Когда я проснулся, Маша уже не спала; возможно, мы проснулись одновременно, почти одновременно, в этот час мне очень хотелось, чтобы так оно и было.
А, может, она просто дожидалась моего пробуждения. И когда оно свершилось, сказала:
- С добрым утром. Тебя очень трудно дождаться, оказывается, ты, ко всему прочему еще и невыносимый соня. А мне не хотелось уходить, не предупредив тебя.
- Куда уходить? - не понял я.
- Домой. В твоем холодильнике пусто, я говорила об этом еще вчера, но воз и ныне там, так что горячего завтрака я только к обеду дождусь. Не обессудь, но я к Але. Наверняка, она давно на ногах. Может, уже беспокоится.
В последних ее словах мне послышался проблеск надежды. Я проморгал, не желавшие разлипаться после долгого сна, веки и только спустя минуту или больше понял, что подразумевала под словом "дом" Маша. Странно, почему раньше я не придавал этому такого значения, и только сейчас, помыслив о таких разных, столь неподходящих друг другу, девушках, как Талия и Маша, задумался о невозможной странности отношений меж ними. Хотя бы в некоторой степени осмыслить которые мне, наверное, не представлялось возможным. И все же, едва я подумал об этих отношениях, едва постиг тот простой и вроде бы косвенно известный факт, что Маша постоянно живет у Талии, меня уколола в сердце ледяная заноза. Странная заноза, ведь Маша по-прежнему находилась в моих объятьях.
Или... пока еще.
- Почему ты думаешь, что она беспокоится? - спросил я, приподнимаясь на локте и пристально, как, должно быть, это не раз делала Талия, вглядываясь в Машины глаза. Девушка не хотела вставать, она потягивалась и жмурилась, ровно кошка на печке. Ее маленькие груди с рубинами сосков кололи глаза по-детски невинной обнаженностью.
- Потому что, - она потянулась снова. Задержав дыхание и затем шумно выдохнув, Маша ответила совсем иным голосом, иным тоном, даже лицо ее при этом неузнаваемо изменилось. Передо мной была не та девушка, с которой я провел ночь. Другая, посторонняя, да она походила на прежнюю, но все же была совершенно иной. И от прежней Маши Машу нынешнею отделяла пропасть. Потому что я люблю ее.
И резко села в постели, точно произнесенные слова придали ей необходимый заряд энергии, выбросив из моих объятий.
- Люблю, - повторила Маша. - Неужели это непонятно?
Я поднялся вслед за ней. Перевел дыхание. Отчего-то начала кружиться голова - мой жизненный запас сил внезапно был исчерпан, до дна, перетекший в Машу. И тихо, пытаясь облечь взвихренные мысли в понятные слова, спросил:
- И вы... как вы... давно?
Она тряхнула головой.
- Не знаю, не могу так сказать. Давно, недавно.... Странный вопрос... какая разница?
Я потер лицо. В самом деле, какая.
- А она?
Маша посерьезнела еще больше. Отвернувшись, словно внезапно застеснявшись меня, она принялась быстро одеваться: пестрая маечка, плотные черные колготы с ластовицей.... Почти мгновенно полностью одетая, встала и повернулась ко мне.
- Ты не поймешь.
- Почему же? - я поднялся следом, медленно, словно придавливаемый к земле чужим знанием.
- Потому! - она продолжала изменяться, переменялась с каждым произносимым словом. И эти перемены попросту начинали пугать меня. Потому! Потому что я здесь, а она там. У себя. Одна. Потому что я с тобой. Потому что это она сама отпустила меня. На всю ночь, понимаешь, понимаешь? И потому еще, что я хочу вернуться к ней, хочу быть с ней. Ответь, разве тебе было нехорошо со мной? Нет? Так чего же еще тебе может быть надо?
Она остановилась посреди комнаты, словно внезапно потеряла ориентацию. Я подошел к ней; руку, положенную на плечо, она смахнула с хриплым выдохом.
- Маша, но ведь я... - слабым голосом пробормотал я, не окончив фразы.
- Ты думаешь, ты у меня первый? И далеко не последний, уверяю тебя.
- Зачем ты...
- Я женщина, и это моя слабость. Мне надо это, понимаешь, надо. Хотя, нет, не понимаешь, конечно, не поймешь... ведь я сама не понимаю.... Мне просто необходимо, чтобы кто-то, тот, кто мне нравится, ну, хоть немного, ну как ты, например, взял бы меня. Повалил на кровать, прижал к простыням, тяжестью пресек дыхание.... Сделал то, что предназначено природой. И ему, и мне предназначено, вот в чем мука-то! - эти слова она выкрикнула с каким-то страшным всхлипом, я вздрогнул, услышав его. - А после этого ни о чем больше не спрашивал, еще лучше - ушел бы совсем. Навсегда.
Но ведь это моя квартира, Маш...
Она осеклась.
- Да, ты не уйдешь. И я не вправе.... Господи, так хоть не спрашивай меня о том, что я сама боюсь спросить у себя. Не говори со мной об Але, вообще никак, сделай одолжение. Я очень люблю ее. Это главное. И это единственное, что ты обязан знать. И больше не спрашивай ни о чем. Остальное моё... мои проблемы.
Она замолчала. Осторожно - пальцы дрожали, - я поднял руку и вытер слезы, сбегавшие по ее щекам. Тихо произнес:
- Я понимаю тебя.
- Ничего ты не понимаешь, - возразила она, так же тихо. Совсем-совсем ничего.
Я прижал ее к себе. Она вздрогнула, но не отстранилась. Постепенно успокоилась, перестала всхлипывать и затихла.
- Ничего ты не понимаешь, - повторила она без прежней силы. - Да и незачем тебе. Это очень личное, только между нами. Между мной и ей. И все. Только между нами двумя, больше никто не может....
Маша замолчала. Надолго, я слышал, как часы отзвонили четверть, и продолжили неторопливо отсчитывать минуты. Тик-так, тик-так.
Неожиданно она спросила:
- Ты не обижаешься на меня?
Я покачал головой. Слезы снова навернулись ей на глаза. Но она сдержалась.
- Спасибо. Ты такой... хороший. Хотя и... Правда, очень хороший....
Не окончив фразы, Маша быстро поцеловала меня в щеку и побежала в прихожую. Хлопнула дверь, через мгновение негромко щелкнул замок другой двери. Коридор между двумя квартирами опустел.
А вечером меня посетила снова Талия. Она пришла примерно в тоже время, что и вчера. Наверное, я удивился бы, если бы не она позвонила в мою дверь.
Сев на прежнее место перед шкафом, который все так же покоился на полу, она недолго помолчала, оглядываясь, а затем сказала негромко:
- Ты что-то хотел сказать мне.
Да, наверное, как же иначе. Я подумал неожиданно, а чем занята в эти минуты Маша, одна в пустой квартире Талии. По каким-то неведомым, но интуитивно понятным причинам, они никак не могли сойтись у меня, предпочитая общение со мной наедине, и каждая при этом выбирала свой вид общения. И приходили в свое, строго определенное, верно, оговариваемое заранее, время.
Я кивнул и присел рядом с Талией. Она не отстранилась, но и не повернула головы, смотрела прямо перед собой, не отводя взгляда и ожидая моих слов.
- Я думал, что ты живешь одна, - медленно произнес я, этой фразой выразив все, перечувствованное за сегодня.
Талия покачала головой.
- Как и ты.... Видишь, я тоже не выношу одиночества. Это медленная тупая боль, сравнимая разве с зубной болью, постоянно ноющая и не дающая ни минуты покоя. Я предпочитаю уколы иной, сильной боли, чтобы после них почувствовать краткое наслаждение покоя. Ведь когда боль проходит, тебе кажется, что это навсегда - и, по-своему, это тоже счастье.
Я молчал, хотел ответить ей, но слова, кружившие в мозгу, не собирались во фразы, а построенные прежде не подходили для этого.
- Наверное, эта боль - колющая больно, но проходящая быстро и нужна для того, чтобы жить... - она помолчала. И закончила неожиданно: - Просто жить. Я тоже не верю в гармонию чувств, гармонию отношений, не верю в гармонию вообще, ибо она для меня - величина ненаблюдаемая. Зимой я дрожу от холода, летом изнываю от зноя, весной хандрю и болею от авитаминоза, осенью... - новая пауза, - Пожалуй, только осень, редкая осень приносит мне успокоение. Но, увы, лишь мне одной, Маша не любит осени.
Это неожиданное упоминание наперсницы Талии заставило меня вздрогнуть.
- Она легкая девочка, - продолжила Талия, - и потому душе ее требуется все яркое, сияющее, новое, все, охваченное восторгом; она боится листопада, ибо он напоминает ей о неизбежном, а все неизбежное для нее означает смерть. Наверное, ты и сам догадался об этом. Зиму она обычно хандрит, и на время каникул я вожу ее на юг, куда-нибудь далеко на юг, где тепло и зелено, где нет смены времен года, и все время лето, и поэтому кажется, будто смерть никогда не наступит. Возвращаясь, она часто болеет, укоряет себя, что не смогла запастись южным солнцем, напротив, растратила весь запас жизненных сил на жаркое лето чужих стран; вместе с ней болею и я, быть может, это служит ей хоть маленьким утешением. Но все равно, она не может жить без солнца...
Талия замолчала, задумчиво глядя на несобранный шкаф, лежащий на полу. И неожиданно спросила:
- Долго ты с ним возишься? - недоумевая, я посмотрел на нее. - Я имею в виду твои попытки самостоятельно собрать это вместилище одежды.
- Дня четыре, - я не понимал причин ее интереса. - Хотя должен был уложиться в вечер четверга. Еще до... - я не знал, как сказать, - до того, как мы с тобой...
- Ошибка в чертежах?
- Да нет. Скорее человеческий фактор. Я не технарь по натуре. А почему ты спрашиваешь?
Она не дала прямого ответа, казалось, Талия сама не знала, с чего вдруг задала этот вопрос.
- Так просто подумалось. Он вроде бы бессмыслен сейчас, занимает кучу места, мешается под ногами. Но ты с ним возишься, пытаешься соединить одну деталь с другой, приспособить их как-то вместе, неудачно, все меняешь и делаешь заново, - она замолчала. - В сущности, этому шкафу ты посвящаешь часть своей жизни, и если у тебя ничего не получится, то он, этот жизненный отрезок, будет напрасным.
- А если нет?
- Шкаф будет служить тебе долгие годы, может быть, всю жизнь. И чем дольше ты с ним возился при постройке, тем памятнее и дороже тебе он будет, порой и откроешь его только затем, чтобы вспомнить об этом.
С этими словами Талия осторожно коснулась носком домашней туфли боковой стенки шкафа. Нежданная пауза затянулась, мы оба не знали, чем ее заполнить.
- Наверное, я мешаю тебе его доделать, - наконец произнесла она.
- Нет, не очень. В последние дни я вовсе не занимался его постройкой. Да мне и некуда с ним спешить. Это покупка на будущее, сейчас мне еще нечего туда класть, я от силы на треть заполню его вещами.
Талия невольно улыбнулась.
- Шкаф развития. Хороший символ, к тому же, так идущий тебе. У меня никогда не было пустующих шкафов. Купи я шкаф сейчас, он немедленно, он обязательно станет заполнен самыми различными вещами, пускай и не предназначенными для хранения в шкафах....
- Вам, женщинам...
- Нет, дело не в женской привычке захламлять каждый угол кучами вещей. Дело в сути самого шкафа, в том, что для меня он не может быть полупустым, - видя, что я не понимаю ее слов, Талия вздохнула несколько раз, словно собираясь что-то произнести, но затем махнула рукой. Почти безнадежно. - Это не так важно, как ты подумал. Просто слова, отпущенные на ветер.... Забавно, помнится, я начинала этот разговор с одиночества, а вышло, что к нему приплелся твой шкаф. Интересно... - она снова замолчала и снова добавила невпопад: - Все же, у каждого из нас свои склонности к приятным и неприятным жизненным ощущениям. У тебя свои, у меня... совсем иные.
И снова коснулась мягкой домашней туфлей стенки шкафа.
- Маше тоже необходимо пустое место в шкафу, - неожиданно произнесла она. - Нет, не для развития, не на будущее. На сегодня. Ей нужно такое место, я, конечно, утрирую, где она всегда может спрятаться ото всех.
- И от тебя? - не знаю, зачем я задал этот вопрос. Талия поежилась.
- Да. И от меня, - произнесла она после долгой паузы. - Ей жизненно необходимо свободное пространство, немного, совсем чуть-чуть, но чтобы оно принадлежало только ей, и никто, кроме нее, не имел на него никаких прав, она замолчала, сорвался голос. - Каждому человеку необходимо свободное пространство своего "я". Всякой близости человеческих отношений есть свой предел; преступивший его либо поработит того, чей предел он нарушил, либо изгонит того прочь и этим поработит самого себя.... Поэтому Маше так нужен ее пустой угол в шкафу, где она всегда отыщет тишину и покой своего заповедного места, безлюдной гавани, куда внешний мир не смеет пробраться.
Ее туфля коснулась шкафа. Я невольно следил за этими прикосновениями, они что-то значили для меня, нечто пока еще неразгаданное, но связанное с нашей неспешной беседой, с моей гостьей... да и со мной, наверное.
- Со мной было однажды нечто подобное. Давно, кажется, в другой жизни. Задолго до Маши. Я не буду рассказывать тебе всей истории - она покажется тебе банальной, она и есть банальна, скажу лишь, что когда-то я жила одна, совсем не чувствуя этого. Тогда мне нравилось, что никого нет рядом со мной, я хотела полной свободы действий - и я имела такую свободу. И была одна... душа, к которой я испытывала страсть, - я говорю так намеренно, чтобы не дать тебе козырей узнавания в руки, пускай мой давешний партнер будет считаться для тебя существом аморфным, неким андрогином. Страсть порой не признает половых различий, тебе известно об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9