А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

— быстро спросил Яван.
— По-моему разговор подслушали.
Подумав, Яван сказал тихо:
— Стало быть, Рагнвальда убил все-таки не он.
— Нет. Не знаю, специально ли убили для этого Рагнвальда или нет.
— Специально?
— Чтобы обвинить Детина.
— У Детина, — спросил Яван, — были… разногласия… с Житником?
Неожиданно он вскочил, бросился к двери, и ударил ее ногой. Выглянув, он убедился, что под дверью никто не подслушивает. Вернувшись, он сказал:
— Так были?
— Еще бы, — Ярослав пожал плечами.
После ухода Явана князю стало совсем худо. Он едва дождался вечера. Накинув сленгкаппу попроще, он вышел через задний двор и задворками стал пробираться к домику у самой воды, в котором жил вернувшийся из поездки посланец.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. НОВГОРОДСКАЯ ПРАВДА
А ближе к вечеру к Любаве, начавшей всерьез беспокоиться о Детине, пришли десятеро варангов, из тех трех тысяч, что Ярослав привел в Новгородчину. Вообще-то они не к ней пришли, а перебирались, по указу посадника, на новое место жительства. Они были предупреждены, что в доме живут женщина, служанка, и повар, и были совершенно не против. Они были вежливы.
— Мы тебе и служанке спальню оставим, — сказал их предводитель, вежливо сняв шлем. — Мы неприхотливы.
— Но, — сказала Любава растерянно, — я ничего не знаю, мне ничего не говорили… Скоро вернется хозяин дома…
— Детин?
— Да.
Варанг замялся.
— Дело такое, добрая женщина, — сказал он. — Детин… как мне объяснили… сюда не вернется. В ближайшее время. Детин, он… взят под стражу за убийство. Будет суд, скорее всего, но на самом деле все и так ясно. Я тебе сочувствую, но, видишь ли… Я знал Рагнвальда… давно это было. Мы с ним когда-то были очень дружны. Я знаю, ты здесь не при чем. Но Детин получит по заслугам.
Колени потеряли чувствительность, и Любава подумала, что сейчас упадет. Она шагнула в сторону и бессмысленно улыбнулась.
— Ты сядь, добрая женщина, — сказал варанг. — Как я уж сказал тебе, ты здесь не при чем. Тебя никто не тронет. Если, конечно, не будет на то приказа. Мои молодцы, правда, когда пьют, вежливость теряют. Но ты, если что, зови сразу меня. Пойду я пока что посмотрю, чтобы они там не украли ничего у тебя в спальне. Бездействие — яд для воина. Всякая мораль теряется в бездействии.
Он вышел из гридницы. В углу переговаривались двое, посматривая на Любаву. Позвать служанку? Повара? Повар спит. Служанка… пропади она пропадом. Продаст с потрохами. Деньги какие-то в спальне. И варанги. Тоже в спальне.
Следовало срочно уходить. И Любава вышла на улицу в чем была.
Солнце уже село, но небо не успело еще основательно потемнеть. Куда идти?
В детинец. Просить за Детина. Просить — кого? Житника. Бессмысленно. Разделить участь Детина. Не дадут. Да еще и надругаются. Что делать?
Она просто пошла по улице. Вышла на поперечную улицу. Пошла по ней. Ее окликнули, и она обернулась. Двое людей, не ратники, но со свердами, быстро приблизились. Она хотела было побежать, но ноги не слушались. Хотела крикнуть, но вокруг никого не было.
— Пойдем с нами, — сказал один из них. — Поговорить надо. Впрочем, если ты нам скажешь, где спрятала грамоты, мы тебя отпустим.
— Грамоты?
— Не ври! Тебе прекрасно известно, какие грамоты. Говори, где спрятала.
— Не знаю никаких грамот.
— Тогда пойдем с нами.
Он взял ее за предплечье. Она стала вырываться. Он встряхнул ее так, что в голове зашумело.
— Здесь недалеко, — спокойно сказал он.
Судьба, подумала она. Детин меня вытащил, но это была только отсрочка. Судьба.
Они пошли спокойным широким шагом, а Любаве приходилось семенить, подтягиваться, просить, чтобы шли помедленнее. Ее не слушали — ее просто волокли.
Позади послышались голоса и топот тяжело бегущих. Похитители огляделись по сторонам, свернули в какой-то палисадник, и спрятались в тени деревьев, держа Любаву с двух сторон. Один из них зажал ей рот рукой.
Человек пять варангов пробежали мимо, глядя по сторонам, переговариваясь.
— Она не там. Наверное свернула вниз.
— Бежим вниз?
— Проверь следующий перекресток на всякий случай.
— Ведь в доме была! Как же ее выпустили!
— Засмотрелись на дом, заговорились. А Вильс со служанкой стал флиртовать.
— Вильсу голову скручу за это.
Стихло. Похитители осторожно вышли снова на улицу, крепко держа Любаву. Никого. Один из них ослабил хватку на руке и предплечье Любавы. Второй убрал руку от ее рта. Они снова зашагали по улице.
На следующей улице к ним присоединился третий мужчина, очень молодой, тоже без кольчуги, и тоже со свердом, и пошел с двумя изначальными в ногу, улыбаясь. Он с ними, подумала Любава.
Но они так не думали.
— Тебе чего? — спросил один из них.
— Я прогуливаюсь, — ответил присоединившийся. — День-то какой хороший выдался. Солнце было такое… как бы сказать… сочное такое… основательное было солнце.
— А ну, милый человек, иди-ка ты своим путем, — сказали ему.
— А я по-вашему что делаю? Это как раз и есть мой путь. Трудный и тернистый. Кругом заговоры и вероломство. И вежливых людей мало. Недавно я был в Хазарии. Там тоже очень мало вежливых.
— Чего тебе надо? — грубо спросил волочащий Любаву.
— Счастья и понимания, — ответил присоединившийся, вынимая сверд.
— Ну, хорла, сейчас тебе…
Он не договорил. Присоединившийся сделал резкое движение, и волокший Любаву вдруг остановился, осел, и прилег на бок. Он хотел что-то сказать, открывал и закрывал рот, но, очевидно, не находил слов.
Его партнер отскочил, выхватил сверд, и накинулся на присоединившегося. Любава замерла. Клинки скрестились со зловещим звоном, лязгнули, отскочили друг от друга, после чего присоединившийся совершил какой-то непонятный пируэт, увернулся от удара, и, чуть подпрыгнув, ударил согнувшегося по инерции противника ногой в лицо.
— Это за невежливость, — сказал он.
Противник выронил сверд и схватился за нос и щеку. Присоединившийся махнул свердом сверху и по диагонали, поммель задел затылок невежливого, и невежливый рухнул на землю.
— Пойдем, быстро, — сказал присоединившийся, вкладывая сверд в ножны.
— Ты… — сказала Любава… Это… что…
— Присочинил я, — объяснил он. — Не был я в Хазарии, что мне там делать. Все эти разговоры про невиданные порядки и сильную власть — все это байки бабки Лусинды. Пойдем, не стой. Сейчас сюда еще кто-нибудь прибежит и захочет поучаствовать. Да не стой же!
Они быстро пошли вниз по склону, свернули на поперечную улицу, потом еще раз и еще раз.
— Кто ты? — спросила Любава.
— Лучше бы ты спросила, кто такие они. Которые тебя давеча волокли.
— Я не знаю.
— И я не знаю. Это-то как раз и плохо. Помолчи. Разговаривать потом будем, когда спрячемся.
— Спрячемся?
— За тобой теперь полгорода гоняться будет. Так что — да, спрятаться необходимо.
— Почему? Что им нужно?
— Счастья и понимания, как всем. Тише. Помолчи.
Он прошел через палисадник и постучался в дверь. Дом был старый, обветшалый. Открыла им тощая некрасивая женщина и мрачно посмотрела сперва на Любаву, затем на спасителя Любавы.
— Ладно, — сказала она. — Так и быть. Заходите.
— Добрый вечер, тетка Погода, — приветливо сказал спаситель и сунул ей в руку монету.
Помещений имелось несколько — все миниатюрные. Спаситель, взяв со стола одну из двух свечей, уверенно направился в левое угловое, открыл шаткую дверь, и кивнул Любаве.
— Нет, — сказала она.
— Что — нет? А. — Он поморщился. — Даже в мыслях не было. Ты будешь спать здесь. А я вон в той каморке, — он кивком указал направление. — Но сперва мне нужно тебе кое-что объяснить. Да заходи же, не бойся.
Она зашла, и он закрыл дверь. В углу лежала куча соломы. Другой мебели в комнате не было. Окно выходило не совсем понятно куда — темно, видны звезды и черные неподвижные тени не то деревьев, не то домов. Спаситель поставил свечу на пол.
— Можно было бы заночевать в кроге, — сказал он. — Но по крогам тебя наверняка будут искать. Дела твои плохи.
— Кто ты такой?
— Сядь. На солому.
— Ты меня знаешь?
— Знаю.
— А я тебя?
— Я думал, что да. Оказалось — нет. Это не важно. Я должен тебе помочь, поскольку не люблю бросать начатые дела.
— А что ты обо мне знаешь?
— Листья шуршащие! Эка народ, все только о себе. Многое знаю.
— Например?
— Тебя зовут Любава. В крещении Иоанна. Муж твой убит пиратами. Любовник твой под стражей за то, что убил Рагнвальда. Который приходил к тебе.
— Он не убивал…
— А?
— Не убивал. Рагнвальда. Это не он.
Спаситель пожал плечами.
— Это не он! — настаивала Любава.
— Может и не он. Но тебе-то что до этого? Люди, которые тебя схватили, и люди, которые будут тебя искать, не интересуются подробностями. Им нужны грамоты, которые Рагнвальд хотел тебе передать, а Детин, убив его, куда-то спрятал. Детина будут пытать, но он может и не признаться. А вот ты признаешься. Поэтому тебя и ищут. Если ты знаешь, где спрятаны грамоты — скажи, я их найду и отдам нужным людям. И тебя перестанут искать. Если не знаешь, плохо. Придется скрываться, узнавать что к чему, возможно бежать из города. Те, кто хочет получить эти самые грамоты, шуток не признают. Ужасно серьезные люди.
— Я не знаю!
— Верю. А Детин знает.
— Он тем более не знает. Его должны отпустить!
— Не отпустят. Его обвинили в убийстве, и просто вирой он не отделается. Будет устроена показательная казнь, чтобы успокоить варангов. Ничто другое их не удовлетворит. Я сам в какой-то степени варанг, поэтому знаю, о чем говорю. И почему-то мне кажется, что Детин знает, где грамоты. А?
— Откуда ты меня знаешь? Как тебя зовут?
Он засмеялся.
— Тебе бы давно этим поинтересоваться.
— Ты очень молод. Я не помню…
— Зовут меня Аскольд… Опять помрачнела. Да что же это такое. Ну, хорошо, не Аскольд. Вообще-то трудно представить себе в наше время человека, которому пришло бы в голову дать такое имя сыну. Впрочем, я совершенно точно знаю, что как минимум один отец назвал сына своего Диром зачем-то. Года двадцать три назад.
Помолчав немного, он пожелал ей спокойной ночи, коротко поклонился, и вышел.
Любава думала, что ни за что не уснет, и вдруг неожиданно уснула, и проснулась только на рассвете, от того, что луч солнца, пробившись сквозь щель в ставне, щекотал ей глаза и правую щеку. Она сразу вспомнила где она и почему и решила снова уснуть, но ничего у нее не вышло. Некоторое время она лежала на спине, прислушиваясь к звукам и разговорам в доме. Тетка Погода распекала молочницу, попытавшуюся продать ей кислое молоко, а молочница возмущалась и говорила, что молоко вовсе не кислое, а наоборот, свежее, все хвалят, нарадоваться не могут, и только старая хорла Погода дурит и кочевряжится, ибо нет ей большего хвоеволия, чем хулу на честных людей возводить, и чтобы ей, ведьме, провалиться и заржаветь в хвиту, бельмы ее бесстыжие, на что тетка Погода возражала в том смысле, что молочница прижила от заезжего варанга дочь, такую же хорлу, как она сама, и обе они, молочница и дочь, жирные и подлые твари.
Вдруг все стихло, и вскоре в комнату к Любаве вошел ее спаситель, уже умытый и одетый.
— Наденешь вот это, — сказал он, кладя поверх покрывала нечто.
— Что это?
— Одежда. Носить.
Любава подождала, пока он выйдет, и развернула то, что ей предстояло надеть. Оказалось — монашеская роба из грубой темного цвета холстины, с большим капюшоном, закрывающим часть лица. Подумав, она решила, что для передвижения по улицам это очень даже кстати, никто не узнает, но все же удивилась, выйдя в общее помещение и увидев спасителя своего в точно такой же робе поверх обычной одежды, с двумя посохами. Он кивнул, протянул ей один из посохов, и направился к двери. Она последовала за ним. Будучи почти одного роста, они в точности соответствовали образу двух странствующих паломников.
— Куда мы идем? — тихо спросила Любава.
— Сперва на торг, — ответил он. — Мне нужно там поговорить с одним человеком.
На торге было людно. Временно освобожденный Житником от десятины Тевтонский Двор завалил все прилавки товарами, покупатели стекались со всех концов Земли Новгородской, и, пользуясь наплывом, остальные торговцы подсуетились и доставили в то лето в Новгород вдвое больше товаров, чем обычно.
Любава и ее спаситель проследовали прямо к Тевтонскому Двору. Охрана сообщила, что искомый купец Иоганн из Баварии отсутствует. Спаситель Любавы поблагодарил охрану.
Проходя мимо одной из оружейных лавок, он проявил повышенный для монаха интерес к свердам. Примеряясь к экзотическому римско-легионерскому клинку, короткому, зловещей формы, он вдруг поднял голову и слегка сдвинул капюшон, увидев в толпе знакомое лицо.
Это же Яван, подумал он. Это очень даже кстати. С ним нужно говорить, так или иначе, он что-то знает. И безопасно — Яван не Дир, умнее, он не станет, заметив меня, кричать «Хелье! Ты здесь! Как поживаешь!» на весь торг, чтобы все обернулись и заметили. Понятно ведь, что человек, надевший робу, либо скрывается, либо принял постриг — и в любом случае не хочет, чтобы его имя публично скандировали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов