– А следовало бы, Верн. Мы тут обсуждали создавшуюся ситуацию, и результаты оказались совсем нас не радующие. Вытащить эту девчонку из частной лечебницы, конечно, можно, но риск слишком велик, а рисковать нам совсем ни к чему. Доверять тебе дальше, Верн, тоже глупо, потому что ты позволяешь себе слишком много своеволия, а у нас нет средств, чтобы держать тебя на коротком поводке. Поэтому самым правильным было бы тебя убить.
– Подождите, подождите, ведь...
– Но тогда обладателем всей крайне неудобной для нас информации станет твой приятель Рик Стассен. Придать твоей смерти видимость несчастного случая мы, конечно, можем, но два несчастных случая подряд... Это уже слишком и может вызвать подозрения, которые нам сейчас совершенно ни к чему. Теперь-то мы понимаем, что ваша довольно, как бы это помягче сказать, смелая система распределения «товара» была грубейшей ошибкой. Нам совершенно не следовало бы отказываться от наших обычных и хорошо себя зарекомендовавших методов. А сейчас, Локтер, я проверю тебя на сообразительность. Что, по-твоему, мы хотим, чтобы ты сделал? Попробуй догадаться.
– Ну откуда же мне...
– Думай, Локтер, и побыстрее. Ты ведь считаешь себя умным, наверное, даже очень умным.
Торопливо закуривая новую сигарету, Верн заметил, что у него мелко и противно трясутся руки. Кроме липкого чувства страха его возмутила та унизительная манера, в которой Судья заставлял его выглядеть самой банальной «шестеркой». Вспомнив о только что сказанной Судьей странной фразе, он, как бы размышляя вслух, произнес:
– Значит, вы считаете, что вам нечем держать меня на копотком поводке? А Рик Стассен вам и опасен, и не нужен, потому что... Короче говоря, вы решили поменять систему распространения, так?
– Совершенно верно. Молодец, Локтер. Продолжай и дальше в том же духе.
– Следовательно, вы, скорее всего, намерены предложить мне убрать Стассена.
– Молодец, сынок, ну просто молодец! Ведь можешь, когда хочешь. Особенно во время сильной эмоциональной встряски. Да, ты угадал, именно это мы и намерены тебе предложить. Сделай все как надо, и мы с превеликим удовольствием простим тебе и твою глупость с этой запиской, и твою грубейшую промашку с девчонкой, зная, что после этого ты уже никогда не будешь даже пытаться купить себе свободу... Если все пройдет как надо, думаю, с учетом твоей предыдущей судимости тебе дадут года три, не больше. Всего три года и полная гарантия получить у нас совсем не плохую работу по выходе из тюрьмы. Если же по тем или иным причинам дело не будет сделано, то, как минимум, от пожизненного заключения тебя уже не спасет никакая переданная тобою полиции информация. Надеюсь, тебе ясно, что я имею в виду?.. Нам же со своей стороны очень хотелось бы иметь письменное подтверждение преднамеренности этого убийства.
– Что вы имеете в виду?
Судья включил в машине свет, достал из кармана небольшой блокнот и шариковую ручку.
– Сейчас я тебе кое-что продиктую, а ты, Верн, все напишешь, поставишь дату и подпишешься. Зрение у тебя, думаю, хорошее, все видишь.
– Но послушайте, я не...
– Да будет тебе, Верн! Это же самая обычная процедура... Дату, пожалуйста, поставь вверху слева. Готов?.. Отлично. Тогда пиши. В качестве приветствия выберем... ну, скажем так: «Дорогая малышка!» Звучит достаточно нейтрально, а главное, анонимно. Написал? Теперь само послание. Пиши: «Возможно, я ошибаюсь, но сказанное мной вчера об этом Рике Стассене остается полностью в силе. Он настолько туп, что недостоин не только жить, но даже называться человеком. Обо мне не беспокойся. Я придумаю такой способ его убить, что меня никто никогда не заподозрит. Прочитав эту записку, пожалуйста, тут же ее сожги. Тебе я полностью доверяю, но представляешь, если она вдруг окажется у судьи? Ха-ха-ха! Встречаемся, как всегда, завтра вечером, в том же месте и в тот же час. Целую». Готово? А теперь подпиши: «Верн». Спасибо, сынок. – Взяв у него блокнот и ручку, Судья внимательно прочитал записку. – Молодец. Хорошо, что тебе не пришло в голову попытаться изменить почерк. У нас ведь есть его образец – записка, которую ты передал нам сегодня утром.
У Верна внутри все похолодело, лоб покрылся противной липкой испариной... Ясно одно: теперь, отдав им в руки такую записку, он никогда и ни за что на свете не решится убить Стассена. Нет, таким гадким способом загнать его в ловушку и повязать кровью на всю оставшуюся жизнь им не удастся. Значит, сейчас надо изображать полное согласие и готовность, а завтра-послезавтра, не позже, срочно делать ноги. Лететь, как говорят, на пятой скорости. Туда, где никто никогда его не найдет... Приняв такое, как ему тогда показалось, мудрое решение, Верн почувствовал, что к нему снова возвращается былая уверенность.
Но приятный ход его мыслей прервал по-прежнему монотонный тихий голос Судьи:
– А теперь, Локтер, давай рассмотрим возможные варианты дальнейшего развития событий. Вариант первый: ты умело, не оставляя следов, убираешь Стассена, после чего тебя сажают в тюрьму за продажу наркотиков школьнице, и эта записка, которую ты только что подписал, будет надежно храниться у нас, гарантируя твою полную преданность, поскольку, если ты вдруг захочешь заговорить, она тут же будет отослана в соответствующие органы и в газеты. Что произойдет после этого, тебе, полагаю, объяснять не надо Вариант второй: ты прокалываешься с убийством Стассена, оставляешь улики, тебя сажают, но ты все равно молчишь, поскольку эта же самая записка доказывает преднамеренность совершенного убийства и, значит, гарантирует тебе казнь на электрическом стуле. Вариант третий: ты пытаешься от нас скрыться. В таком случае кто-то из наших убивает Стассена, а мы все равно отправляем твою записку куда надо и позволяем властям помочь нам тебя отыскать. И совершенно не важно, кто найдет тебя первым – мы или они, результат будет одним и тем же. Немедленная, но в любом случае достаточно мучительная смерть. Вот теперь, думаю, можно на понятном тебе языке уверенно сказать, что этой коротенькой записочкой мы повязали тебя на всю оставшуюся жизнь!
– Ну а если я все сделаю чисто и без следов, а во время отсидки буду держать рот на замке, вы отдадите мне записку? Когда года через три я выйду на свободу?
– Уж извини, сынок. На убийства никакие ограничения не накладываются. Эта записка будет храниться в надежном, безопасном месте. Кстати, ее можно будет считать контрактом на оказание тобой дальнейших услуг. Так сказать, ценным вкладом в общее дело.
Долгих три секунды Верн думал о возможных последствиях, а затем, как ему казалось, молниеносным движением руки попытался выхватить записку из бокового кармана пиджака, куда ее, аккуратно сложив, только что засунул Судья. Но не успели его пальцы даже коснуться плотной ткани, как сзади его сильно ударили по левому уху! Профессиональный удар моментально отправил его в серо-черный мир небытия, из которого он не сразу вернулся назад в реальный мир машины, чуть светящейся приборной панели и страшной боли над левым ухом... Противно дрожа и постанывая, Верн слегка нагнулся вперед.
– Мы оставим тебя здесь, Локтер, – тем же самым вкрадчивым тоном сказал ему Судья. А затем, чуть помолчав, продолжил: – С мясником Стассеном надо успеть разобраться до следующего понедельника. На обдумывание деталей в твоем распоряжении пять дней. «Несчастный случай» должен произойти вечером в субботу или в воскресенье.
– Вы, случайно, не хотите чуть поточнее объяснить мне, где, когда и даже как именно? – не скрывая горечи в голосе, произнес Верн.
– Я не придаю особого значения сарказму, – равнодушно заметил Судья.
Как только Верн вышел из машины. Судья тут же тронулся с места и, стремительно набирая скорость, помчался куда-то вдаль... Верн пошел вниз по улице, но не успел пройти и нескольких метров, как его начало тошнить... Чуть позже он оперся одной рукой на ближайшее дерево, другой тщательно вытер губы носовым платком и, скомкав его в грязный клубок, выбросил за низенькую ограду чьего-то крошечного дворика.
Его каблуки мерно постукивали по влажному ночному асфальту... Так случается везде и всегда. Одна, пусть даже совершенно случайная ошибка, один, всего один неверный поступок, и тебя повязывают на всю жизнь. Заставляют делать практически все, что им требуется. Отказаться уже невозможно. И хотя платят совсем не плохо, но ведь это всего лишь деньги, бумага. Не успеешь ими воспользоваться, как на тебя наваливается целая стая Ровелей: «Откуда у тебя столько денег?.. Где ты их взял?» И тебе уже некуда бежать! Если только...
Верн резко остановился. Эврика! Вот что превратит его записку в никому не нужный клочок бумажки. Как же он мог об этом забыть?! Стассена должен убить не он, а кто-то, находящийся в состоянии сильнейшего гнева, убить жестоко, совершенно не думая о возможных последствиях и не боясь признаться в совершенном преступлении. Старина Гас! Да, да, это должен быть именно он! В нем сейчас постоянно кипит скрытый гнев. Гнев на то, что случилось с его любимым сыном, на то, что произошло с его дочерью Тиной, на то, что в любую минуту может стать с Яной, его молодой женой, тело которой страстно требует ласки, в то время как он поглощен переживаниями о сыне и дочери. Яна, неосознанно следующая древним инстинктивным велениям, из всех наиболее уязвима, поскольку подчинение мужчине является неотъемлемой частью ее женской сути. И Верну вдруг стало предельно ясно, как это лучше всего сделать.
Глава 14
До слуха Яны вдруг донеслось тихое поскрипывание лестничных ступенек. Лежащий рядом с ней Гас сотрясал уютную тишину их комнаты руладами храпа. Затем послышалось журчание воды, бегущей из крана, Яна повернула голову, чтобы бросить взгляд на люминесцентный циферблат часов, стоявших на тумбочке у кровати. Двадцать пять минут первого ночи. Значит, это пришел Верн. Последний. Теперь все на месте, за исключением Тины, которая сейчас где-то в совершенно чужом месте – в белой постели и белой комнате с запахом абсолютной стерильности...
Ночи были долгими. Невыносимо долгими. Ибо утомить молодое упрямое тело, казалось, просто невозможно. Она с тоской вспоминала о тех давних временах, когда наступала пора собирать урожай. Мощный рев сноповязалок, пыль, жара, потные лица и тяжелейшая работа от зари до зари, так что к вечеру ноги начинали чуть ли не подгибаться. После такого дня жесткая постель кажется мягкой пуховой периной, и утро наступает в тот же самый момент, как только закроешь глаза.
А зажигательные танцы в амбарах! Мощное притопывание ног в грубых фермерских башмаках, громкие аккорды гитары и банджо, прыжки и скачки, переплетенные руки, ласковые и грубые, и многозначительные прикасания друг к другу... Как же давно это было! В том далеком, давно утраченном мире все тогда казалось золотым – скудно освещенные амбары, бескрайние поля, багровые лучи заходящего солнца и застенчивый мальчик Питер, живший в симпатичном домике у дороги. В один из октябрьских дней, оказавшись на куче свежего сена в стойле пустой конюшни, они оба забыли о застенчивости. И потом уже никогда не упускали удобного случая снова побыть наедине... Они вообще говорили и думали только об одном – как бы им еще раз побыть вместе. Но затем в ужасный августовский день все вдруг закончилось во время пикника.
Тогда они с Питером на небольшом грузовичке его отца поехали в соседний лес к озеру, чтобы отдохнуть, ну и хорошо провести время. Здоровенные сандвичи, вино из одуванчиков и почти половина еще не засохшего шоколадного торта... По крутой извилистой тропинке они спустились к берегу, а оттуда прошли к своему месту – небольшой зеленой лужайке в глубине густых зарослей, откуда уже не видели своей машины, но и их никто не мог увидеть.
К тому времени, когда солнце стало садиться, они уже вдоволь насладились любовными утехами, а потому жадно набросились на принесенную еду и съели все до крошки. Потом выпили вина, и Питер, надев купальные трусы, пошел к озеру, а она, растянувшись на подстилке, наслаждалась блаженной усталостью полностью удовлетворенного тела. Наконец, почувствовав, что вполне отдохнула, тоже натянула купальник и спустилась к воде. Но Питера там почему-то не оказалось. Впрочем, он всегда был большим шутником и очень любил всякого рода розыгрыши. Яна громко позвала его, думая, что, услышав звуки ее шагов, он просто спрятался. Но сколько ни кричала, он так и не появился. Даже когда, разозлившись, во весь голос пригрозила, что немедленно сядет в грузовичок и уедет домой одна, а его оставит здесь до утра, Питер не отозвался. Тем временем солнце зашло за большую тучу, ветерок стал заметно холоднее, а озеро из ярко-голубого превратилось в свинцово-серое... И тогда злость на слишком затянувшийся розыгрыш Питера уступила место растущему чувству тревоги...
Его нашли ближе к рассвету, когда яркий свет мощных прожекторов начал становиться все бледнее и бледнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35