— Я буду ждать тебя здесь. Позови, если я тебе понадоблюсь, — прошептала Мадлен.
— Хорошо.
Бледный лунный свет заливал окрестности, я перешел дорогу и направился к танку, сжимая в руке магнитофон.
Все казалось таким спокойным, неподвижным и обычным, что с трудом верилось, что здесь может происходить что— то из ряда вон выходящее. Танк был старым обломком военных лет, и ничем более.
Замерзшая трава под ногами издавала хрустящий звук, было холодно, Вдруг из— под танка выскочил кролик и скрылся в ближайшем кустарнике. Довольно поздний сезон для кроликов, но я подумал, что они могли устроить себе гнездо внутри танка или где— нибудь поблизости. Может быть, это ответ на все вопросы, связанные с реликвией Пуан— де— Куильи, — теперь она служит пристанищем для маленьких зверьков.
Я обошел танк, не очень приближаясь к нему. Левый бок и заднюю часть я осмотрел с особым вниманием. И с интересом отметил, что даже отверстия для выхлопов газа были тщательно заварены, как и заслонки на всех смотровых щелях.
Укрепив магнитофон за плечом, я забрался на танк. Это, естественно, произвело немало шума, но духи тридцатилетней давности вряд ли могли быть побеспокоены этим. Осторожно я прошел от ствола до баков. Под ногами раздавался металлический гул. Я забрался на башню и ударил по ней кулаком. Судя по звуку, там было пусто. Я надеялся, что это так.
Как и говорил Огюст Пассерель, люк был крепко заварен. Было видно, что делалось это в спешке, но тот, кто это делал, наверняка знал свою работу. Я нагнулся поближе, чтобы рассмотреть шов. Если бы кто— то вздумал вскрыть люк, это заняло бы немало времени.
Я обнаружил на танке распятие. Оно выглядело так, как будто его забрали из церкви и перенесли на башню, прикрепив навеки. Приглядевшись внимательнее, я заметил еще какие— то священные знаки, выгравированные в грубом металле. Внизу были какие— то слова, но я смог различить только фразу: «Твоему коварству приказано проявиться».
Здесь, в глубине Нормандии, на молчаливом разваливающемся танке, я впервые в жизни почувствовал, что испугался. Я начал дрожать и поймал себя на том, что непрерывно облизываю губы, как человек, оказавшийся в пустыне без воды. Правда, совсем рядом, на дороге, стоял мой «Ситроен», но в его стеклах отражался лунный свет, поэтому я не видел Мадлен. Мне на мгновение показалось, что она исчезла, и подумалось, что весь остальной мир мог исчезнуть тоже. Я закашлялся. Прошелся по танку, сбрасывая ветки вниз. Их было немного, поэтому я вновь вернулся к башне в надежде прочесть что— нибудь еще.
Но когда мои пальцы коснулись башни, я услышал чей— то смех. Я замер, затаив дыхание. Смех прекратился. Я наклонил голову, пытаясь определить, откуда мог исходить этот звук. Это был отрывистый, иронический смех, но с твердыми металлическими нотками, как будто кто— то смеялся в микрофон.
— Кто здесь? — спросил я.
Ответом мне была тишина. Я слышал даже лай собаки вдалеке. Положив магнитофон на башню, я включил его.
Несколько минут не было ничего слышно, кроме шипения магнитофонной ленты и тявканья той чертовой собаки. Но потом я уловил шепот, как будто кто— то говорил сам с собой, задыхаясь. Шепот казался и близким и далеким одновременно.
Он исходил из башни,
Я опустился на колени и постучал дважды по броне. Меня шатало, как школьника, впервые попробовавшего мартини на выпускном вечере.
— Кто там? Есть кто— нибудь внутри? — спросил я.
Последовало молчание, затем я услышал шепот:
— Ты можешь помочь мне, ты знаешь…
Это был странный голос, который исходил, казалось, отовсюду. В нем чувствовалась улыбка: похоже, говоривший скрыто ухмылялся. Звучавший голос мог принадлежать кому угодно — мужчине, женщине или ребенку, но точно определить это было невозможно.
— Вы там? Вы внутри тапка? — спросил я.
В ответ зашептали:
— А ты, кажется, хороший человек. Хороший и правдивый…
Я почти закричал:
— Что вы там делаете? Как вы туда попали?
Голос не ответил на мой вопрос. Он произнес:
— Ты можешь помочь мне, ты знаешь. Ты можешь открыть эту тюрьму. Можешь забрать меня отсюда, чтобы я присоединился к моим собратьям. Ты — хороший человек, верный.
— Послушайте! — закричал я. — Если вы действительно там, постучите в башню! Позвольте мне убедиться, что вы там!
Голос засмеялся.
— Я могу сделать нечто большее. Поверь мне, я могу совершить многое.
— Я не понимаю.
Голос мягко засмеялся.
— Ты чувствуешь себя скверно? — спросил он меня вкрадчиво. — Ты чувствуешь, как будто тебя скрутили судороги и тебе больно?
Я содрогнулся. Я на самом деле чувствовал себя ужасно.
В моем желудке все перевернулось и бурлило. На мгновение я подумал, что съел что— то не то за ланчем, но последующие спазмы в желудке дали понять, что я болен всерьез. Вдруг мой живот свело ужасной судорогой, рот непроизвольно широко открылся и содержимое желудка выплеснулось наружу, на броню танка. Когда я смог выпрямиться и оглянуться, то с ужасом обнаружил, что же вызвало эту тошноту. Из моего желудка вывалились тысячи бледных шевелящихся личинок. Они начали расползаться по всему танку, розовеющие и отвратительные. Все, что мне оставалось делать, это бежать прочь от жуткого старого «шермана». Совершенно обезумевший от ужаса, я спрыгнул на траву, борясь с болью и судорогами.
А позади меня раздавался шепот:
— Ты можешь мне помочь, ты знаешь. Ты — хороший человек, верный.
Глава II
Отец Антуан протягивал мне чашку «Малиси». Он держал ее на вытянутой руке, как опасный медицинский препарат. Я взял чашку своими нетвердыми руками и поблагодарил:
— Спасибо, отец.
Он замахал руками, словно говоря: не за что, не за что, затем примостил свое старое дряблое тело в кресло и открыл табакерку.
— Итак, вы пошли слушать голоса, — сказал он, беря пальцами щепотку табака.
Я согласно кивнул.
— Вы выглядите, извините меня, как будто они насмерть перепугали вас.
— Не они. Он.
Отец Антуан вздохнул, закашлялся и трубно высморкался. Затем сказал:
— Демоны бывают разные. Один демон может быть и «ими», и «им», как пожелает. Демон — это средоточие зла.
Я перегнулся через маленький стол вишневого дерева и взял магнитофон.
— Чтобы там ни было, оно здесь, на кассете, и это «ОН». Единственный адский голос.
— Вы записали это? То есть вы на самом деле слышали?
Выражение лица старого священника, бывшее сначала учтивым и немного недоверчивым, внезапно изменилось. Он знал, что голос или голоса существуют на самом деле, потому что он сам лично был у танка и слышал их. Но что касается меня, то пойти туда одному, чтобы удостовериться в этом, не имея каких— либо религиозных знаний вообще, это было странно и страшно, мой поступок явно обеспокоил его. Священники, я полагаю, знаются с демонами. Они действуют в мире духов, и следует ожидать, что они подвергаются угрозам и преследованиям со стороны темных сил. Но когда эти силы так злы и мощны, что начинают влиять на обычных людей, когда их руки дотягиваются до простых фермеров и картографов — тогда, я уверен в этом, — большинство священников ударяются в панику.
— Предыдущей ночью я не был там, потому что заболел, — сказал я отцу Антуану. — Хотел, но не смог.
— Танк виноват в вашей болезни? Не так ли?
Я кивнул, и горло мое опять свело судорогой при воспоминании о том, что вышло из моего нутра.
— Что бы там ни находилось, внутри танка, оно вывернуло меня наизнанку И заставило корчиться. Пришлось выпить полбутылки виски и съесть упаковку парацетамола, чтобы справиться с этим.
— Вы ходили туда один?
— Я ходил с Мадлен Пассерель. Дочерью Огюста Пассереля.
Отец Антуан мрачно проговорил:
— Да. Я знаю, что танк давно приносит неприятности семье Пассерель.
— К сожалению, Мадлен сама не слышала голоса. Она осталась в машине, потому, что было холодно. Но она слышала запись и видела мою болезнь. Они позволили мне переночевать на своей ферме.
Отец Антуан указал на магнитофон:
— Вы собираетесь познакомить меня с этим?
— Если хотите.
Отец Антуан кивнул с мягким, но мрачным выражением на лице.
— Уже много лет никто не приходил ко мне за помощью и разъяснениями, как вы. В свое время я был экзорцистом, нечто вроде специалиста по демонам и падшим ангелам. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Если то, что вы слышали, является голосом настоящего демона, налицо большая опасность, потому что он силен и свиреп. Но давайте, однако, послушаем.
Он посмотрел в сторону холодного камина. На улице вновь шел снег, но отец Антуан, очевидно, верил, что сидеть в холоде более возвышенно, нежели в тепле и при свете огня.
Что касается меня, то я предпочитаю прежде погреть ноги у камина, а уже потом размышлять о духах и дьяволах.
Отец Антуан начал:
— Я твердо помню еще с тех времен, когда я был экзорцистом, что следует сразу классифицировать демона, с которым столкнулись. От некоторых демонов очень легко избавиться. Достаточно просто сказать: «Именем Отца, и Сына, и Святого Духа, изыди!» — и они убираются обратно в ад. Но с некоторыми справиться гораздо труднее. Например, с Адрамелехом, о котором рассказывается в книге «Псевдо монархия демонизма», или с Белиалом. Существует еще Билзебаб, правая рука Сатаны, его почти невозможно изгнать. Я никогда не встречался с ним и надеюсь, что и дальше не встречусь. Но я читал очень интересный рассказ о том, как он вселился в одного человека, это было еще в XVII веке, и потребовалось семь недель непрерывных экзорцистских действ, чтобы отправить его обратно в небытие.
— Отец Антуан, — мягко перебил я его, — все это было давно. Мы же встретились здесь с каким— то современным, новым злом.
Священник мрачно улыбнулся:
— Зло не бывает новым, мсье. Оно просто меняет лицо.
— Но что произойдет, если здесь появится древний демон?
— Ну, — ответил священник, — давайте сначала послушаем кассету. Тогда мы. возможно, выясним, кем или чем может быть этот голос. Возможно, Билзебаб, он же Вельзевул самолично, может быть, кто— нибудь ему под стать.
Я вставил кассету, нажал кнопку «пуск» и положил магнитофон на стол. Послышался шипящий звук, потом металлический стук (это я положил магнитофон на башню танка), затем в полнейшей тишине раздался далекий лай собаки. Отец Антуан подался вперед и приложил ладонь к уху.
— Ваш способ подтвердить то, что вы слышали, очень необычен. Раньше мне приносили дагерротипы и фотографии проявлений зла, но магнитофонную запись — никогда.
Кассета потрескивала и шипела, затем ужасный, шипучий голос произнес:
— Ты можешь помочь мне, ты знаешь.
Отец Антуан замер и уставился на меня. Голос продолжал:
— А ты как будто хороший человек. Хороший и правдивый. Ты можешь открыть эту тюрьму. Ты вытащишь меня, я хочу присоединиться к моим собратьям. Ты правдивый.
Отец Антуан пытался что— то произнести, но я приложил палец к губам, призывая его к молчанию.
Голос шептал:
— Ты можешь помочь мне, ты знаешь. Ты и этот священник. Посмотри на него! Разве у этого священника есть что скрывать? Разве может этот человек скрывать что— то под своей церковной одеждой?
Я с удивлении уставился на магнитофон:
— Этого не говорилось! Он не мог этого сказать!
Отец Антуан побледнел. Он спросил дрожащим голосом:
— Что это значит? Что он говорит?
— Ах, отец, отец, — шептала кассета. — Конечно, ты вспомнишь лето двадцать восьмого года. Очень далекое лето, отец, но очень памятное. День, когда ты на реке посадил юную Матильду в свою лодку. Конечно, ты помнишь это.
Отец Антуан быстро вскочил на ноги, как игрушка с пружинкой внутри. Его ноздри в бешенстве раздувались. Он уставился на магнитофон с таким выражением, как будто перед ним был сам дьявол. Его грудь с шумом вздымалась и опускалась, говорил он с трудом.
— Это был невинный день! — Он задыхался. — Невинный! Как ты смеешь! Как ты смеешь предполагать, что было что— либо еще! Ты! Демон! Cochon! Vos mains sont sales аvес le sang des innocents!
Я встал и сжал плечо отца Антуана. Он попытался оттолкнуть меня, но я сжал его сильнее и сказал:
— Отец это только розыгрыш. Ради Бога.
Отец Антуан взглянул на меня влажными глазами:
— Розыгрыш? Я не понимаю.
— Думаю, так и есть. Это всего лишь магнитофон. Он сыграл с нами эту шутку.
Он нервно взглянул на магнитофон, тот все еще был включен.
— Это не может быть шуткой, — быстро возразил он. Как магнитофон мог мне отвечать? Это невозможно.
— Но вы же сами слышали, — сказал я. — Значит, может быть.
Я был испуган и растерян так же, как и он, но не хотел этого показывать. Я мгновенно все понял, во все поверил и осознал, что начал впутываться в нечто странное и неконтролируемое. Это сродни ощущению человека, стоящего на пороге зеркального зала и борющегося с искушением войти и выяснить, что же это за фигуры молчат там, в темноте.
Я нажал на кнопку «стоп». В комнате воцарилась тишина.
— Садитесь, отец Антуан, — попросил я. — Сейчас я перемотаю кассету, и мы убедимся, что это только шутка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18