Мир понемногу стал оживать. Здесь уже есть трава - сухая трава
пустыни, но дормы могут пастись. И можно напиться, вырвав сочный корень
иора. А вот и поля, невзрачные стебли гроса, но колосья полные, здесь
будет что убирать. И даже вода непонятно откуда. Блестящая черная грязь на
дне канав, а кое где и тонкая пыльная струйка.
Откуда вода, если нет ни рек ни ручьев?
- Потом! - ответил Другой нетерпеливо. - Смотри туда!
И я вижу - не глазами, а через него - кучку всадников и десяток
повозок.
- Давай, малыш! Нам надо пристроится к этим людям!
- Это коричневые плащи, - говорю я ему, - наемники Ланнерана. Они
сменили цвет, когда отреклись от гор. Мы с ними враждуем, - говорю я ему.
- Вастас разбил болорцев, когда их прислали к нам за Дором - отступником,
и только двоих отпустил живыми, но обнажил их лица.
- Дор отступник? - спросил он. - Занятно. Потом ты мне об этом
расскажешь. Ладно, Торкас, хитрость на войне - не позор. Серые плащи носят
не только в Такеме. Тайд из Ниры - как тебе это имя?
- Это точное имя, но оно не мое!
- А какое твое имя, дитя трех отцов? Ранас? Вастас? Исчадие Тьмы?
Тайд тебе дал не меньше, чем каждый из нас, вот и не опозорь его имя!
И я смолчал, подавив свой гнев, потому что слова его меня испугали.
Мы свернули с дороги и поехали напрямик, чтобы выехать к ним с
востока. Он так рассчитал, что нам пришлось их еще поджидать, и он успел
перебросить седло на другого дорма. Сорвал с плаща мой воинский знак,
отцепил именные бляшки со сбруи, прыгнул в седло - и сразу исчез, и я
остался один на дороге, поджидая тех, что подъедут ко мне.
Болорцы увидали меня и выдвинулись вперед, прикрывая людей и повозки.
Они не прикоснулись к мечам, потому что я был один, но не сказали мне
слов, что полагалось при встрече.
- Пусть не иссякнет ваша вода, - сказал им я, - я - Тайд из Ниры и не
ищу ссоры.
Я сам удивился тому, как легко соврал, но, может быть, Безымянный
прав - и это не лож? Тайд по первому слову отдаст за меня жизнь, разве он
не даст мне на время имя?
- И ты не ведай жажды, Тайд из Ниры, - сказал, наконец, их старший,
высокий воин со знаком черной змеи. - Не страшно в пути одному?
- Нас было двое, - ответил я неохотно, - но путь далек, а ночи
опасны.
Он взглядом проверил моих худых, заморенных дормов, ввалившиеся бока
седельных мехов, мой, плащ, заляпанный черной кровью и поднял руку,
съезжая с дороги. Повозки проехали мимо нас. Не дормы, а клячи, и возницы
смотрят без любопытства; худые, усталые, тусклые лица, как будто их путь
был длиннее моего. Когда мы остались одни на дороге, болорец сказал:
- Я Ронф, сын Тарда. Если тебе в Ланнеран, ты можешь ехать вместе с
нами.
И мы поехали рядом.

Мы ехали рядом до полного зноя и стали передохнуть у живого ручья.
Хватило воды и для людей и для дормов - с тех пор, как мы оставили горы, я
не видел столько текущей воды.
Я не стал с ними есть, а сел в стороне. Когда едят, открывают лицо,
но я оскорблю их, если останусь в повязке.
Раньше я никогда не видел болорцев, только знал, что они - враги. А у
них были лица, как у горцев Такемы - высокие скулы, коричневые глаза, не
знавшая света белая кожа.
Четверо молодых - чуть постарше для меня, а Ронф немолод, в тех же
годах, что Тайд. Они глянули на меня, отвернулись, заговорили о чем-то, о
чем говорят воины на привале, а Ронф все посматривал на меня, хмурился,
отвечал им отрывисто и односложно. Вдруг он встал, подошел ко мне,
протянул мне кусок лепешки.
- Прими мой хлеб, Тайд из Ниры.
Я медлил, но безымянный рявкнул: "Бери!", и я неохотно взял. Я принял
хлеб - это значит, что мы с ним теперь не враги. Я не должен с ним
драться, а он не может драться со мной. И теперь я обязан предложить ему
сесть и разделить воду.
Он сел и сказал задумчиво:
- Ланнеран - плохое место для настоящих людей.
- Зачем же ты ему служишь?
- Потому, что в Болоре нет воды, - ответил он просто. - Если я не
стану служить, голод войдет в мой дом. Вы можете нас презирать, - сказал
он, - потому, что поля ваши зеленеют и скот ваш тучен. А наша земля не
родит, и у нас почти не осталось скота.
- Так чего вы не уйдете?
- Если суждено погибнуть, умрем и мы - но умрем на родной земле. Я
узнал тебя, - сказал он, - хоть ты моложе, чем был, и у тебя лицо
человека.
- Почему же ты дал мне хлеб?
- Чтобы ты знал: мы тебе не враги. Когда ты ушел, Болора была богата,
а теперь она умирает. И эта земли, по которой мы едем - лучше их не было,
а какие они теперь? Ты вернулся спасти или покарать?
- И то, и другое, - сказал Безымянный. Опять он меня оттеснил, и мне
стало легче: я не знаю, что говорить.
- Наказать Ланнеран? Я не люблю этот город, но я продал ему свой меч.
- Ланнеран? - он усмехнулся этой странной чужой улыбкой, от которой
немеют губы. - А что мне до Ланнерана? Бедные дураки, они сами себя
наказали. Тот, кто мне нужен, не человек, - сказал он угрюмо. Если я
достану его - вот тогда надейтесь. Ты мне будешь помогать? - спросил он
Ронфа.
- Да, господин, - ответил Ронф.

- Это правда? - спросил я, когда мы двинулись в путь.
- Может быть да, а может быть нет. Наверно да, Торкас.

9. ДАГГАР
Майда просвистала начало старинного гимна: "Дети моря! Жаждут
мечи...", и Даггар невесело усмехнулся. Никогда еще Ранасы не входили в
Ланнеран так незаметно.
Только Даггар и его копьеносец Риор были с открытыми лицами, в
прославленной черной броне, под знаком меча и ока - герба Рансалы. А Майда
скрыла себя под плащом и повязкой - серая тень, одна из трех серых теней.
- Как ты? - спросил он у Тайда. - Еще потерпишь? - и Тайд угрюмо
кивнул. Он столько терпел, что стало почти все равно. Проклятый упрямец,
он даже не дал затянуться ране! Выгнал нас в путь, едва сумел забраться в
седло.
- Ладно! - сказал Даггар. - Тогда терпи, - и подъемный мост загремел
под ногами дормов.
А в воротах их ждала стража. Небольшой, но крепкий отряд в зеленых
одеждах. Твердые лица, загорелые сильные руки, это же гвардия, подумал
Даггар, ну и новости в Ланнеране! И зловещая черная тень за стеной из
солдатских тел.
- Кто вы? - спросил командир и поглядел в упор. - Что вам надо в
городе?
- С каких это пор Ранасы должны просить позволения войти в Ланнеран?
- рявкнул Даггар, и дорм его прянул на месте.
- Если ты Ранас, назови свое имя и проезжай, - сухо сказал командир.
Мрачный огонь вспыхнул в его глазах, и погас, потому что черный был уже
рядом.
- Я Даггар, сын Грасса, - сказал он надменно, - седьмой из братьев по
старшинству, и владею всем, чем владеет Рансала.
- Седьмой господин, - негромко спросил его черный, - а с каких это
пор люди Рансалы закрывают лица?
Даггар поглядел на него и отвернулся. И сам спросил у начальника
караула:
- А что здесь делает эта черная дрянь? Мало бед они вам принесли? -
дернул поводья и поехал вперед, и воины молча их пропустили.
- Они не посмели разрушить наш дом, - негромко сказала Майда.
- Я еду искать господина, - промолвил Тайд.
- Мрак и огонь! - рявкнул Даггар, - ты едешь со мной! Ты спятил,
старик, - сказал он почти добродушно. - За нами тянется половина
Ланнерана. Не суетись, - сказал он, - это то, чего ОН хотел, - что бы я
ковырнул муравейник палкой.
И он кинул монетку какому-то оборванцу - одного из десятка, что
глазели на них, - и велел вести их на Верхнюю улицу, к Дому Рансалов.
Дом Рансалов не был разрушен - оттуда просто все растащили, и он
стоял, заброшенный и угрюмый, среди нежилых, когда-то роскошных домов.
Верхняя улица умерла. Когда-то лучшая улица Ланнерана, где не было жилищ -
были только дворцы. И каждый был единственный, не похожий на прочие,
освященный столетиями, облагороженный славой...
- Чума здесь гуляла, что ли?
- Господин, - вымолвил Тайд с трудом, - уйдем отсюда... Я знаю
место...
- Нет! - рявкнул Даггар. - Я буду жить в своем доме!
Тяжелым взглядом он провел по толпе - они уже тут как тут:
обтрепанные одежды, пустые угрюмые лица - и тишина. Стоят и молчат, и в
тусклых глазах тоскливое ожидание.
- Эй, свободные граждане Ланнерана! - сказал он с издевкой.
- Кто из вас не прочь заработать?
Золото блеснуло в его руке, и, наконец, хоть одно лицо ожило. Хоть в
одних глазах загорелся гнев.
- Побереги свое золото, Ранас! Мы не прислуживаем врагам!
- Говори за себя, почтенный муж, - ответил Даггар спокойно и кивнул
высокому старику с равнодушным лицом и хитрым взглядом. - Держи задаток, -
сказал он, и старик на лету поймал монету. - Получишь еще полсотни, если к
вечеру этот хлев превратится в дом. Покупай все, что надо - Рансала не
обеднела.
- Верни ему деньги, Лагор! - велел старику первый - рослый мужчина с
угрюмым и гордым взглядом. - Ничего угождать убийцам твоих сыновей!
- А это достойно: отбирать хлеб у чужой семьи? Раз у него нет
сыновей, деньги ему пригодятся.
Ланнеранец глянул на старика и ничего не ответил, а старик поскорее
юркнул в толпу, унося в кулаке добычу.
- Может быть, ты не откажешь мне в совете? - спросил Даггар. - Мы
проделали долгий путь, и один из нас ранен. Есть ли поблизости спокойное
место, чтобы мы могли заняться им?
- Мой дом рядом, - сказал Ланнеранец. - Я - Тингел, сын Хороса, меня
здесь все знают.
Дом, и правда, был рядом - в одном из Служилых переулков. У каждого
из дворцов были свои переулки, где жили те, что кормятся от великих родов.
Тингел принадлежал к дому Лодаса, и Даггар усмехнулся, потому что
по-ланнерански он и Тингел - родня.
Небогатый, но крепкий дом - с крепкой оградой, с крепким запором на
крепких воротах, со свежею краской на стенах.
Лонгар спрыгнул на землю и помог спешиться Тайду. Тот шатнулся, но
устоял и побрел, куда повели - в чистую комнатку с незастеленным ложем.
Майда и Лонгар помогли ему лечь и он сразу закрыл глаза. У него уже давно
не было сил - только упрямство. И он сразу поплыл в темноту, в черную воду
забвения.
- Кликнуть лекаря? - угрюмо спросил их Тингел.
- У меня свой лекарь, получше ваших. Выйдем, - сказал Даггар, - не
будем мешать.
Они сидели вдвоем в покое, где со стен было снято оружие, а в
восточной нише погашен огонь. В комнате, что хранит достоинство и в
унижении.
- Тингел, - сказал Даггар, - прости, что я тебе навязал себя и своих
людей. Я боялся за Тайда, но еще больше меня напугал Ланнеран.
- Что тебе до Ланнерана, Ранас?
- Пусть мы враги, но честная вражда чем-то подобна дружбе. Можно
желать врагу смерти, модно убить его в честном бою, но видеть храбреца в
унижении... нет, Тингел, радости в этом мало. Я шел мальчишкой на ту
войну, шел с глупой припевкой: "Ланнеран - город трусов", но вы из меня
вышибли дурь. Знаешь, что заставило меня вас уважать? То, что ланнеранец
смеется даже в свой смертный час, и отвечает насмешкой, когда не может
ответить ударом. А сегодня я не видел ни одной улыбки. Что с вами сделали,
Тингел?
- Хороший вопрос, Ранас! - ответил Тингел, и глаза его вспыхнули,
вдруг оживив лицо. - Только не на всякий вопросы и не всякому отвечают!
- Я - не всякий, - сказал Даггар. - Энрас был братом моей матери, я
его главный наследник и должен был стать правителем всех его дел. Нет,
Тингел, - сказал он, - я не стал. Я унаследовал только беды, а Судьба и
Долг достались мне. Но меня позвали - и я пришел.
- Кто?
- Нет, - ответил Даггар, - пусть меня поглотит земля, если я доверюсь
кому-нибудь в Ланнеране, пока не узнаю, какое проклятье лежит на вас!
И тень улыбки прошла по губам ланноранца. Какая-то неумелая, словно
он отвык улыбаться, словно губы его сопротивлялись улыбке.
- Ты знаешь наше проклятье, Ранас. Мы убили того, кто должен был всех
спасти. Не только нас, но и прочих жителей мира. И за это мы прокляты и
обречены. Вы победили тогда, - сказал он угрюмо. - Ты сам знаешь: мы
дрались не хуже, чем вы. Но судьба от нас отвернулась, и не было нам
удачи, потому что мы замарали себя. Наши боги ушли от нас, оракулы
безмолвствуют, и ночная смерть...
Он вдруг замолчал, и Даггар поглядел на него с любопытством:
- Что-то не то ты говоришь, Тингел! Наказывать целый народ за грехи
правителей? Бить дитя за то, что его отец согрешил?
- Мы - не дети, Ранас! - гордо ответил Тингел. Мы - свободные
граждане Ланнерана! Если правители наши сбились с пути, у нас есть право и
сила их образумить. Мы не сделали этого, даже не попытались - и потому мы
разделили их грех! Мне стыдно, - сказал он, - что ты видишь нас в таком
унижении, и теперь я рад, что больше ты меня не увидишь.
- Почему?
Тингал глядел на него и улыбался. Та самая бесстрашная, насмешливая
улыбка, что живет на лице ланноранца и в смертный час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11