Ими-то и питались изгнанники.
Этот расклад пришелся Циркулусу не по нраву.
- Вы питайтесь чем хотите, а я буду есть огурцы, - ворчал он, устраиваясь на своем пятачке. Возвышенной душе Циркулуса ничего не стоило извлечь из сновидений разбросанные там овощи, тем более что теперь он был над сновидениями. Хотя суд и вынес приговор о конфискации огурцов, привести его в исполнение было не так-то просто. Попробуй конфискуй огурцы, растасканные по чужим снам. Это ведь не по квартирам шарить! Но, как и следовало ожидать, у Циркулуса процедура изъятия не вызвала затруднений. Это еще раз подчеркивает верность мысли, гласящей, что наша надежда покоится на тех людях, которые кормят себя сами.
Одним словом, в Поселке Изгнанников Циркулус устроился совсем не плохо. Правда, начались некоторые трения с соседями. Уподобившись (в какой-то мере) Канону, Циркулус настолько увеличил потенциал поля своих сновидений, что соседские хижины сами собой сдвинулись на несколько метров в сторону. Их обитатели вылезли на свет божий и принялись наперебой выражать Циркулусу свое возмущение. Циркулус разводил руками и извинялся, но был не в силах что-либо изменить. Конфликт усугубился после того, как Дормия, вдохновленная силой духа своего мужа, приобрела вполне материальные очертания и взяла за обыкновение разгуливать по поселку, прельщая изгнанников соблазнительной наготой и совершенством форм. Не стоит забывать, что Дормия была родом из снов, поэтому воплощала в себе идеал женской красоты. И одичавшие изгнанники, в мареве надежд забывшие о радостях жизни, забросили своих отощавших на идеалистических хлебах жен и гудящей толпой ходили вслед за откормленной первоклассными мужниными огурцами Дормией, внося дополнительный беспорядок в хаотичную жизнь поселка. В конце концов выведенные из терпения жены стали запирать своих мужей в хижинах, в результате чего поселок обезлюдел. Удивленный этим обстоятельством, Ректификатус лично посетил Циркулуса и потребовал объяснений, но, увидев Дормию, стушевался и какими-то неловкими, растерянными движениями стал поправлять на себе лохмотья, пытаясь прикрыть свое немощное тело и скорбно размышляя о бесцельно прожитой жизни.
В итоге Циркулуса и Дормию оставили в покое, чему и тот и другая были несказанно рады. Они зажили счастливо и безбедно. Целыми днями они возились с детьми (также материализовавшимися), путешествовали по пространству снов или лежали на краю обрыва, заглядывая вниз и мечтая о будущем. И при этом совершенно не обращали внимания на бестолковую жизнь поселка. И в поселке как-то забыли о них, особенно после того, как двое чересчур страстных изгнанников попытались подойти к Дормии непозволительно близко и были на глазах у всех отброшены мощным силовым полем, которым Дормия была обернута, словно плащом, и без которого не могла существовать в реальном мире. Дормия после этого случая перестала гулять по поселку и не выходила за пределы своего участка, чтобы не искушать больше судьбу, а Циркулус и без того был не склонен к прогулкам. Так они и жили: поселок сам по себе, а Циркулус с Дормией сами по себе. Никто не переступал невидимой границы, разделившей эти две территории. Со временем эта граница как-то незаметно сделалась видимой, потом по обе стороны от нее почва стала опускаться, возникли провалы. Каждое утро Дормия ходила смотреть, как ведет себя почва, и с удивлением замечала, что провалы становятся все глубже и постепенно превращаются в пропасти. Она с тревогой рассказывала об этом Циркулусу, но, судя по всему, Циркулуса это не волновало.
Несколько лет тому назад я побывал в Поселке Изгнанников, постоял на смотровой площадке, расположенной на краю бездонного обрыва. Картина, открывающаяся с площадки, оставляет странное впечатление. Прямо под ногами начинается пустота. И в этой пустоте, метрах в тридцати от наблюдателя, повисла верхушка скалы. С площадки отчетливо видно, как на этой скале играет с детьми прекрасная Дормия. А чуть поодаль, венчая столб собственных снов, богом над бездной возвышается тучный Циркулус.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Мы приближаемся к событиям, положившим начало новой эпохе в истории Нездешнего города. И по мере приближения события эти набрасывают мрачную, бредово-фантастическую тень на наш рассказ. Автор пытается, насколько это в его силах, противостоять такому влиянию, убедить себя и читателей в том, что ничего страшного не случилось, потому что финал оказался счастливым. Да он и не мог быть другим, иначе не стоило вообще рассказывать эту сказку. Но все же... Не иллюзия ли этот финал?
Одним словом, продолжим. Задача наша облегчается тем, что основные действующие лица волей судьбы проживают на знакомом нам участке проспекта Великого Переселения. Туда мы и вернемся.
1
Симплициссимус носил бороду и жил на втором этаже. Этими двумя обстоятельствами объясняются специфические особенности его жилища. Во-первых, оно было заставлено растениями самых разных пород и видов, словно пародировавшими его бороду, с одним только отличием: борода росла сверху вниз, а растения - напротив, снизу вверх. Если бы Симплициссимус был знаком с теоретическими изысканиями изгнанника Циркулуса, то ему было бы известно, что между верхом и низом нет принципиальной разницы и что первопричина может находиться как здесь, так и там. Впрочем, Симплициссимус и без Циркулуса знал об этом. Он был достаточно умен, чтобы из сходства своей бороды с растительным миром не делать ни трагедии, ни предмета для изучения. Во-вторых, из того, что Симплициссимус жил на втором этаже, вытекало то, что на первом этаже жил торговец Табулус, потому что, не будь Симплициссимуса, Табулус занял бы весь дом. Однако это не мешало им быть не только соседями, но и хорошими друзьями. Лишь изредка Табулус говорил:
- Эх, Симплициссимус, не будь тебя, занял бы я весь дом!
На что Симплициссимус отвечал избитым афоризмом:
- Всяк сверчок знай свой шесток!
Как я уже сказал, Табулус был торговцем и имел своеобразный талант в этом деле. Он торговал буквально всем и поставил свое предприятие на широкую ногу, что не исключало, однако, некоторой возвышенности его наклонностей. Именно вследствие этой возвышенности он и терпел над своей головой Симплициссимуса. Нет, не надо думать, будто Симплициссимус был поэтом либо мыслителем. Поэтов и мыслителей в Нездешнем городе не было вообще, поскольку Канон запрещал слишком сильно отрываться от земли. Но Симплициссимус за свою жизнь сменил огромное количество занятий, что, по мнению Табулуса, свидетельствовало о постоянной работе ума. Как бы там ни было, в настоящее время работящий ум Симплициссимуса привел его к вынужденному безделью. Он жил пока на накопленные средства, ожидая, когда же они наконец закончатся, чтобы с новыми силами испробовать себя на каком-нибудь не испытанном еще поприще. Оставалось, правда, неясным, есть ли в Нездешнем городе такое поприще. Симплициссимус перепробовал все ремесла, все виды торговли, занимался земледелием, заседал в магистрате, был судьей, прокурором, адвокатом, и вообще кем только он не был! Вот этим-то непостоянством и заработал Симплициссимус глубокое уважение Табулуса.
Как-то вечером, в то время, когда Циркулус был уже в изгнании. Квипроквокус - в необъяснимых с точки зрения здравого смысла бегах, а Лапсус - неизвестно где и на верхней палочке буквы "Г" светились всего два окна, Табулус, поднявшись по скрипучей лестнице, постучался к Симплициссимусу.
- Кто там? - заинтересованно спросил хозяин.
- Сосед к соседу, - чопорно отрекомендовался гость. Симплициссимус открыл дверь и впустил Табулуса.
- Я к тебе по вопросам бытия, - начал Табулус, располагаясь в уютном кресле.
- Всегда рад. - Хозяин был суховат.
- Чем живешь, сосед?
- Надеждами.
- Смешно жить надеждами. Нечем жить, так вступай ко мне в долю. Деньжата-то еще не перевелись?
- Ты, кажется, пришел по вопросам бытия?
- О них и толкую. Вернулся из лавки, брюхо набил, посмотрел в окно пусто на нашем проспекте Великого Переселения, темно... Дай, думаю, поднимусь к соседу, может, из его окна чего-нибудь увижу.
- И что увидел?
- Кислую рожу Симплициссимуса!
- Стоило ли подниматься?
- Спуститься никогда не поздно. Только знаешь что? Давай спустимся вместе!
- Что я у тебя не видел? Если из моего окна ни черта не разглядишь, то из твоего и подавно. Разве что булыжники на нашем проспекте...
- А мы не станем глядеть в окно, а выйдем на те самые булыжники и поищем что-нибудь на них.
- Вот ты о чем... Не надо, Табулус, ночные прогулки не одобряются Каноном.
- Да ты будто первый год в нашем городе живешь! Неужели тебе нужно объяснять, что на Канон можно плевать, оставаясь при этом честным канониром, только плевать нужно аккуратно и в собственный карман, чтобы не загрязнять нездешнегородские улицы.
- И все-таки я тебе не попутчик!
- Ты что, Симплициссимус, не узнаю тебя... Ты заболел?
Симплициссимус ответил не сразу. Некоторое время он молчал, мусоля в голове какую-то тревожную мысль.
- Да нет, просто хочу жениться. А магистрат может не зарегистрировать брак с человеком, разгуливающим ночами по городу.
- И очень хорошо сделает! К чему тебе женитьба? Я, например, не знаю, как от своей жены избавиться!
Симплициссимус деликатно промолчал, стараясь не выдать волнение.
- Мой тебе совет, - продолжал ничего не заметивший Табулус, - если хочешь жениться, то придумай себе жену, как сделал наш Циркулус, и будешь самым счастливым из всех счастливых канониров.
- Да, интересный был человек, - задумчиво сказал Симплициссимус, глядя в черное окно.
- Почему был? Я думаю, он и после всей этой нелепой истории жив, здоров и вполне доволен жизнью. Я завидую таким людям, что бы с ними ни случилось, они ничего не воспринимают всерьез. А действительно, что ему волноваться, все свое он всегда носит с собой. А еще, честно и между нами говоря, я вдвойне завидую ему, потому что он сумел выбраться из нашего города.
Табулус замолчал, видя, что Симплициссимус никак не реагирует на его слова. Тот по-прежнему не отрываясь смотрел в окно, словно пытаясь угадать в темноте очертания дома Циркулуса. Табулус встал:
- Ладно, пойду спать.
- Погоди... Пойдем прогуляемся перед сном.
- Вот тебе и раз! Ты же только что хотел жениться!
- Канон в отличие от тебя видит разницу между ночной прогулкой и вечерним моционом...
Прихватив с собой фонарь, друзья спустились вниз и вышли за дверь. Едва переступив порог, они окунулись в черную плазму ночного города, где ни зги, ни путеводной нити. Табулус хлопнул себя по карманам:
- Я, кажется, оставил у тебя спички.
Его голос был сырым и незнакомым.
- На, возьми мои. - Симплициссимус протянул руку в темноту и держал ее некоторое время, пока не почувствовал, как его кисть обхватили липкие пальцы Табулуса.
- Ты что, сосед?
- Да нет... Здесь очень душно.
Табулус чиркнул спичкой, и в ее дрожащем пламени Симплициссимус успел заметить, как в один миг изменились черты лица торговца, не успевшего натянуть на себя маску спокойствия при рождении огня. Еще подрагивающей рукой Табулус отодвинул стеклянную заслонку фонаря и поднес спичку к фитилю. За мутноватым стеклом вспыхнули блики света, закачались и выровнялись. Плазма ночи отступила от двух друзей, затаилась по краям светлого круга.
- Ну что, идем? - Симплициссимус взял Табулуса под руку и шагнул вперед. Путешествие началось.
Два человека с фонарем мерно прорубали путь в ночном безлюдье, звук их шагов гулко отражался от спящих стен. Постепенно они привыкли к мраку и тишине настолько, что, дойдя до улицы Доблестных Канониров, обрели способность беседовать, хотя еще не скоро сумели привыкнуть к собственным голосам.
- Как странно смотрится наш город в эту пору! - Табулус безуспешно пытался отыскать в гамме своих чувств нотку самоуверенности. Симплициссимус крепко держал его за локоть, словно находя в этом дополнительный источник сил для себя. Чем дальше уходили они от дома, тем сильнее Табулусу хотелось повернуть обратно, но Симплициссимус шагал вперед неторопливой, уверенной походкой, и его попутчику пришлось поглубже спрятать свое малодушие. Симплициссимус продолжал напряженно размышлять о чем-то, и Табулус чувствовал, как в его друге растет какая-то непонятная уверенность, и растет тем быстрее, чем дальше они удаляются в глубину черных, глухих кварталов.
- Ты даже не сказал жене, что мы уходим на прогулку, - обронил Симплициссимус, когда кривыми переулками они вышли к торговой площади. Недобрые чары ночи, отступая, прибавляли ему решительности.
- Господи, - Табулус воздел руки к небу, - да пропади она пропадом. Мне просто не хотелось лишний раз видеть ее.
- Зря ты так... Твоя жена - прекрасная женщина.
- Я тоже так думал в первый месяц после свадьбы. Но потом пришел к выводу, что в нашем городе есть множество еще более прекрасных женщин.
1 2 3 4 5 6 7