Надеюсь, ты догадываешься, чьих рук это дело. А у него остались жена и трое ребятишек.
Сергей до боли стиснул зубы и с силой стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
Доктор продолжал, в упор глядя на друга:
— Беспокоишься за мою шкуру? Так вот, я, к твоему сведению, знаю уже достаточно, чтобы тоже схлопотать пулю. Так что ты зря думаешь, что я могу остаться в стороне. Не-ет, мужик, это наше с тобой общее дело. Ответь, тебе нужна моя помощь?
— Нужна. Однако я не хочу подставлять тебя под удар.
— Посмотрите-ка на него! Какое благородство! Принц датский, да и только! — доктор распалялся все больше и больше. — Он, видите ли, не хочет подставлять меня под удар! Тогда какого хрена мне писал?
Сергей поднял глаза. В его взгляде было столько боли и страдания, что доктор невольно осекся.
— Ну что с тобой, Серега? — мягко спросил он. — Выдохся? Устал? За дочку душа болит? Так мы ее вызволим, клянусь!
— Болит, Коля, — тихо отозвался Сергей. — Так болит, что… Понимаешь, ведь это еще не все. — Он сделал паузу. — Они убили мою жену.
Доктор неслышно отошел к окну и долго смотрел в ночную тьму. Затем вернулся к Сергею и осторожно, словно боясь причинить боль, положил ему руку на плечо.
— Жизнь ведь на этом не кончается, правда? — чуть слышно, почти шепотом, произнес он. — Жить-то все равно надо, Серега. Жизнь — тяжкое бремя, которое никто, кроме тебя, нести не будет. Куда же от нее денешься, от жизни-то? Поставить на ней крест, плюнуть на все, отдаться на произвол судьбы — это, знаешь ли, проще всего. А ты попробуй плыть против течения, попробуй сопротивляться. Как там у Макаревича: «Не стоит прогибаться под обманчивый мир». Очень правильные, кстати, слова. Болит, говоришь, душа? Она и должна болеть, иначе грош бы была тебе цена. На то и я здесь, чтобы помочь тебе справиться со всем этим дерьмом. Вместе мы их одолеем, вот увидишь. — Голос его окреп, стал тверже, увереннее. — Ты, главное, держись, Серега, не раскисай, соберись с силами, возьми себя в руки; это сейчас тяжело, потом легче будет. Тебе сейчас нужно помнить только одно: этим мерзавцам нельзя давать ни одного шанса на будущее. Они лишили себя права на жизнь. Все, баста, они свою игру сделали, теперь наш ход. И мы не имеем права проиграть. Не имеем, понимаешь, хотя бы потому, что на карту поставлена жизнь твоей дочери. Твоя жизнь, в конце концов. — Он сделал небольшую паузу и добавил: — Мне очень жаль, друг, что все так получилось. Очень жаль.
Доктор достал две сигареты, одну сунул себе в рот, а вторую предложил Сергею. Тот молча взял. Они закурили, и минут пять в комнате царила тишина. Докурив сигарету, Сергей встал, прошелся по комнате, остановился.
— Ты, наверное прав, — нарушил он молчание, — я действительно немного раскис. Столько всего сразу навалилось… Это пройдет. Я ведь прекрасно все понимаю. И готов драться до конца.
— До победного конца, — уточнил доктор.
В глазах Сергея вспыхнул огонь.
— До победного конца, — повторил он твердо. — Этим мерзавцам нет места на земле. За все, что они сделали, за все, что еще собираются сделать, они получат сполна. Заплатят собственной жизнью. Иного выбора у нас нет. Либо мы, либо они.
— Вот это другой разговор, — улыбнулся доктор. — Вот таким ты мне по нраву. — Он протянул руку. Сергей крепко ее пожал. — Вместе?
— Вместе.
— До конца?
— До конца.
— До победы?
— До победы.
— Тогда давай к делу. Рассказывай. Мне необходимо знать все, до самых мельчайших подробностей. А потом вместе подумаем, что нам предпринять.
Однако Сергей так и не успел ничего рассказать. Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел незнакомый человек весьма необычной наружности.
Глава третья
Вошедший был высоким, крепким, хорошо сложенным и принадлежал явно к так называемым «лицам кавказской национальности». Национальные черты его были ярко выражены: орлиный профиль, густая черная шевелюра, иссиня-черная растительность, покрывавшая добрую половину смуглого лица, характерный для южанина блеск в глазах — все это свидетельствовало о том, что незнакомец был типичным представителем далеких Кавказских гор.
— Все чисто, — сказал он, обращаясь к доктору, без какого-либо намека на кавказский акцент. — «Хвоста» нет.
— Отлично, Абрек, — кивнул доктор.
Сергей переводил недоуменный взгляд с одного на другого и ничего не понимал.
Доктор, перехватив взгляд друга, хитро прищурился.
— Я вижу, Абрек произвел на тебя должное впечатление, — смеясь, сказал он. — Позволь представить тебе Абрека, моего старого друга еще по Чеченской войне. Кстати, Абрек — коренной чеченец. А чтобы тебе совсем все стало ясно, сразу же сообщу, что работать мы будем вместе, то есть втроем. Можешь ему полностью доверять.
Сергей, все еще пребывающий в состоянии крайнего удивления, обменялся с чеченцем рукопожатием. Рука у Абрека была большая, крепкая, сильная.
— У Абрека вполне конкретная миссия, — продолжал доктор, когда они втроем уселись вокруг небольшого обеденного стола. — Его задача — спасти твою дочь, Сергей.
Сергей удивленно вскинул брови и более внимательно пригляделся к странному кавказцу. Тот сидел неподвижно, словно мумия или медитирующий йог, и никак не реагировал на слова доктора.
— Да-да, именно спасти твою дочь, ни много ни мало. Можешь быть уверен: он ее спасет. Вытащит из этого волчьего логова, из этого гадюшника. Абрек — мастер своего дела, настоящий профессионал.
Час от часу не легче! Какой-то кавказец самой что ни на есть бандитской наружности берется вызволить Катюшу из лап Орлова!
— Кофе будешь? — внезапно перевел разговор доктор.
— Не откажусь, — с готовностью кивнул Сергей.
Абрек встал.
— Я приготовлю, — коротко сказал он и вышел в соседнюю комнату.
— Откуда ты его взял? — шепотом спросил Сергей, с тревогой косясь в ту сторону, куда скрылся Абрек.
— С собой привез, откуда же еще! — улыбнулся доктор, тоже переходя на шепот. — Из самых Огней. Великолепный экземпляр, не правда ли?
— Не то слово! Где ты его откопал?
— О, это долгая история. Абрек — личность по-своему уникальная. Если хочешь знать, во время Чеченской кампании он возглавлял одну из групп боевиков в отряде Шамиля Басаева. Да-да, именно так, не делай такую удивленную мину. Так что я был совершенно искренен, когда говорил, что он — настоящий профессионал. Кстати, вместе с Басаевым Абрек участвовал в захвате заложников в Буденовске. Потом, после этих событий, отряд Басаева передислоцировался в один из районов Чечни. Там-то между Абреком и его командиром и произошел конфликт. Абрек открыто выступил против слишком жесткой, я бы сказал — жестокой, политики Басаева по отношению к российским военнопленным, отказавшись от участия в уничтожении русских солдат, попавших в плен. За что сам был приговорен к расстрелу за предательство национальных интересов «великой Чечни» и зеленого знамени ислама. Приговор был приведен в исполнение, и Абрек пал от руки своих же единоверцев и «братьев по оружию». Однако он родился под счастливой звездой: по странной прихоти судьбы Абрек остался жив. В тот же день российские части заняли это местечко, выбив банду Басаева. Вместе с ранеными в полевой госпиталь, который, к слову сказать, возглавлял тогда я, попал и Абрек. Тогда-то и пересеклись наши с ним пути-дорожки. Словом, через четыре месяца я сумел поставить его на ноги. Как-то само собой между нами завязалось некое подобие дружбы — насколько это возможно, конечно, в условиях военного времени между представителями двух враждующих сторон. Он был суров и молчалив, слова, бывало, из него не вытянешь. Однако, шаг за шагом, я узнал всю его историю. И понял, что, если я не вмешаюсь, судьба, на этот раз в лице российского военного командования, может обойтись с ним весьма и весьма сурово. Я неоднократно встречался с командиром части, с которым был в довольно-таки хороших отношениях, в надежде как-то повлиять на него и, в итоге, смягчить участь чеченского экс-боевика, однако каждый раз, когда я заводил об этом разговор, получал один и тот же непреклонный ответ: «Вопрос о его виновности будет решать суд». О том, какой приговор вынесет суд, я догадывался; по крайней мере, на снисходительность судей надежды было мало. Чудом избежав смерти от рук единоверцев, Абрек вполне мог получить «вышку» по решению российского суда. Я понимал, что это было бы верхом несправедливости. Понимал это и Абрек, однако с чисто восточным стоицизмом готовился принять свою судьбу. А потом началось очередное наступление чеченских формирований, и наши части были заметно потеснены. При эвакуации госпиталя, в общей сумятице, никто и не заметил, как исчез Абрек. Никто, кроме меня. Мы молча простились, и он ушел. Война кончилась, и я стал вспоминать об Абреке все реже и реже. А потом он вдруг объявился в Огнях. Как он меня нашел в глухой уральской провинции, известно одному лишь Богу — и еще, пожалуй, самому Абреку. Первое время он жил у меня, позже снял где-то комнату, устроился на работу — и теперь является полноправным гражданином города Огни. Такая вот удивительная история. Кстати, по секрету тебе скажу, живет он под чужим именем, поскольку, по официальной версии, бывший сподвижник Шамиля Басаева погиб в девяносто шестом году во время Чеченского конфликта.
— Странная история, — задумчиво произнес Сергей. — А Абрек — это и есть его нынешнее имя?
— Абрек — это его боевое прозвище. Псевдоним, если хочешь. Он настаивает, чтобы я называл его именно так. Кстати, никто этого прозвища не знает — никто, кроме нас двоих. Ты, пожалуй, третий. Если помнишь, именно этим именем он и представился, оказав тебе тем самым великую честь. Так что цени это.
— Ценю. Но еще больше оценю, если он сможет вызволить Катюшу.
— Не «если», а «когда», поскольку слов своих Абрек на ветер не бросает. Можешь на него полностью положиться, уверяю тебя.
— Поживем — увидим, — с сомнением покачал головой Сергей, невольно вспоминая о целой армии головорезов, которые денно и нощно блюдут покой Орлова в его загородной резиденции.
Доктор продолжал:
— Еще несколько слов об этом кавказском уникуме. Знаешь ли ты, кем он был до войны? То-то и оно, что понятия не имеешь. К твоему сведению, этот головорез с отличием закончил Московский государственный университет, защитил диссертацию и является кандидатом филологических наук. Вернее являлся, в прошлой своей жизни. Война прервала его работу над докторской диссертацией. Патриотический порыв сорвал молодого ученого с насиженного места и забросил в лапы аж самого Шамиля Басаева. В скобках замечу, что Абрек в совершенстве владеет английским, французским и арабским языками.
Сергей слушал, раскрыв рот. Действительно, судьба порой обходится с нами слишком жестоко. Жестоко и несправедливо.
— Кем же он сейчас работает? С таким-то блестящим образованием? — невольно спросил он.
Доктор усмехнулся.
— Учителем в одной из средних школ Огней. Преподает русский язык и литературу. Вот такой вот парадокс: чеченец — и русский язык! А недавно взялся вести английский.
— Да, история весьма и весьма необычная. Одного я не могу взять в толк, — пожал плечами Сергей, — почему он согласился на участие в этой отчаянной авантюре? Я имею в виду операцию по освобождению моей дочери.
— Все очень просто. Абрек вполне справедливо полагает, что обязан мне жизнью, и, если уж быть до конца откровенным, он прав: если бы не я, свидетельство о его смерти полностью соответствовало бы действительности. Он предан мне, этим все и объясняется. Тебе знакомо такое понятие, как восточная верность?
— Так, слыхал кое-что.
— Вот именно, кое-что. — Доктор достал сигарету и закурил. — Во времена Ивана Третьего жил один татарский князь по имени Касим. Верой и правдой служил он царю до самой своей смерти, бок о бок с русскими ратниками сражался против Золотой орды, Казани и крымского хана. Его отвага и преданность не раз предрешали исход битвы и судьбу всего государства. Это было смутное время, время предательств и междуусобиц, когда русские бояре и князья то и дело изменяли своему государю. Касим был единственным из сподвижников Ивана Третьего, кто на протяжении всей своей жизни ни разу — ни разу! — не предал государя. Вот что такое восточная верность. Русские на такое, увы, не способны.
— Пожалуй, — согласился Сергей.
Они закурили еще по одной. Вообще, в этот вечер оба курили сверх всякой меры.
— Почему он к тебе-то приехал? — продолжал задавать вопросы Сергей.
— Понимаешь, не к кому ему больше ехать. Ни семьи, ни детей, ни родственников. Один он на всем белом свете, совершенно один. Как и я, — добавил доктор с тихой печалью.
— Как и я, — эхом отозвался Сергей, думая о своем.
— У тебя есть дочь, — строго сказал доктор, — не забывай об этом.
— Я всегда это помню.
— То-то.
Глава четвертая
Появился Абрек с тремя чашками дымящегося ароматного напитка на небольшом подносе.
Сергей отдал должное искусству Абрека готовить кофе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45