Когда делали перекличку, он услышал имя Ароны и затаил дыхание, дожидаясь ответа.
Смелая девушка! Голос ее не звучит истерично. Эгил хотел окликнуть ее, сказать, что он здесь, но не решался прервать перекличку. Эти женщины организованы, почти как в армии. Ну, что ж, ведь они женщины фальконеров. Когда дошла очередь до его имени, он ответил громко и четко, чтобы Арона могла его услышать. И, конечно, мать, братья и сестры.
— Лиза, дочь Сигер!
— Элизабет, — поправила его мать. Глаза Эгила расширились. Она всегда так ненавидела полную форму своего имени и никогда на его памяти им не пользовалась. Употребляла его бабушка, когда сердилась на невестку. Громко и четко:
— Элизабет, дочь Сигер, из ткацкой Элтеи!
— Ханна, дочь Лизы… — смешок… — Ханна, дочь Элизабет, из Дома Исцеления.
— Осеберг, дочь Хуаны, подмастерье кузнечихн.
— Осеберг, сын Моргата! — взревела Хуана, как раненый пес.
Арона вздохнула, думая о поправках, которые придется делать. Почему эти чужаки не могут запомнить свои имена и придерживаться их, как взрослые женщины?
— Сорен, дочь Элизабет, — продолжала перекличку госпожа Марис, без труда принимая поправку.
— Я отвечаю за него, — с достоинством ответила госпожа Лиза.
Нет, она не безмозглая, как считают Леннис и Лойз. «Застенчивая», — решила Арона. Она покраснела от собственной ошибки.
Медленно, в молчании, началось снова негромкое гудение. Гора опять задрожала, у входа заплясали голубые огни. В блеске обычной молнии снаружи Арона увидела лицо ближайшей волшебницы. Та казалась осунувшейся и постаревшей. Ее простое платье промокло от пота, хотя ночь была холодная.
Шум усиливался. Осеберг подтолкнул Арону.
— Арона, — произнес он тихо и серьезно. — Мама говорит, что тете Нориэль нечему учить меня, и мне нужно только продержаться, пока я не найду настоящего кузнеца в качестве хозяина.
— Ты не узнал от нее ничего нового? — прервала его Арона. Мнения Хуаны начали ее утомлять.
— Ну, кое-что узнал, — признался Осеберг.
— Вы в своей деревне делали одно, а мы другое, —продолжала Арона. — Твоей матери наши обычаи не нравятся, но если тебе они кажутся полезными, придерживайся их, пока у тебя не будет собственного горна. Ведь твоя мама все-таки не кузнечиха.
— Она говорит, что тетя Нориэль тоже не кузнец, но это неправда, — признал Осеберг. Наверно, его тоже утомили сомнения матери.
— Когда пройдешь посвящение, — сообщила ему Арона, — тебе не нужно будет отчитываться перед матерью, только перед твоей хозяйкой или нанимательницей. Ты должен будешь по-прежнему уважать мать, но слушаться не обязан. Как это тебе? Больше нравится?
Осеберг улыбнулся и крепко и влажно поцеловал ее в щеку. Потом смутился:
— О! Прости, Арона!
Она похлопала его по руке.
— Ты прощен. На этот раз.
Снова началась буря. Женщины доставали еду, искали своих родственников. Опять послышалось множество голосов. Хуана начала возражать на то, как называют ее детей, и Элен защебетала, что все будет хорошо. Лойз услышала голос госпожи Элизабет и фыркнула.
— Она меня обманула!
Хуана нашла Осеберга и схватила за ухо. В пещере словно началась семейная ссора, только многократно усиленная. Снова заплясали голубые огни, одна волшебница стала оседать, сестры подхватили ее. Другая стала наливать упавшей воду в рот. Несогласная что-то настойчиво говорила госпоже Бирке, которая вздохнула и обратилась к людям.
— Сестры и дочери! — крикнула госпожа Бирка —так, как она обращалась к деревенскому собранию. Ее объявление сопровождалось мысленным голосом Несогласной. Утомленные люди замолчали. — Не хотите ли послушать предания о храбрых женщинах прошлого, чтобы поддержать наш дух? Марис? Арона? Офелис?
Офелис, дочь Кеми, престарелая сочинительница Песен, покачала головой, хотя в темноте этого никто не увидел.
— Голос мой хрипит во время долгого рассказа, — устало промолвила она. До этого она находилась среди старейших, беседовавших с волшебницами. Марис тоже отказалась. Немного подумав, Арона начала предание Древних дней, потом другое, потом еще одно.
Глава шестая. Снова Лормт
Леди Нарст, ученая, отложила фальконерский свиток и нахмурилась, глядя вдаль. Похоже, это не подлинная история, а фантастические легенды о земле за морем, которой правили женщины, где у каждого клана был свой покровитель — животное. Однако местами рассказы совершенно покоряют… Например, предание о Теоре… И оно подтверждает известные факты. Свиток очень древний, пергамент и чернила старые.
Если верно переведено, то записавшего это звали Барина, женщина-фальконер. А «написано на брегах изгнания, когда все мужчины сошли с ума». На пергаменте какое-то засохшее пятно. Слеза? Или просто морская пена? Аскетическая женщина-ученый снова прочла легенду, дошедшую через много столетий, и содрогнулась.
Царица Теора и ее некогда верный человек Лангвард стояли на утесе над берегом. Из своей осажденной крепости Салзатар царица гневными глазами, полными горячих слез, смотрела, как последние Дома уплывали на кораблях пиратов-салкаров. За ней стоял человек, которого она подняла из ничего и дала ему второе после себя положение в стране.
— Госпожа, будь разумна, — уговаривал Лангвард, не употребляя титула. — Тебя никто не поддержит в этом твоем отчаянном сопротивлении. Ты из каприза хочешь сохранить свою власть.
— Из каприза? — Она вздохнула, вспомнив, сколько напряженных размышлений и трудного балансирования между разными силами стояло за этим решением.
— Но если ты возьмешь себе лорда из долины, то сохранишь титул царицы, которым, я знаю, ты дорожить как и честью.
Она посмотрела на него, но он не решался встретиться с нею взглядом. Неужели он считает ее такой же глупой, как женщины при дворе завоевателей? Они вечно спорят о том, у кого из их мужей выше положение и звание. Где ценятся не личные качества женщины, а только девственность или отсутствие ее, покорность и молчание. Стать такими, как они? Никогда!
— Как царица, я мать своего народа, я правительница, а не покорная рабыня завоевателей, — твердо произнесла она. — Нет!
— Ты не будешь в таком же положении, как другие, — флегматично заметил Лангвард. — Он предложил тебя мне. В качестве милости. — И когда ее рука легла на кинжал Хранителя Царицы, он напомнил ей: —Когда-то ты сама сделала мне такое предложение.
— И ты отказался, объяснив, что не хочешь быть моей комнатной собачкой. Ну, а я не стану твоей. Значит, ты дал клятву верности этому человеку?
— Нет! — Ответ прозвучал без колебаний. Теора несколько секунд смотрела на него.
— Если присоединишься ко мне в этой последней попытке, тебя не постигнет ни смерть, ни позор. У нас еще осталась надежда — наше древнее волшебство. Богиня по-прежнему хранит своих детей. Я знаю, она изгнана из этой земли и поклонение ей запрещено. Это самое гнусное. Неужели ты вытерпишь и это, Лангвард?
Лангвард взглянул на нее и поднял руку. Из-за двери показался вооруженный житель равнины, у него было мрачное, но торжествующее выражение лица.
— Ты был прав, Лангвард. Я слышал достаточно.
Потрясение и гнев на мгновение лишили царицу разума и дара речи. Потом с криком:
— Лангвард, это измена! — она вонзила лезвие Хранителя Царицы в сердце предателя. Житель равнины извлек меч и приблизился к ней. Теперь на лице его отразилась радость, как будто у него на глазах не убили только что сообщника. Убийство для этого человека ничего не значило.
— А ты, женщина, — насмехался он, — подняла руку на человека, состоящего на службе короля, и потому обвиняешься в измене. Тебя повесят.
Окно находилось слишком далеко от нее, иначе она выпрыгнула бы, чтобы не доставить удовольствие видеть царицу в кандалах и на виселице. Она хотела броситься на его меч: что-то в его позе говорило, что он и к этому готов. В отчаянии, загнанная в угол, она воскликнула:
— Джонкара! Мстительница за женщин! Останови его руку и помоги мне отомстить, чтобы он понял, что мы женщины, а не домашний скот.
Движения ее противника замедлились, потом совсем замерли. Тело Лангварда, которое медленно оседало, тоже застыло. Теора не могла ни шевельнуться, ни заговорить. Наконец застыли не только ее движения, но и мысли. Последней было воспоминание о старинной волшебной сказке о спящей принцессе, которая просыпается от поцелуя принца. Теора горько улыбнулась. «Сойду за рыбачку или девку пиратов-салкаров», — подумала она. И тут мысли ее замерли.
Прошло несколько дней, прежде чем леди Нарет снова пригласила к себе Арону. Она спросила только:
— Откуда это предание?
— Оно одно из самых древних, — сразу ответила Арона, — и приписывается Барине, женщине-фальконеру, подруге матери моего клана. Никто не может сказать, насколько оно правдиво, но у нас нет и причин в нем сомневаться.
«Ответ истинного ученого». — Удовлетворенная, леди Нарет отпустила девушку и долгое время не приглашала ее, продолжая читать.
Эти дни девушка из деревни фальконеров свободно бродила повсюду. Она проведала своего мула и смотрела, как работают конюхи. Она исследовала древний полуразрушенный комплекс строений — и уцелевшие башни, и те, что обрушились. Смотрела на окрестности с их высоких холмов, разглядывала упавшие камни и гадала, что из них было построено. Постепенно она узнавала обычаи и пути Лормта.
Никто не тревожил ее в аскетической каменной келье, никто не помогал ей. В первое утро она носила полный ночной горшок целые мили по коридорам, прежде чем кто-то подсказал ей, где находится такое место. Она не умерла от голода только потому, что мальчишка-проводник, который сопровождал ее к леди Нарет, по пути показал столовую.
Здесь в любое время суток можно было поесть, и Арона гадала, что отдает Лормт поварихам в обмен на пищу. А может, это ученики и подмастерья, которые по очереди работают на кухне, как делали у нее дома? Но когда она спросила у одной поварихи, та только рассмеялась и сказала:
— Я, госпожа, готовлюсь в ученые? Ну, это не для меня.
Арона продолжала бродить, готовая в любую минуту Уйти, если ее попросят. Но никто не просил. Многие престарелые ученые просто равнодушно смотрели на нее, хмыкали или произносили что-нибудь более вежливое. Например: «Чем могу быть полезен?»
Она видела длинные стойки со свитками. Свитки запылились, многие начали гнить. Видела кошку, спящую на груде рукописей, в специальном ящике для них. (Кошка была маленькая, чистая, черно-белая, и со временем Арона с ней подружилась.) Руки девушки чесались, ей хотелось положить каждый свиток на место; постепенно она вырабатывала систему их расположения. Некоторые она читала, но ее больше интересовал сам Лормт. Кто основал его и с какой целью? Как он снабжается, и каковы его взаимоотношения с разбросанными вокруг фермами? Как решаются споры, и что здесь считается подобающим и неподобающим? Это ей нужно было узнать прежде всего, потому что она видела в собственной деревне, как споры и ссоры возникают просто из-за разного понимания хороших манер и приличия.
— Давным-давно, когда он-женщины жили с нами в мире и согласии за морем, — Арона начала рассказывать длинное предание испуганным жителям Риверэджа, которые, спасая жизнь, забились в пещеру от страшных деяний снаружи, — жила девушка тринадцати лет, которую звали Мирра-Лиса. Она считалась главой своей семьи, потому что ее мать умерла. У нее были две верные он-сестры, старше ее, но она была единственной дочерью и потому возглавила семью.
— Тогда существовал обычай: глава семьи должна была приручить дикую лошадь, чтобы показать свое умение. Но на этот раз Мирре-Лисе не повезло.
Арона зловеще понизила голос.
— На их деревню напали дикие самцы с равнин. Они, подобно волкам, не знали ни приличий, ни доброты. Они напали на Мирру-Лису и в своем безумии перебили ее стражу. Они поступили с ней и с ее стражницами, как поступают фальконеры. Потом их он-госпожа, по имени Тсенган, дочь неизвестной матери, положила Мирру-Лису на свою огромную прирученную лошадь и поехала к вратам своего большого укрепленного дома, криком призывая ее он-сестер. Тсенган пообещала им пощаду, если они поклянутся относиться к ней как к своей матери и госпоже во всем, и, чтобы спасти свою жизнь, он-сестры Мирры-Лисы согласились.
Эгил, слушавший в темноте, нахмурился и покачал головой. Такая выдумка — он решил, что это, конечно, любовная история, — не напугает женщин и детей, хотя может их отвлечь. Он был лучшего мнения об Ароне. Впрочем, чего ждать от девчонки?
Арона продолжала гневным голосом.
— Эта Тсенган заперла Мирру в ее комнате и не разрешала ей ни говорить, ни выполнять свои обязанности главы семейства, но била ее, как жестокая госпожа, добиваясь покорности, и каждую ночь проделывала с ней то, что делают фальконеры, пока в ней не зародилась дочь. И тогда Тсенган сказала, что отдаст ее нерожденную дочь другому дикарю, у которого она будет рабыней, и этого Мирра вынести не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Смелая девушка! Голос ее не звучит истерично. Эгил хотел окликнуть ее, сказать, что он здесь, но не решался прервать перекличку. Эти женщины организованы, почти как в армии. Ну, что ж, ведь они женщины фальконеров. Когда дошла очередь до его имени, он ответил громко и четко, чтобы Арона могла его услышать. И, конечно, мать, братья и сестры.
— Лиза, дочь Сигер!
— Элизабет, — поправила его мать. Глаза Эгила расширились. Она всегда так ненавидела полную форму своего имени и никогда на его памяти им не пользовалась. Употребляла его бабушка, когда сердилась на невестку. Громко и четко:
— Элизабет, дочь Сигер, из ткацкой Элтеи!
— Ханна, дочь Лизы… — смешок… — Ханна, дочь Элизабет, из Дома Исцеления.
— Осеберг, дочь Хуаны, подмастерье кузнечихн.
— Осеберг, сын Моргата! — взревела Хуана, как раненый пес.
Арона вздохнула, думая о поправках, которые придется делать. Почему эти чужаки не могут запомнить свои имена и придерживаться их, как взрослые женщины?
— Сорен, дочь Элизабет, — продолжала перекличку госпожа Марис, без труда принимая поправку.
— Я отвечаю за него, — с достоинством ответила госпожа Лиза.
Нет, она не безмозглая, как считают Леннис и Лойз. «Застенчивая», — решила Арона. Она покраснела от собственной ошибки.
Медленно, в молчании, началось снова негромкое гудение. Гора опять задрожала, у входа заплясали голубые огни. В блеске обычной молнии снаружи Арона увидела лицо ближайшей волшебницы. Та казалась осунувшейся и постаревшей. Ее простое платье промокло от пота, хотя ночь была холодная.
Шум усиливался. Осеберг подтолкнул Арону.
— Арона, — произнес он тихо и серьезно. — Мама говорит, что тете Нориэль нечему учить меня, и мне нужно только продержаться, пока я не найду настоящего кузнеца в качестве хозяина.
— Ты не узнал от нее ничего нового? — прервала его Арона. Мнения Хуаны начали ее утомлять.
— Ну, кое-что узнал, — признался Осеберг.
— Вы в своей деревне делали одно, а мы другое, —продолжала Арона. — Твоей матери наши обычаи не нравятся, но если тебе они кажутся полезными, придерживайся их, пока у тебя не будет собственного горна. Ведь твоя мама все-таки не кузнечиха.
— Она говорит, что тетя Нориэль тоже не кузнец, но это неправда, — признал Осеберг. Наверно, его тоже утомили сомнения матери.
— Когда пройдешь посвящение, — сообщила ему Арона, — тебе не нужно будет отчитываться перед матерью, только перед твоей хозяйкой или нанимательницей. Ты должен будешь по-прежнему уважать мать, но слушаться не обязан. Как это тебе? Больше нравится?
Осеберг улыбнулся и крепко и влажно поцеловал ее в щеку. Потом смутился:
— О! Прости, Арона!
Она похлопала его по руке.
— Ты прощен. На этот раз.
Снова началась буря. Женщины доставали еду, искали своих родственников. Опять послышалось множество голосов. Хуана начала возражать на то, как называют ее детей, и Элен защебетала, что все будет хорошо. Лойз услышала голос госпожи Элизабет и фыркнула.
— Она меня обманула!
Хуана нашла Осеберга и схватила за ухо. В пещере словно началась семейная ссора, только многократно усиленная. Снова заплясали голубые огни, одна волшебница стала оседать, сестры подхватили ее. Другая стала наливать упавшей воду в рот. Несогласная что-то настойчиво говорила госпоже Бирке, которая вздохнула и обратилась к людям.
— Сестры и дочери! — крикнула госпожа Бирка —так, как она обращалась к деревенскому собранию. Ее объявление сопровождалось мысленным голосом Несогласной. Утомленные люди замолчали. — Не хотите ли послушать предания о храбрых женщинах прошлого, чтобы поддержать наш дух? Марис? Арона? Офелис?
Офелис, дочь Кеми, престарелая сочинительница Песен, покачала головой, хотя в темноте этого никто не увидел.
— Голос мой хрипит во время долгого рассказа, — устало промолвила она. До этого она находилась среди старейших, беседовавших с волшебницами. Марис тоже отказалась. Немного подумав, Арона начала предание Древних дней, потом другое, потом еще одно.
Глава шестая. Снова Лормт
Леди Нарст, ученая, отложила фальконерский свиток и нахмурилась, глядя вдаль. Похоже, это не подлинная история, а фантастические легенды о земле за морем, которой правили женщины, где у каждого клана был свой покровитель — животное. Однако местами рассказы совершенно покоряют… Например, предание о Теоре… И оно подтверждает известные факты. Свиток очень древний, пергамент и чернила старые.
Если верно переведено, то записавшего это звали Барина, женщина-фальконер. А «написано на брегах изгнания, когда все мужчины сошли с ума». На пергаменте какое-то засохшее пятно. Слеза? Или просто морская пена? Аскетическая женщина-ученый снова прочла легенду, дошедшую через много столетий, и содрогнулась.
Царица Теора и ее некогда верный человек Лангвард стояли на утесе над берегом. Из своей осажденной крепости Салзатар царица гневными глазами, полными горячих слез, смотрела, как последние Дома уплывали на кораблях пиратов-салкаров. За ней стоял человек, которого она подняла из ничего и дала ему второе после себя положение в стране.
— Госпожа, будь разумна, — уговаривал Лангвард, не употребляя титула. — Тебя никто не поддержит в этом твоем отчаянном сопротивлении. Ты из каприза хочешь сохранить свою власть.
— Из каприза? — Она вздохнула, вспомнив, сколько напряженных размышлений и трудного балансирования между разными силами стояло за этим решением.
— Но если ты возьмешь себе лорда из долины, то сохранишь титул царицы, которым, я знаю, ты дорожить как и честью.
Она посмотрела на него, но он не решался встретиться с нею взглядом. Неужели он считает ее такой же глупой, как женщины при дворе завоевателей? Они вечно спорят о том, у кого из их мужей выше положение и звание. Где ценятся не личные качества женщины, а только девственность или отсутствие ее, покорность и молчание. Стать такими, как они? Никогда!
— Как царица, я мать своего народа, я правительница, а не покорная рабыня завоевателей, — твердо произнесла она. — Нет!
— Ты не будешь в таком же положении, как другие, — флегматично заметил Лангвард. — Он предложил тебя мне. В качестве милости. — И когда ее рука легла на кинжал Хранителя Царицы, он напомнил ей: —Когда-то ты сама сделала мне такое предложение.
— И ты отказался, объяснив, что не хочешь быть моей комнатной собачкой. Ну, а я не стану твоей. Значит, ты дал клятву верности этому человеку?
— Нет! — Ответ прозвучал без колебаний. Теора несколько секунд смотрела на него.
— Если присоединишься ко мне в этой последней попытке, тебя не постигнет ни смерть, ни позор. У нас еще осталась надежда — наше древнее волшебство. Богиня по-прежнему хранит своих детей. Я знаю, она изгнана из этой земли и поклонение ей запрещено. Это самое гнусное. Неужели ты вытерпишь и это, Лангвард?
Лангвард взглянул на нее и поднял руку. Из-за двери показался вооруженный житель равнины, у него было мрачное, но торжествующее выражение лица.
— Ты был прав, Лангвард. Я слышал достаточно.
Потрясение и гнев на мгновение лишили царицу разума и дара речи. Потом с криком:
— Лангвард, это измена! — она вонзила лезвие Хранителя Царицы в сердце предателя. Житель равнины извлек меч и приблизился к ней. Теперь на лице его отразилась радость, как будто у него на глазах не убили только что сообщника. Убийство для этого человека ничего не значило.
— А ты, женщина, — насмехался он, — подняла руку на человека, состоящего на службе короля, и потому обвиняешься в измене. Тебя повесят.
Окно находилось слишком далеко от нее, иначе она выпрыгнула бы, чтобы не доставить удовольствие видеть царицу в кандалах и на виселице. Она хотела броситься на его меч: что-то в его позе говорило, что он и к этому готов. В отчаянии, загнанная в угол, она воскликнула:
— Джонкара! Мстительница за женщин! Останови его руку и помоги мне отомстить, чтобы он понял, что мы женщины, а не домашний скот.
Движения ее противника замедлились, потом совсем замерли. Тело Лангварда, которое медленно оседало, тоже застыло. Теора не могла ни шевельнуться, ни заговорить. Наконец застыли не только ее движения, но и мысли. Последней было воспоминание о старинной волшебной сказке о спящей принцессе, которая просыпается от поцелуя принца. Теора горько улыбнулась. «Сойду за рыбачку или девку пиратов-салкаров», — подумала она. И тут мысли ее замерли.
Прошло несколько дней, прежде чем леди Нарет снова пригласила к себе Арону. Она спросила только:
— Откуда это предание?
— Оно одно из самых древних, — сразу ответила Арона, — и приписывается Барине, женщине-фальконеру, подруге матери моего клана. Никто не может сказать, насколько оно правдиво, но у нас нет и причин в нем сомневаться.
«Ответ истинного ученого». — Удовлетворенная, леди Нарет отпустила девушку и долгое время не приглашала ее, продолжая читать.
Эти дни девушка из деревни фальконеров свободно бродила повсюду. Она проведала своего мула и смотрела, как работают конюхи. Она исследовала древний полуразрушенный комплекс строений — и уцелевшие башни, и те, что обрушились. Смотрела на окрестности с их высоких холмов, разглядывала упавшие камни и гадала, что из них было построено. Постепенно она узнавала обычаи и пути Лормта.
Никто не тревожил ее в аскетической каменной келье, никто не помогал ей. В первое утро она носила полный ночной горшок целые мили по коридорам, прежде чем кто-то подсказал ей, где находится такое место. Она не умерла от голода только потому, что мальчишка-проводник, который сопровождал ее к леди Нарет, по пути показал столовую.
Здесь в любое время суток можно было поесть, и Арона гадала, что отдает Лормт поварихам в обмен на пищу. А может, это ученики и подмастерья, которые по очереди работают на кухне, как делали у нее дома? Но когда она спросила у одной поварихи, та только рассмеялась и сказала:
— Я, госпожа, готовлюсь в ученые? Ну, это не для меня.
Арона продолжала бродить, готовая в любую минуту Уйти, если ее попросят. Но никто не просил. Многие престарелые ученые просто равнодушно смотрели на нее, хмыкали или произносили что-нибудь более вежливое. Например: «Чем могу быть полезен?»
Она видела длинные стойки со свитками. Свитки запылились, многие начали гнить. Видела кошку, спящую на груде рукописей, в специальном ящике для них. (Кошка была маленькая, чистая, черно-белая, и со временем Арона с ней подружилась.) Руки девушки чесались, ей хотелось положить каждый свиток на место; постепенно она вырабатывала систему их расположения. Некоторые она читала, но ее больше интересовал сам Лормт. Кто основал его и с какой целью? Как он снабжается, и каковы его взаимоотношения с разбросанными вокруг фермами? Как решаются споры, и что здесь считается подобающим и неподобающим? Это ей нужно было узнать прежде всего, потому что она видела в собственной деревне, как споры и ссоры возникают просто из-за разного понимания хороших манер и приличия.
— Давным-давно, когда он-женщины жили с нами в мире и согласии за морем, — Арона начала рассказывать длинное предание испуганным жителям Риверэджа, которые, спасая жизнь, забились в пещеру от страшных деяний снаружи, — жила девушка тринадцати лет, которую звали Мирра-Лиса. Она считалась главой своей семьи, потому что ее мать умерла. У нее были две верные он-сестры, старше ее, но она была единственной дочерью и потому возглавила семью.
— Тогда существовал обычай: глава семьи должна была приручить дикую лошадь, чтобы показать свое умение. Но на этот раз Мирре-Лисе не повезло.
Арона зловеще понизила голос.
— На их деревню напали дикие самцы с равнин. Они, подобно волкам, не знали ни приличий, ни доброты. Они напали на Мирру-Лису и в своем безумии перебили ее стражу. Они поступили с ней и с ее стражницами, как поступают фальконеры. Потом их он-госпожа, по имени Тсенган, дочь неизвестной матери, положила Мирру-Лису на свою огромную прирученную лошадь и поехала к вратам своего большого укрепленного дома, криком призывая ее он-сестер. Тсенган пообещала им пощаду, если они поклянутся относиться к ней как к своей матери и госпоже во всем, и, чтобы спасти свою жизнь, он-сестры Мирры-Лисы согласились.
Эгил, слушавший в темноте, нахмурился и покачал головой. Такая выдумка — он решил, что это, конечно, любовная история, — не напугает женщин и детей, хотя может их отвлечь. Он был лучшего мнения об Ароне. Впрочем, чего ждать от девчонки?
Арона продолжала гневным голосом.
— Эта Тсенган заперла Мирру в ее комнате и не разрешала ей ни говорить, ни выполнять свои обязанности главы семейства, но била ее, как жестокая госпожа, добиваясь покорности, и каждую ночь проделывала с ней то, что делают фальконеры, пока в ней не зародилась дочь. И тогда Тсенган сказала, что отдаст ее нерожденную дочь другому дикарю, у которого она будет рабыней, и этого Мирра вынести не могла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23