Только несколько человек нужно послать.
Ошеломляющая была идея! Но ничто не запрещало ее осуществление.
— Да послушайте! — закричал я. — Тут ведь еще один выход из положения есть. Ведь в крайнем случае, если ничего другого уже нельзя будет сделать, через этот макет можно переправить всех пассажиров!
Я мельком взглянул на Семена и Валерия Михайловича. Зловещая улыбка скользнула по лицу Крестобойникова.
— Мое! — решительно сказал Семен.
— Наше! — поправил его Валерий Михайлович.
— Да у нас с такими типами в строительном отряде так разговаривать бы не стали! — протиснулся у меня под мышкой Валерка. — Мы бы таких и держать у себя не стали!
— Цыц! — огрызнулся Семен. — Знаем мы, что у вас в строительном отряде происходит. Студенты! Тоже небось не за голую идею работали? Хапнули! Скажешь, нет?
— Да ты, да он… — Нет, Валерка не хотел лезть в драку. Слово, слово, убивающее наглеца наповал, всенепременно требовалось ему сейчас. — Да ты…
Валерка запнулся. Но я ему сейчас был благодарен. Ведь он, сам того не заметив, заступился за Ингу.
— Пережиток темного прошлого! — крикнул Михаил.
Валерий Михайлович хохотнул.
— Все правильно, — сказал Степан Матвеевич. — Универмаг — достояние общественное.
— Я, — сказал Валерка. — Мы. Весь отряд.
— Весь не надо. Достаточно четверых, — сказал Граммовесов.
— Запишите. Я, Валерий Стинцов. Михаил Кафтанов. Погорелов. Бражников. Мы пойдем! — И прозвучало это так, словно они пойдут грудью на огневую точку. А может, правда пошли бы…
— Отлично, — сказал Степан Матвеевич. — Вы, Валерий, руководитель этого строительного отряда?
— Да, Степан Матвеевич. Отряд доверил.
— Это хорошо, хорошо… Ваш отряд — единственная организованная у нас в поезде группа. Все пассажиры едут сами по себе. Между ними никакой связи. Чисто механическое смешение. А у вас командир. У вас дисциплина. Один за всех, все за одного. Но главное — организованность и дисциплина.
— Знаем мы, какая у них в отряде дисциплина и организованность, — насмешливо и зло протянул Семен.
Ну и тип! Ведь это он снова про меня и про Ингу.
— У нас дисциплина железная, — твердо сказал Валерка. — У нас все комсомольцы. Мы и не с такими делами справлялись.
Тут он, конечно, хватил немного лишку, но понять его было можно: за свой отряд болел сейчас душой справедливый Валерка.
— Вот ваша организованная единица пусть и возьмет шефство над поездом, пока все не кончится к общему благополучию. Проведите беседы, помогите с раздачей пищи, да мало ли что еще… Не допускайте паники, ненужных слухов. Назначьте в каждый вагон по нескольку ответственных. Пусть они людей займут. Можно даже лекции прочитать о международном положении, например.
— Лекции у нас есть кому читать, — обрадовался Валерка. — У нас даже самодеятельность есть. Можем концерт организовать.
— Можно и концерт, только не сегодня. Пусть люди отдохнут. А вот завтра может и концерт понадобиться.
— Наш отряд все сделает, Степан Матвеевич! У нас, знаете, какие ребята и девушки в отряде подобрались! Мы уже второй год ездим в Фомскую область на свинарники.
— Ну и молодцы!
Степан Матвеевич коротко и толково объяснил, что нужно сделать. Адресов мы, понятно, не знали. Но тут уж ребята должны были поработать своими головами.
24
— Пошел, — сказал Валерка и остановился возле макета магазина. Что дальше, он не знал. Да и никто не знал, кроме Семена и Валерия Михайловича.
— Вот что, товарищи, — обратился к ним Степан Матвеевич, — положение с поездом очень серьезное. Я думаю, вы сможете отбросить всякое недовольство, наши с вами разногласия. В поезде дети и старики. Нам нужна ваша помощь. Пожалуйста, покажите, как это делается.
— Мое! И никого это не касается, — отрезал Семен. Он словно сдурел с этим магазином, а ведь вполне нормальным человеком был до этого случая.
— Пожалуйста, товарищ Кирсанов, — попросил Степан Матвеевич.
— Нет и нет!
— Ну хорошо. Вы, Валерий Михайлович. Ведь женщины и дети.
— Валерий Михайлович! — взвился Семен. — Не показывайте им! А сами! Пусть сами попробуют! А то на все готовенькое, ложечкой к ротику. Ешьте, детки, кашку!
— Тут, Семен, перегиб получается, — словно очнувшись, сказал Валерий Михайлович. — Почему не помочь? Ведь человек человеку друг, товарищ и этот… Ну, в общем, понятно. Особенно сдружившимся на стройке студенткам и студентам. Гиблое дело. Я, как декан факультета журналистики, не могу не помочь товарищам.
— Перебежчик! — заорал на него Семен.
— Не орите на меня, товарищ Кирсанов, — повысил голос и новоявленный декан. — Успокойтесь. Люди в беде. Да какое право вы имеете отказывать им в просьбе? Вы что, действительно считаете себя собственником этого доходного дома? Ош-шибаетесь! Глубоко ош-шибаетесь! Это здание, макет, если хотите, общественное достояние, реликвия человеческого общества! Это… это! Да у меня даже слов нет, чтобы выразить все накипевшее в моей душе. Не мешало бы вам вспомнить, что у вас едет жена в этом же поезде и, заметьте, в качестве простой пассажирки.
Семен молчал. Он о чем-то думал. Что-то новое открылось ему. На Ивана он посмотрел с любопытством.
— Товарищ Крестобойников! — взмолился Степан Матвеевич.
— Понимаю, понимаю. Рублей хотя бы двести…
— Каких рублей?
— Да можно и в разных купюрах. Заимообразно.
— Это за показ, что ли? — не утерпел Иван.
— За показ деньги платят. Шучу, шучу. Деньги нужны совсем на другое. И потом, ведь заимообразно.
— Деньги соберем, — сказал Степан Матвеевич. — Артем, пишите. Придется складываться. Кто сколько может?
Денег у меня уже не было. Ничего я не мог сложить с другими. Но деньги нашлись. И не только в нашем купе. Я записывал.
Валерий Михайлович принял деньги с достоинством и еще раз заверил, что берет их заимообразно. Он высвободил ноги из валявшихся на полу простыней и шагнул к макету.
— Уйдет, — убежденно сказал Валерка. — Как пить дать, уйдет.
— Туфли? — нисколько не обиделся Валерий Михайлович. — Туфли ведь остаются здесь.
— Туфли жмут.
— Жали, да перестали. Растоптались, так сказать.
— Все равно уйдет, — повторил Валерка.
— Я могу и не экспериментировать, — предложил Крестобойников.
— Прошу вас, — сказал Степан Матвеевич.
Валерий Михайлович преспокойно опустил в крышу макета левую ногу. Она вошла туда как в туман. Затем вторую. Вот он уже погрузился по пояс. Затем лишь голова осталась на поверхности макета. Голова повернулась лицом к ошарашенным зрителям, подмигнула и исчезла.
Все. Валерий Михайлович ушел в настоящий, не игрушечный мир.
Никто ничего не сказал, даже не ойкнул, не охнул.
Прошла минута. Валерий Михайлович не возвращался. Прошла вторая…
— Теперь мы знаем, как нужно уходить, — сказал Степан Матвеевич. — Шагнул, и все. Начали.
Валерка стукнул ногой о крышу макета. Только и всего. Никуда его нога, ни в какой туман не вошла.
— Осторожнее! — крикнул Семен. — Крышу обвалите. Там же паника начнется, и магазин закроют.
Валерка растерянно оглянулся.
— Еще раз, — сказал Степан Матвеевич. — Только действительно осторожнее.
За окнами универмага можно было рассмотреть какое-то ускоренное движение маленьких человечков. Наверное, магазин и в самом деле тряхнуло.
И снова Валерку постигла неудача. И еще, и еще!
— Разуться надо, — подсказал Михаил.
Валерка безропотно разулся. Он сейчас бы даже и разделся, если бы это только помогло ему выполнить задание. Но и босой командир строительного отряда не смог проникнуть в макет. Валерка явно растерялся.
— Тут что-то не то, — сказал Иван.
Все мучительно думали, в чем же секрет? Что все пропустили, не заметили в действиях Валерия Михайловича? Лишь начальник поезда с удивлением смотрел на чудеса науки.
Попытку Валерки повторил студент Михаил. Результат оказался тем же самым. Попробовали и другие студенты. Нет. Ничего у них не выходило. Настрой, что ли, был не тот? Или просто не поняли технику исполнения? Впрочем, не вышло вообще ни у кого. Степан Матвеевич даже был вынужден прекратить эксперименты, потому что, как ни осторожно пытались проникнуть через крышу макета экспериментаторы, а легкие толчки все же случались. Это для нас они были легкими, а для людей в магазине, наверное, весьма ощутимыми. Через миниатюрные окна уже замечались приметы паники.
— Прекратим, — сказал Степан Матвеевич. — Тут что-то другое.
— А вот и не вышло, — сказал Семен. Он, несомненно, был рад нашей неудаче.
— Вот что, Семен, — сказал Иван, — рассказывай, как туда нужно проникать, или я за себя не ручаюсь.
— Не ручаешься! — мгновенно вскипел Семен. — Ты за себя не ручаешься! Я тоже за себя не ручаюсь! Ты думаешь, я не вижу, я слепой? Нет, фигу! Я все вижу.
Иван едва сдерживал себя. Семен, конечно, заметил кое-что правильно. Но глаз своих Иван на Тосю не «клал», и мыслей у него никаких черных не было. Ну, страдал, конечно, человек. Страдал. Это было видно. Я, по крайней мере, видел. Такое случается с людьми. Но и боролся с собой Иван, честно боролся. И ничего Семен не мог поставить ему в вину. Напрасно он набросился на Ивана.
Да-а… Теперь Семен был под надежной защитой. Он мог говорить Ивану что угодно, и тот все равно смолчит. Семен даже ударить Ивана мог, и тот все равно бы не ответил, разве что зубы свои стер в порошок. Все точно рассчитал Семен Кирсанов, единственный, кто мог сейчас помочь нам.
— Что же это он так про свою жену? — недоуменно спросил Степан Матвеевич. — При чем тут Тося?
— Да ни при чем, — сказал я.
— Ага! Ни при чем? Сам нашел кралю с ребенком и теперь хочешь, чтобы и Тося!
— Ну ты тип, Семен, — сказал я. Ведь ничем его сейчас не возьмешь. Полностью обезопасил себя со всех сторон.
— Ради бога, — попросил Степан Матвеевич, — расскажите или покажите, как это делается.
— Да делайте что хотите. Вас много, а я один. Только в том и вся ваша сила, что вас много!.. Пусть он вообще на Тосю не смотрит. И на глаза не попадается. Знаю я, садятся холостыми, а вылазят женатыми!
— Иван, — попросил Степан Матвеевич.
Иван ничего не сказал, протиснулся между людьми и пошел по коридору в сторону купе проводниц.
— Вот и пусть ходит ищет себе в другом месте.
Никто не бросился вслед за Иваном…
25
— Что еще нужно сделать? — спросил Степан Матвеевич.
— Ничего, — буркнул Семен. Он вдруг ни с того ни с сего сник, увял, постарел.
Но он все же шагнул к макету, поднял ногу прямо в ботинке, опустил ее в крышу, и снова, как в молоко, вошла она туда, потом вторую, погрузился по пояс, исчез весь, даже не взглянув на нас.
— Все равно ничего не понял, — сказал Валерка.
— Я тоже, — сказал Степан Матвеевич.
Ничего не понял и я. Никакого дополнительного секрета и фокуса здесь не было. Семен исчез, и все.
— И этот навек, — прошептал начальник поезда.
Но Семен исчез не навек. Голова его вынырнула из крыши даже нетреснувшего и нераскрывшегося макета, потом плечи, туловище, руки, ноги. Вот он спрыгнул на пол и преспокойно уселся на свое место.
— Демонстрационный зал там, моды показывают.
И все.
— Так в чем же дело? — устало спросил Степан Матвеевич.
Никто не знал. Валерка по своей инициативе снова подошел к макету и попытался влезть в него. Нет. Ничего у него не вышло.
— В чем дело, Семен? — умоляюще проговорил Степан Матвеевич. — Ведь для дела, для спасения…
— Не знаю. Я прохожу, а вы почему-то нет. Так он устроен.
Семен не врал. Да и для чего ему было сейчас врать? Просто макет впускал в себя только его и Валерия Михайловича.
— Вы точно не знаете?
— Ничего я не знаю. Я думал, он всех пускает, кто хочет.
Хорошо заметная растерянность поселилась среди нас. Ну работай, голова, работай! Что ж уж, совсем безвыходное положение, что ли?
— Надо знать, для чего этот макет был создан, — сказал Федор. — У него какое-то одно-единственное назначение.
— Что значит для чего? — не понял я.
— Ну тот, Афиноген-то, для чего его сделал? И почему бабуся не взяла его с собой?
— Дарственная, — пробормотал Семен.
Его никто не слушал. При чем тут дарственная? Никакой дарственной не было. Бабуся совсем не хотела везти этот чемодан своей родственнице и ее дочери, потому что у них и так вся жизнь в тряпках. Вроде злого подарка был этот чемодан. И что имел в виду Афиноген, когда создавал эту чудовищную игрушку?
А поезд отстукивал свою нескончаемую песню. Стандартно и ритмично вздрагивали колеса вагона. Мимо проносились столбы электропередачи, отдельные группки деревьев и озерца, уже едва различимые в начинающей сгущаться темноте.
Наступала ночь. А жара все не спадала. Правда, не так уже дышало жаром от окон. Исправная вентиляция в какой-нибудь час превратила бы это пекло в нормальную для человека атмосферу. Но вентиляция не работала с самого Фомска.
Все это проносилось у меня в голове каким-то вторым слоем, скорее как реакция на органы чувств, а не как сознательное размышление. А думал я о бабусе. Какой-то секрет был в этом макете, придуманный специально для двух любителей всяких модных тряпок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Ошеломляющая была идея! Но ничто не запрещало ее осуществление.
— Да послушайте! — закричал я. — Тут ведь еще один выход из положения есть. Ведь в крайнем случае, если ничего другого уже нельзя будет сделать, через этот макет можно переправить всех пассажиров!
Я мельком взглянул на Семена и Валерия Михайловича. Зловещая улыбка скользнула по лицу Крестобойникова.
— Мое! — решительно сказал Семен.
— Наше! — поправил его Валерий Михайлович.
— Да у нас с такими типами в строительном отряде так разговаривать бы не стали! — протиснулся у меня под мышкой Валерка. — Мы бы таких и держать у себя не стали!
— Цыц! — огрызнулся Семен. — Знаем мы, что у вас в строительном отряде происходит. Студенты! Тоже небось не за голую идею работали? Хапнули! Скажешь, нет?
— Да ты, да он… — Нет, Валерка не хотел лезть в драку. Слово, слово, убивающее наглеца наповал, всенепременно требовалось ему сейчас. — Да ты…
Валерка запнулся. Но я ему сейчас был благодарен. Ведь он, сам того не заметив, заступился за Ингу.
— Пережиток темного прошлого! — крикнул Михаил.
Валерий Михайлович хохотнул.
— Все правильно, — сказал Степан Матвеевич. — Универмаг — достояние общественное.
— Я, — сказал Валерка. — Мы. Весь отряд.
— Весь не надо. Достаточно четверых, — сказал Граммовесов.
— Запишите. Я, Валерий Стинцов. Михаил Кафтанов. Погорелов. Бражников. Мы пойдем! — И прозвучало это так, словно они пойдут грудью на огневую точку. А может, правда пошли бы…
— Отлично, — сказал Степан Матвеевич. — Вы, Валерий, руководитель этого строительного отряда?
— Да, Степан Матвеевич. Отряд доверил.
— Это хорошо, хорошо… Ваш отряд — единственная организованная у нас в поезде группа. Все пассажиры едут сами по себе. Между ними никакой связи. Чисто механическое смешение. А у вас командир. У вас дисциплина. Один за всех, все за одного. Но главное — организованность и дисциплина.
— Знаем мы, какая у них в отряде дисциплина и организованность, — насмешливо и зло протянул Семен.
Ну и тип! Ведь это он снова про меня и про Ингу.
— У нас дисциплина железная, — твердо сказал Валерка. — У нас все комсомольцы. Мы и не с такими делами справлялись.
Тут он, конечно, хватил немного лишку, но понять его было можно: за свой отряд болел сейчас душой справедливый Валерка.
— Вот ваша организованная единица пусть и возьмет шефство над поездом, пока все не кончится к общему благополучию. Проведите беседы, помогите с раздачей пищи, да мало ли что еще… Не допускайте паники, ненужных слухов. Назначьте в каждый вагон по нескольку ответственных. Пусть они людей займут. Можно даже лекции прочитать о международном положении, например.
— Лекции у нас есть кому читать, — обрадовался Валерка. — У нас даже самодеятельность есть. Можем концерт организовать.
— Можно и концерт, только не сегодня. Пусть люди отдохнут. А вот завтра может и концерт понадобиться.
— Наш отряд все сделает, Степан Матвеевич! У нас, знаете, какие ребята и девушки в отряде подобрались! Мы уже второй год ездим в Фомскую область на свинарники.
— Ну и молодцы!
Степан Матвеевич коротко и толково объяснил, что нужно сделать. Адресов мы, понятно, не знали. Но тут уж ребята должны были поработать своими головами.
24
— Пошел, — сказал Валерка и остановился возле макета магазина. Что дальше, он не знал. Да и никто не знал, кроме Семена и Валерия Михайловича.
— Вот что, товарищи, — обратился к ним Степан Матвеевич, — положение с поездом очень серьезное. Я думаю, вы сможете отбросить всякое недовольство, наши с вами разногласия. В поезде дети и старики. Нам нужна ваша помощь. Пожалуйста, покажите, как это делается.
— Мое! И никого это не касается, — отрезал Семен. Он словно сдурел с этим магазином, а ведь вполне нормальным человеком был до этого случая.
— Пожалуйста, товарищ Кирсанов, — попросил Степан Матвеевич.
— Нет и нет!
— Ну хорошо. Вы, Валерий Михайлович. Ведь женщины и дети.
— Валерий Михайлович! — взвился Семен. — Не показывайте им! А сами! Пусть сами попробуют! А то на все готовенькое, ложечкой к ротику. Ешьте, детки, кашку!
— Тут, Семен, перегиб получается, — словно очнувшись, сказал Валерий Михайлович. — Почему не помочь? Ведь человек человеку друг, товарищ и этот… Ну, в общем, понятно. Особенно сдружившимся на стройке студенткам и студентам. Гиблое дело. Я, как декан факультета журналистики, не могу не помочь товарищам.
— Перебежчик! — заорал на него Семен.
— Не орите на меня, товарищ Кирсанов, — повысил голос и новоявленный декан. — Успокойтесь. Люди в беде. Да какое право вы имеете отказывать им в просьбе? Вы что, действительно считаете себя собственником этого доходного дома? Ош-шибаетесь! Глубоко ош-шибаетесь! Это здание, макет, если хотите, общественное достояние, реликвия человеческого общества! Это… это! Да у меня даже слов нет, чтобы выразить все накипевшее в моей душе. Не мешало бы вам вспомнить, что у вас едет жена в этом же поезде и, заметьте, в качестве простой пассажирки.
Семен молчал. Он о чем-то думал. Что-то новое открылось ему. На Ивана он посмотрел с любопытством.
— Товарищ Крестобойников! — взмолился Степан Матвеевич.
— Понимаю, понимаю. Рублей хотя бы двести…
— Каких рублей?
— Да можно и в разных купюрах. Заимообразно.
— Это за показ, что ли? — не утерпел Иван.
— За показ деньги платят. Шучу, шучу. Деньги нужны совсем на другое. И потом, ведь заимообразно.
— Деньги соберем, — сказал Степан Матвеевич. — Артем, пишите. Придется складываться. Кто сколько может?
Денег у меня уже не было. Ничего я не мог сложить с другими. Но деньги нашлись. И не только в нашем купе. Я записывал.
Валерий Михайлович принял деньги с достоинством и еще раз заверил, что берет их заимообразно. Он высвободил ноги из валявшихся на полу простыней и шагнул к макету.
— Уйдет, — убежденно сказал Валерка. — Как пить дать, уйдет.
— Туфли? — нисколько не обиделся Валерий Михайлович. — Туфли ведь остаются здесь.
— Туфли жмут.
— Жали, да перестали. Растоптались, так сказать.
— Все равно уйдет, — повторил Валерка.
— Я могу и не экспериментировать, — предложил Крестобойников.
— Прошу вас, — сказал Степан Матвеевич.
Валерий Михайлович преспокойно опустил в крышу макета левую ногу. Она вошла туда как в туман. Затем вторую. Вот он уже погрузился по пояс. Затем лишь голова осталась на поверхности макета. Голова повернулась лицом к ошарашенным зрителям, подмигнула и исчезла.
Все. Валерий Михайлович ушел в настоящий, не игрушечный мир.
Никто ничего не сказал, даже не ойкнул, не охнул.
Прошла минута. Валерий Михайлович не возвращался. Прошла вторая…
— Теперь мы знаем, как нужно уходить, — сказал Степан Матвеевич. — Шагнул, и все. Начали.
Валерка стукнул ногой о крышу макета. Только и всего. Никуда его нога, ни в какой туман не вошла.
— Осторожнее! — крикнул Семен. — Крышу обвалите. Там же паника начнется, и магазин закроют.
Валерка растерянно оглянулся.
— Еще раз, — сказал Степан Матвеевич. — Только действительно осторожнее.
За окнами универмага можно было рассмотреть какое-то ускоренное движение маленьких человечков. Наверное, магазин и в самом деле тряхнуло.
И снова Валерку постигла неудача. И еще, и еще!
— Разуться надо, — подсказал Михаил.
Валерка безропотно разулся. Он сейчас бы даже и разделся, если бы это только помогло ему выполнить задание. Но и босой командир строительного отряда не смог проникнуть в макет. Валерка явно растерялся.
— Тут что-то не то, — сказал Иван.
Все мучительно думали, в чем же секрет? Что все пропустили, не заметили в действиях Валерия Михайловича? Лишь начальник поезда с удивлением смотрел на чудеса науки.
Попытку Валерки повторил студент Михаил. Результат оказался тем же самым. Попробовали и другие студенты. Нет. Ничего у них не выходило. Настрой, что ли, был не тот? Или просто не поняли технику исполнения? Впрочем, не вышло вообще ни у кого. Степан Матвеевич даже был вынужден прекратить эксперименты, потому что, как ни осторожно пытались проникнуть через крышу макета экспериментаторы, а легкие толчки все же случались. Это для нас они были легкими, а для людей в магазине, наверное, весьма ощутимыми. Через миниатюрные окна уже замечались приметы паники.
— Прекратим, — сказал Степан Матвеевич. — Тут что-то другое.
— А вот и не вышло, — сказал Семен. Он, несомненно, был рад нашей неудаче.
— Вот что, Семен, — сказал Иван, — рассказывай, как туда нужно проникать, или я за себя не ручаюсь.
— Не ручаешься! — мгновенно вскипел Семен. — Ты за себя не ручаешься! Я тоже за себя не ручаюсь! Ты думаешь, я не вижу, я слепой? Нет, фигу! Я все вижу.
Иван едва сдерживал себя. Семен, конечно, заметил кое-что правильно. Но глаз своих Иван на Тосю не «клал», и мыслей у него никаких черных не было. Ну, страдал, конечно, человек. Страдал. Это было видно. Я, по крайней мере, видел. Такое случается с людьми. Но и боролся с собой Иван, честно боролся. И ничего Семен не мог поставить ему в вину. Напрасно он набросился на Ивана.
Да-а… Теперь Семен был под надежной защитой. Он мог говорить Ивану что угодно, и тот все равно смолчит. Семен даже ударить Ивана мог, и тот все равно бы не ответил, разве что зубы свои стер в порошок. Все точно рассчитал Семен Кирсанов, единственный, кто мог сейчас помочь нам.
— Что же это он так про свою жену? — недоуменно спросил Степан Матвеевич. — При чем тут Тося?
— Да ни при чем, — сказал я.
— Ага! Ни при чем? Сам нашел кралю с ребенком и теперь хочешь, чтобы и Тося!
— Ну ты тип, Семен, — сказал я. Ведь ничем его сейчас не возьмешь. Полностью обезопасил себя со всех сторон.
— Ради бога, — попросил Степан Матвеевич, — расскажите или покажите, как это делается.
— Да делайте что хотите. Вас много, а я один. Только в том и вся ваша сила, что вас много!.. Пусть он вообще на Тосю не смотрит. И на глаза не попадается. Знаю я, садятся холостыми, а вылазят женатыми!
— Иван, — попросил Степан Матвеевич.
Иван ничего не сказал, протиснулся между людьми и пошел по коридору в сторону купе проводниц.
— Вот и пусть ходит ищет себе в другом месте.
Никто не бросился вслед за Иваном…
25
— Что еще нужно сделать? — спросил Степан Матвеевич.
— Ничего, — буркнул Семен. Он вдруг ни с того ни с сего сник, увял, постарел.
Но он все же шагнул к макету, поднял ногу прямо в ботинке, опустил ее в крышу, и снова, как в молоко, вошла она туда, потом вторую, погрузился по пояс, исчез весь, даже не взглянув на нас.
— Все равно ничего не понял, — сказал Валерка.
— Я тоже, — сказал Степан Матвеевич.
Ничего не понял и я. Никакого дополнительного секрета и фокуса здесь не было. Семен исчез, и все.
— И этот навек, — прошептал начальник поезда.
Но Семен исчез не навек. Голова его вынырнула из крыши даже нетреснувшего и нераскрывшегося макета, потом плечи, туловище, руки, ноги. Вот он спрыгнул на пол и преспокойно уселся на свое место.
— Демонстрационный зал там, моды показывают.
И все.
— Так в чем же дело? — устало спросил Степан Матвеевич.
Никто не знал. Валерка по своей инициативе снова подошел к макету и попытался влезть в него. Нет. Ничего у него не вышло.
— В чем дело, Семен? — умоляюще проговорил Степан Матвеевич. — Ведь для дела, для спасения…
— Не знаю. Я прохожу, а вы почему-то нет. Так он устроен.
Семен не врал. Да и для чего ему было сейчас врать? Просто макет впускал в себя только его и Валерия Михайловича.
— Вы точно не знаете?
— Ничего я не знаю. Я думал, он всех пускает, кто хочет.
Хорошо заметная растерянность поселилась среди нас. Ну работай, голова, работай! Что ж уж, совсем безвыходное положение, что ли?
— Надо знать, для чего этот макет был создан, — сказал Федор. — У него какое-то одно-единственное назначение.
— Что значит для чего? — не понял я.
— Ну тот, Афиноген-то, для чего его сделал? И почему бабуся не взяла его с собой?
— Дарственная, — пробормотал Семен.
Его никто не слушал. При чем тут дарственная? Никакой дарственной не было. Бабуся совсем не хотела везти этот чемодан своей родственнице и ее дочери, потому что у них и так вся жизнь в тряпках. Вроде злого подарка был этот чемодан. И что имел в виду Афиноген, когда создавал эту чудовищную игрушку?
А поезд отстукивал свою нескончаемую песню. Стандартно и ритмично вздрагивали колеса вагона. Мимо проносились столбы электропередачи, отдельные группки деревьев и озерца, уже едва различимые в начинающей сгущаться темноте.
Наступала ночь. А жара все не спадала. Правда, не так уже дышало жаром от окон. Исправная вентиляция в какой-нибудь час превратила бы это пекло в нормальную для человека атмосферу. Но вентиляция не работала с самого Фомска.
Все это проносилось у меня в голове каким-то вторым слоем, скорее как реакция на органы чувств, а не как сознательное размышление. А думал я о бабусе. Какой-то секрет был в этом макете, придуманный специально для двух любителей всяких модных тряпок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32