Странная вещь, в эти мгновенья он больше думал о судьбе двух дельфинов, чем о судьбе мира.
— Ты помнишь, — сказал он вполголоса, — как мы сменяли друг друга ночью на плоту в бассейне, чтобы Фа не чувствовал себя одиноким?
— Да, — отозвалась Арлетт. — Мы опускали руку в воду, и он тотчас же принимался ее покусывать, а ранним утром он клал свою большую голову на плот, наклоняя ее немного набок, и смотрел на нас. Какие у него были милые круглые глаза, два живых шарика. Севилла слушал голос Арлетт и думал: «А теперь пора плыть обратно. Конец. Нечего больше оставаться в этой яме».
Но хотя в руках у него уже было кормовое весло и нос лодки уже был направлен к проходу, он не трогался с места. Что-то сжимало ему грудь, и он испытывал такое парализующее чувство, как будто в одно мгновенье у него отняли самое драгоценное, как будто бы сразу бесследно исчезла большая часть его жизни, главная, многолетняя, ежедневная забота. Паническое беспокойство, когда Фа и Би отказывались есть, часы и часы исследований, внимание, постоянно направленное на то, чтобы наблюдать и сопоставлять, даже в моменты отдыха.
— Поплыли, — произнес он. — Нет смысла оставаться здесь. Я чувствую себя погребенным заживо. Там, на свету, нам будет легче.
Арлетт нацелила свой фонарь на вход в расселину, но Севилла не пошевелился, его правая рука бессильно лежала за спиной на весле, не сжимая его, голова наклонилась набок, взгляд был направлен на нос лодки, чтобы контролировать движение. Время шло. Он подумал с горечью: «Как странно, я был так уверен этим утром, что они заговорят, я даже взял с собой магнитофон, единственное, чего я никак не предполагал, — это их бегства, а теперь всему конец, включая надежду предотвратить войну. Какая чудовищная нелепость, судьба мира зависела от того, что произошло в мозгу двух дельфинов, когда раздался взрыв, от вывода, который они сделали, а теперь, верх нелепости, В будет стараться нас прикончить, опасаясь, что у нас все-таки было время поговорить с ними».
— Поплыли, — сказал он в третий раз, и рука его сжала рукоять весла.
Перед носом лодки, залитым светом фонаря Арлетт, что-то выбросилось из воды, отбросив огромную тень до самой вершины купола; за этой свистящей, шумной, веселой, хлопающей по воде фигурой последовала другая, чуть меньше.
— Фа! Би! — воскликнул вне себя Севилла. И тут начались высокие скачки, брызги, резкий скрип зубами, напоминавший смех, танец, когда на три четверти выброшенное из воды тело почти скользит по поверхности, поддерживаемое вертикальными ударами хвоста.
— Генри! — крикнула Арлетт задыхающимся от радости голосом. На этот раз нельзя было ошибиться, это был прежний неистово-радостный прием, безграничная привязанность, неисчерпаемый восторг, любовь, которая не в состоянии выразить себя целиком.
— Фа! Би! — закричал Севилла. — Где вы были?
— Здесь! Здесь! — кричал Фа своим пронзительным голосом. — Мы здесь все время. Мы слушаем.
Арлетт наклонилась, положила руку на плечо Севиллы и произнесла одним дыханьем:
— Мой дорогой! Он говорит по-английски!
Это была правда, Фа говорил по-английски, он ничего не забыл!
— Где здесь?
— Здесь, — сказала Би. — Мы не двигаемся. Кончик носа наружу, все тело в воде.
— Но почему? Почему? — сказал Севилла. Фа положил голову на валик лодки.
— Мы говорим друг другу. Может быть, они приходят нас убить. Может быть, они друзья. Может быть, нет.
Так, значит, вот что! Недоверие, сомнение, глубокие травмы, нанесенные человеческой ложью существам, не ведающим, что такое порок.
— Но мы вас любим! — сказал Севилла.
— Я знаю, — сказала Би. — Я слышу. Я слышу, когда ты говоришь о Фа.
«Я слышу» вместо «я слышала», «когда ты говоришь» вместо «когда ты говорил». Их английский за Полгода, однако, значительно оскудел. Как у покоренных народов, язык которых перестают преподавать в ’Школах, слова удерживаются крепко, а синтаксис беднеет. Появилось что-то детское в конструкции фраз, и дельфиний акцент звучал как никогда раньше.
Би высоко выпрыгнула из воды и упала около лодки, чтобы обрызгать Севиллу.
— Перестань, Би! — крикнула Арлетт. — Здесь Слишком холодно, чтобы играть.
— Я слышу, — сказала Би смеясь. — Ма горит о Фа, Ма Не говорит о Би.
— Я люблю тебя, Би, — сказала Арлетт.
— Ма забывает Би, — сказала Би, и в свете фонаря лукавый огонек блеснул в глазах дельфинки.
Фа не говорил больше ничего. Положив голову на валик лодки, он зажмурил глаза, блаженно ощущал прикосновение руки Арлетт.
— Би, — сказал Севилла, — объясни мне. Ты не забыла язык людей?
— Когда никто не слушал, мы с Фа говорили. Мы не хотим забывать.
— Почему? Раз вы не хотели больше говорить с людьми.
— Чтобы сохранить. А также, — добавила она сразу же, — чтобы научить детей.
Севилла осторожно взял из кармана своей куртки маленький магнитофон на батарейках, соединил контакты и вынул микрофон. Странная логика. Человек — дурное существо, но его язык остается хорошим, если не использовать его для общения с людьми: приобретение, имеющее ценность само по себе, вещь, которую надо сохранить и даже передать потомству, своего рода социальное преимущество, обладанием которого Би, кстати, хвасталась накануне перед Дэзи.
— Би, — сказал Севилла, — ты любишь Па и Ма?
— Да.
— А других людей?
— Нет. Другие люди нехорошие.
— Почему? Что они сделали? — спросил он, наклоняясь к Би.
— Они лгут. Они убивают.
Великолепное резюме, подумал Севилла. Вся история человечества в четырех словах. От начала начал до 1973 года. До дня, когда человечество, как клоун, схватив самого себя за горло, переборщило и испустило дух.
— Как они лгут? — сказал Севилла.
Фа повернул голову и посмотрел.
— Вначале с Ба это было забавно. Но после самолета они лгут, они убивают. Даже нас они пытались убить.
— Объясни, Би, — попросил Севилла.
— Нет, я! — возбужденно воскликнул Фа. — Вначале вместе с Би, до самолета, они надевают на нас ремни. На ремнях — мина. Они показывают старый пустой корабль, далеко, очень далеко. Мы плывем, мы плывем. Около корабля мы ныряем, подходим под самое дно, поворачиваемся на бок, мина идет на корабль.
— Погоди, Фа, не так быстро. Соприкоснувшись с кораблем, мина высвобождается из ремней и пристает к кораблю?
— Да.
— Как она пристает?
— Как ракушка к скале.
— А ты, что ты затем делаешь?
— Я плыву. Далеко-далеко.
— Я тоже, — сказала Би. — У меня тоже ремни и мина. Моя мина тоже идет на корабль. Я тоже плыву с Фа.
Би рассмеялась.
— Почему ты смеешься?
— Вначале Ба говорит: Би плывет положить мину. Но я говорю — нет. Я говорю: вместе с Фа, или я не поплыву. Тогда Фа один, говорит Ба. Вместе с Би, или я не поплыву, говорит Фа. Люди очень сердятся. Они говорят: Би в один бассейн, Фа в другой. Тогда я больше не ем. И Фа тоже. Два дня, и люди уступают.
— Фа, — сказал Севилла, — в какое место на дне корабля ты помещаешь мину?
— Посередине.
— А ты, Би?
— Посередине. Рядом с миной Фа.
Очевидно, вторая мина — холостая. Она требовалась лишь для того, чтобы удовлетворить желание дельфинов не расставаться.
— А потом? — спросил Севилла.
— Мы плывем и плывем. А корабль делает «буф!». Очень громко, как вчера ночью. Другой день Ба говорит: вы видите корабль, догоните его. И корабль плывет быстро, очень быстро, но Би и я, мы его догоняем, мы приставляем мину и возвращаемся.
— И корабль взрывается?
— Нет, когда мы догоняем, нет.
— Почему, как ты думаешь?
— Потому что на нем есть люди!
— А потом что еще?
— Каждый день, — сказала Би, — устраивают гонки между лодкой с двумя большими моторами и нами.
— Какими двумя моторами? Какие ты видишь сзади лодок?
— Да. Это забавно.
— Почему?
— Лодка плывет быстро, очень быстро, быстрее, чем все корабли.
Фа торжественно вставил:
— Но мы побеждаем.
— Вы проделывали большой путь?
— Когда как. Иногда большой, иногда половину большого, или большой и половина, или два раза большой. Но мы побеждаем. Люди на лодке очень довольны. Они кричат. Они свистят.
— На другой день, — говорит Би, — подводная лодка. Нас берет подводная лодка, отвозит в море, далеко от берегов, и отпускает нас. Ба говорит: плывите час в южном направлении, а потом возвращайтесь в лодку.
— Как вы, узнаете, что вы проплыли час?
— Мы знаем. Мы выучили. Половина длинного пути — полчаса. Длинный путь — час. Два раза длинный путь — два часа.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет.
— И вы находите подводную лодку?
— Всегда.
— Каким образом?
Фа сказал:
— Ба тоже хочет знать как. Но мы не очень хорошо знаем, мы пробуем воду.
— И в направлении, которое взяла подводная лодка, у воды другой вкус?
— Да.
— Иногда, — сказал Фа, — нам велят искать не подводную лодку, а базу. Это труднее.
— Почему?
— Нужно хорошо знать берега вокруг базы.
— Когда ты не видишь земли, как ты узнаешь, где она?
— По вкусу воды.
— А когда ты видишь землю, что ты делаешь, чтобы найти базу?
— Мне помогает сонар. А ближе — глаза.
На первом месте — вкус. Потом — ухо. Потом — глаз. Он занимает последнее место, от него меньше всего пользы.
— А ночью ты тоже находишь базу?
— Да, но сначала я долго плаваю около базы, слушаю свой сонар.
Надо хорошо знать берег. И собрать с помощью сонара, плавая во всех направлениях, сведения обо всех особых приметах на морском дне, зарегистрировать эти тысячи примет в своей великолепной памяти и иметь их всегда перед собой с величайшей точностью, когда плывешь, не ориентируясь по видимым предметам. Но для Фа это совсем просто.
— Хорошо, — сказал Севилла. — Вернемся к самолету.
— Большое путешествие, — сказала Би.
— Как вы его проделали?
— На носилках. Мне жарко. Я очень сухая, я мучаюсь. Фа тоже. Ба кладет нам на тело мокрые простыни. После самолета — база. Я плаваю на базе, и я плаваю вокруг базы. Но немного. Фа со мною.
— У воды странный вкус, — сказал Фа.
— А потом?
Фа вмешался:
— Ба нас везет на лодке, меня и Би. Ба говорит: вас ждет подводная лодка. Вы поплывете на подводной лодке. Я нет. Один человек вам скажет: сделайте то-то и то-то, и вы сделаете. Я говорю Ба: почему ты не плывешь с нами? Он говорит: такой приказ.
— Какой был вид у Ба, когда он говорил это?
— Грустный. Мы плывем в его лодке.
— Сколько времени?
— Когда я не плыву сам, я не знаю, сколько времени.
— Мало времени или много?
— Много.
— Что происходит, когда вы встречаете подводную лодку?
— Ба выпускает нас в воду, и мы плывем к лодке. Люди берут нас на борт.
— Вам очень трудно было попасть на лодку?
— Да. Очень трудно. Но люди действовали осторожно. И все-таки мне страшно. Внутри лодки очень жарко. Я очень сухой, я мучаюсь.
Би сказала:
— На подводной лодке человек нам говорит…
— Какой человек?
— Человек, который командует.
— На нем форма?
— Нет.
— Каков он из себя?
— Маленький, глаза голубые, волос на голове немного.
— Что он говорит?
— Он держит в руке и нам показывает маленький серый корабль с пушками. Он говорит: «Смотрите как следует. Я выпускаю вас в море. Вы находите этот корабль. Вы поставите мину под середину дна, и вы вернетесь на подводную лодку».
— Сколько времени вы были на подводной лодке?
— Долго. Мы смотрели на маленький корабль.
— Это в первый раз вас просят найти настоящий корабль, показав вам сначала его маленькую модель?
— Нет. На базе мы с Фа делали это часто.
— Вы ошибались?
— Вначале — да. Потом — нет.
— Хорошо. Что происходит затем?
— Люди надели на нас ремни.
— Обычные ремни?
— Нет. Другие.
— И мины?
— Нет, не сразу. «Люди-лягушки» помогают нам выбраться из лодки.
— Под водой?
— Да.
— Каким образом?
— Нас помещают в ящик, его закрывают, он наполняется водой. Ящик открывается в море. Мы выходим. «Люди-лягушки» держат нас за ремни. Они плывут вместе с нами.
— Долго?
— Нет, они останавливаются и укрепляют мины на ремнях.
— Потом?
— Мы плывем в направлении на север.
— Откуда вы знаете, что это север?
— По солнцу. Когда мы выходим из подводной лодки, середина утра. Мы плывем быстро.
— Сколько времени?.
— Длинный путь и половина длинного пути. Я нахожу корабль. Я приближаюсь, и на корабле есть люди. Я говорю Би: ничего забавного, не будет «буф!».
— Не будет взрыва?
— Да, я думаю: есть люди, нет «буф!». Би говорит: я обгоню тебя. Тогда я плыву, плыву, Па, плыву, как летит птица! Я приплываю раньше Би, я поворачиваюсь на бок, мина идет на корабль, но я остаюсь на мине!
— Ты хочешь сказать, что мина пристала к кораблю, но не отделилась от ремней.
— Да!
— Ты оказался привязанным к кораблю?
— Да! Я боюсь! Я не могу дышать. Я захлебнулся. Я зову на помощь: Би! Би!
— И я, — сказала Би, — зубами перегрызла у Фа ремни под животом. Он свободен.
— Ты не ставишь мину?
— Нет.
— Повтори, ты не ставишь свою мину?
— Нет. Я боюсь. Фа тоже боится.
У Севиллы начали дрожать руки.
— Что ты делаешь со своей миной?
— Я говорю Фа: перегрызи мои ремни зубами. Он перегрызает ремни, и мина падает.
Севилла посмотрел на Арлетт, руки его тряслись, ему не удавалось овладеть своим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Ты помнишь, — сказал он вполголоса, — как мы сменяли друг друга ночью на плоту в бассейне, чтобы Фа не чувствовал себя одиноким?
— Да, — отозвалась Арлетт. — Мы опускали руку в воду, и он тотчас же принимался ее покусывать, а ранним утром он клал свою большую голову на плот, наклоняя ее немного набок, и смотрел на нас. Какие у него были милые круглые глаза, два живых шарика. Севилла слушал голос Арлетт и думал: «А теперь пора плыть обратно. Конец. Нечего больше оставаться в этой яме».
Но хотя в руках у него уже было кормовое весло и нос лодки уже был направлен к проходу, он не трогался с места. Что-то сжимало ему грудь, и он испытывал такое парализующее чувство, как будто в одно мгновенье у него отняли самое драгоценное, как будто бы сразу бесследно исчезла большая часть его жизни, главная, многолетняя, ежедневная забота. Паническое беспокойство, когда Фа и Би отказывались есть, часы и часы исследований, внимание, постоянно направленное на то, чтобы наблюдать и сопоставлять, даже в моменты отдыха.
— Поплыли, — произнес он. — Нет смысла оставаться здесь. Я чувствую себя погребенным заживо. Там, на свету, нам будет легче.
Арлетт нацелила свой фонарь на вход в расселину, но Севилла не пошевелился, его правая рука бессильно лежала за спиной на весле, не сжимая его, голова наклонилась набок, взгляд был направлен на нос лодки, чтобы контролировать движение. Время шло. Он подумал с горечью: «Как странно, я был так уверен этим утром, что они заговорят, я даже взял с собой магнитофон, единственное, чего я никак не предполагал, — это их бегства, а теперь всему конец, включая надежду предотвратить войну. Какая чудовищная нелепость, судьба мира зависела от того, что произошло в мозгу двух дельфинов, когда раздался взрыв, от вывода, который они сделали, а теперь, верх нелепости, В будет стараться нас прикончить, опасаясь, что у нас все-таки было время поговорить с ними».
— Поплыли, — сказал он в третий раз, и рука его сжала рукоять весла.
Перед носом лодки, залитым светом фонаря Арлетт, что-то выбросилось из воды, отбросив огромную тень до самой вершины купола; за этой свистящей, шумной, веселой, хлопающей по воде фигурой последовала другая, чуть меньше.
— Фа! Би! — воскликнул вне себя Севилла. И тут начались высокие скачки, брызги, резкий скрип зубами, напоминавший смех, танец, когда на три четверти выброшенное из воды тело почти скользит по поверхности, поддерживаемое вертикальными ударами хвоста.
— Генри! — крикнула Арлетт задыхающимся от радости голосом. На этот раз нельзя было ошибиться, это был прежний неистово-радостный прием, безграничная привязанность, неисчерпаемый восторг, любовь, которая не в состоянии выразить себя целиком.
— Фа! Би! — закричал Севилла. — Где вы были?
— Здесь! Здесь! — кричал Фа своим пронзительным голосом. — Мы здесь все время. Мы слушаем.
Арлетт наклонилась, положила руку на плечо Севиллы и произнесла одним дыханьем:
— Мой дорогой! Он говорит по-английски!
Это была правда, Фа говорил по-английски, он ничего не забыл!
— Где здесь?
— Здесь, — сказала Би. — Мы не двигаемся. Кончик носа наружу, все тело в воде.
— Но почему? Почему? — сказал Севилла. Фа положил голову на валик лодки.
— Мы говорим друг другу. Может быть, они приходят нас убить. Может быть, они друзья. Может быть, нет.
Так, значит, вот что! Недоверие, сомнение, глубокие травмы, нанесенные человеческой ложью существам, не ведающим, что такое порок.
— Но мы вас любим! — сказал Севилла.
— Я знаю, — сказала Би. — Я слышу. Я слышу, когда ты говоришь о Фа.
«Я слышу» вместо «я слышала», «когда ты говоришь» вместо «когда ты говорил». Их английский за Полгода, однако, значительно оскудел. Как у покоренных народов, язык которых перестают преподавать в ’Школах, слова удерживаются крепко, а синтаксис беднеет. Появилось что-то детское в конструкции фраз, и дельфиний акцент звучал как никогда раньше.
Би высоко выпрыгнула из воды и упала около лодки, чтобы обрызгать Севиллу.
— Перестань, Би! — крикнула Арлетт. — Здесь Слишком холодно, чтобы играть.
— Я слышу, — сказала Би смеясь. — Ма горит о Фа, Ма Не говорит о Би.
— Я люблю тебя, Би, — сказала Арлетт.
— Ма забывает Би, — сказала Би, и в свете фонаря лукавый огонек блеснул в глазах дельфинки.
Фа не говорил больше ничего. Положив голову на валик лодки, он зажмурил глаза, блаженно ощущал прикосновение руки Арлетт.
— Би, — сказал Севилла, — объясни мне. Ты не забыла язык людей?
— Когда никто не слушал, мы с Фа говорили. Мы не хотим забывать.
— Почему? Раз вы не хотели больше говорить с людьми.
— Чтобы сохранить. А также, — добавила она сразу же, — чтобы научить детей.
Севилла осторожно взял из кармана своей куртки маленький магнитофон на батарейках, соединил контакты и вынул микрофон. Странная логика. Человек — дурное существо, но его язык остается хорошим, если не использовать его для общения с людьми: приобретение, имеющее ценность само по себе, вещь, которую надо сохранить и даже передать потомству, своего рода социальное преимущество, обладанием которого Би, кстати, хвасталась накануне перед Дэзи.
— Би, — сказал Севилла, — ты любишь Па и Ма?
— Да.
— А других людей?
— Нет. Другие люди нехорошие.
— Почему? Что они сделали? — спросил он, наклоняясь к Би.
— Они лгут. Они убивают.
Великолепное резюме, подумал Севилла. Вся история человечества в четырех словах. От начала начал до 1973 года. До дня, когда человечество, как клоун, схватив самого себя за горло, переборщило и испустило дух.
— Как они лгут? — сказал Севилла.
Фа повернул голову и посмотрел.
— Вначале с Ба это было забавно. Но после самолета они лгут, они убивают. Даже нас они пытались убить.
— Объясни, Би, — попросил Севилла.
— Нет, я! — возбужденно воскликнул Фа. — Вначале вместе с Би, до самолета, они надевают на нас ремни. На ремнях — мина. Они показывают старый пустой корабль, далеко, очень далеко. Мы плывем, мы плывем. Около корабля мы ныряем, подходим под самое дно, поворачиваемся на бок, мина идет на корабль.
— Погоди, Фа, не так быстро. Соприкоснувшись с кораблем, мина высвобождается из ремней и пристает к кораблю?
— Да.
— Как она пристает?
— Как ракушка к скале.
— А ты, что ты затем делаешь?
— Я плыву. Далеко-далеко.
— Я тоже, — сказала Би. — У меня тоже ремни и мина. Моя мина тоже идет на корабль. Я тоже плыву с Фа.
Би рассмеялась.
— Почему ты смеешься?
— Вначале Ба говорит: Би плывет положить мину. Но я говорю — нет. Я говорю: вместе с Фа, или я не поплыву. Тогда Фа один, говорит Ба. Вместе с Би, или я не поплыву, говорит Фа. Люди очень сердятся. Они говорят: Би в один бассейн, Фа в другой. Тогда я больше не ем. И Фа тоже. Два дня, и люди уступают.
— Фа, — сказал Севилла, — в какое место на дне корабля ты помещаешь мину?
— Посередине.
— А ты, Би?
— Посередине. Рядом с миной Фа.
Очевидно, вторая мина — холостая. Она требовалась лишь для того, чтобы удовлетворить желание дельфинов не расставаться.
— А потом? — спросил Севилла.
— Мы плывем и плывем. А корабль делает «буф!». Очень громко, как вчера ночью. Другой день Ба говорит: вы видите корабль, догоните его. И корабль плывет быстро, очень быстро, но Би и я, мы его догоняем, мы приставляем мину и возвращаемся.
— И корабль взрывается?
— Нет, когда мы догоняем, нет.
— Почему, как ты думаешь?
— Потому что на нем есть люди!
— А потом что еще?
— Каждый день, — сказала Би, — устраивают гонки между лодкой с двумя большими моторами и нами.
— Какими двумя моторами? Какие ты видишь сзади лодок?
— Да. Это забавно.
— Почему?
— Лодка плывет быстро, очень быстро, быстрее, чем все корабли.
Фа торжественно вставил:
— Но мы побеждаем.
— Вы проделывали большой путь?
— Когда как. Иногда большой, иногда половину большого, или большой и половина, или два раза большой. Но мы побеждаем. Люди на лодке очень довольны. Они кричат. Они свистят.
— На другой день, — говорит Би, — подводная лодка. Нас берет подводная лодка, отвозит в море, далеко от берегов, и отпускает нас. Ба говорит: плывите час в южном направлении, а потом возвращайтесь в лодку.
— Как вы, узнаете, что вы проплыли час?
— Мы знаем. Мы выучили. Половина длинного пути — полчаса. Длинный путь — час. Два раза длинный путь — два часа.
— Вы не ошибаетесь?
— Нет.
— И вы находите подводную лодку?
— Всегда.
— Каким образом?
Фа сказал:
— Ба тоже хочет знать как. Но мы не очень хорошо знаем, мы пробуем воду.
— И в направлении, которое взяла подводная лодка, у воды другой вкус?
— Да.
— Иногда, — сказал Фа, — нам велят искать не подводную лодку, а базу. Это труднее.
— Почему?
— Нужно хорошо знать берега вокруг базы.
— Когда ты не видишь земли, как ты узнаешь, где она?
— По вкусу воды.
— А когда ты видишь землю, что ты делаешь, чтобы найти базу?
— Мне помогает сонар. А ближе — глаза.
На первом месте — вкус. Потом — ухо. Потом — глаз. Он занимает последнее место, от него меньше всего пользы.
— А ночью ты тоже находишь базу?
— Да, но сначала я долго плаваю около базы, слушаю свой сонар.
Надо хорошо знать берег. И собрать с помощью сонара, плавая во всех направлениях, сведения обо всех особых приметах на морском дне, зарегистрировать эти тысячи примет в своей великолепной памяти и иметь их всегда перед собой с величайшей точностью, когда плывешь, не ориентируясь по видимым предметам. Но для Фа это совсем просто.
— Хорошо, — сказал Севилла. — Вернемся к самолету.
— Большое путешествие, — сказала Би.
— Как вы его проделали?
— На носилках. Мне жарко. Я очень сухая, я мучаюсь. Фа тоже. Ба кладет нам на тело мокрые простыни. После самолета — база. Я плаваю на базе, и я плаваю вокруг базы. Но немного. Фа со мною.
— У воды странный вкус, — сказал Фа.
— А потом?
Фа вмешался:
— Ба нас везет на лодке, меня и Би. Ба говорит: вас ждет подводная лодка. Вы поплывете на подводной лодке. Я нет. Один человек вам скажет: сделайте то-то и то-то, и вы сделаете. Я говорю Ба: почему ты не плывешь с нами? Он говорит: такой приказ.
— Какой был вид у Ба, когда он говорил это?
— Грустный. Мы плывем в его лодке.
— Сколько времени?
— Когда я не плыву сам, я не знаю, сколько времени.
— Мало времени или много?
— Много.
— Что происходит, когда вы встречаете подводную лодку?
— Ба выпускает нас в воду, и мы плывем к лодке. Люди берут нас на борт.
— Вам очень трудно было попасть на лодку?
— Да. Очень трудно. Но люди действовали осторожно. И все-таки мне страшно. Внутри лодки очень жарко. Я очень сухой, я мучаюсь.
Би сказала:
— На подводной лодке человек нам говорит…
— Какой человек?
— Человек, который командует.
— На нем форма?
— Нет.
— Каков он из себя?
— Маленький, глаза голубые, волос на голове немного.
— Что он говорит?
— Он держит в руке и нам показывает маленький серый корабль с пушками. Он говорит: «Смотрите как следует. Я выпускаю вас в море. Вы находите этот корабль. Вы поставите мину под середину дна, и вы вернетесь на подводную лодку».
— Сколько времени вы были на подводной лодке?
— Долго. Мы смотрели на маленький корабль.
— Это в первый раз вас просят найти настоящий корабль, показав вам сначала его маленькую модель?
— Нет. На базе мы с Фа делали это часто.
— Вы ошибались?
— Вначале — да. Потом — нет.
— Хорошо. Что происходит затем?
— Люди надели на нас ремни.
— Обычные ремни?
— Нет. Другие.
— И мины?
— Нет, не сразу. «Люди-лягушки» помогают нам выбраться из лодки.
— Под водой?
— Да.
— Каким образом?
— Нас помещают в ящик, его закрывают, он наполняется водой. Ящик открывается в море. Мы выходим. «Люди-лягушки» держат нас за ремни. Они плывут вместе с нами.
— Долго?
— Нет, они останавливаются и укрепляют мины на ремнях.
— Потом?
— Мы плывем в направлении на север.
— Откуда вы знаете, что это север?
— По солнцу. Когда мы выходим из подводной лодки, середина утра. Мы плывем быстро.
— Сколько времени?.
— Длинный путь и половина длинного пути. Я нахожу корабль. Я приближаюсь, и на корабле есть люди. Я говорю Би: ничего забавного, не будет «буф!».
— Не будет взрыва?
— Да, я думаю: есть люди, нет «буф!». Би говорит: я обгоню тебя. Тогда я плыву, плыву, Па, плыву, как летит птица! Я приплываю раньше Би, я поворачиваюсь на бок, мина идет на корабль, но я остаюсь на мине!
— Ты хочешь сказать, что мина пристала к кораблю, но не отделилась от ремней.
— Да!
— Ты оказался привязанным к кораблю?
— Да! Я боюсь! Я не могу дышать. Я захлебнулся. Я зову на помощь: Би! Би!
— И я, — сказала Би, — зубами перегрызла у Фа ремни под животом. Он свободен.
— Ты не ставишь мину?
— Нет.
— Повтори, ты не ставишь свою мину?
— Нет. Я боюсь. Фа тоже боится.
У Севиллы начали дрожать руки.
— Что ты делаешь со своей миной?
— Я говорю Фа: перегрызи мои ремни зубами. Он перегрызает ремни, и мина падает.
Севилла посмотрел на Арлетт, руки его тряслись, ему не удавалось овладеть своим голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52