А еще Уэссекс был столь же упрям, столь же непреклонен при достижении цели, столь же страшен для врагов и столь же верен друзьям, как это было свойственно всем потомкам этого королевского рода.
Хотя в глазах всего мира Уэссекс был всего лишь капитаном Одиннадцатого гусарского — «Херувимов» — полка, который в настоящий момент вместе с генералом Уэллесли прилагал все мыслимые усилия, чтобы подорвать господство Наполеона в Европе, — его капитанский чин был почти что пустой формальностью, карт-бланшем, обеспечивавшим ему достойный прием в определенных кругах, где Уэссексу приходилось вращаться. Война Уэссекса велась не на полях сражений, а в неприметных условиях, в загородных домах, при иностранных дворах, в тылу врага.
Организация, на которую в действительности работал Уэссекс, не имела никакого отношения к армии. Орден Белой Башни — наполовину элитный клуб, наполовину рыцарский орден — явился из иного века, не похожего на нынешний.
Этот орден получил свое имя в честь древнейшей цитадели английских королей. Он был основан Карлом Третьим и являлся продолжением той шпионской сети, что основал лорд Уолсингэм во времена Глорианы. Эмблемой ордена служила серебряная башня на красном фоне; нагрудный знак с изображением этой эмблемы лежал где-то на дне платяного шкафа в покоях Уэссекса в Олбани. Герцог выкапывал его оттуда лишь в тех редких случаях, когда от него требовалось явиться ко двору при полном параде.
Членство в «Белой Башне», официальной организации прикрытия английской короны, было высокой честью, даровать которую мог лишь король — негласно, без публичного оповещения. «Белая Башня» действовала в обстановке строжайшей секретности, и об истинном ее назначении знал лишь сам король Генрих и несколько самых доверенных его министров. С самого момента основания орден был предназначен для защиты интересов английской короны в любом уголке света, где этим интересам будут угрожать… и для сбора информации, что помогала бы Англии уберечься от ловушек европейской политики. Ныне же, вот уже свыше десятилетия, внимание «Белой Башни» было приковано к Франции и к ее имперским амбициям.
Уэссекс был официально принят в орден, когда ему исполнился двадцать один год, — сразу после его возвращения из Оксфорда. Члены ордена собирались раз в году на обед, который проводился в самой Белой Башне, и насколько было известно широкой общественности, этот обед был единственным, что объединяло членов ордена. В эпоху, когда все благоговели перед «Доблестными Воинами» и считали офицеров разведки и их еще более засекреченных собратьев трусами и шакалами, известие о том, что король пользуется услугами подобных людей, могло спровоцировать вторую гражданскую войну в Англии. Или, как минимум, привести к отставке правительства.
С того самого момента, как он дал клятву верности, Уэссекса бросало в дрожь при мысли о том, что его семья обнаружит, как именно он служит короне. Уэссекс был уверен: известие о том, что ее обожаемый внук сделался презренным шпионом, убьет бабушку. А если даже и нет, то если правда о его постыдном занятии станет достоянием гласности, это вынудит ее полностью удалиться от общества — судьба, почти столь же ужасная. По множеству причин — в том числе и от стыда — Уэссекс избегал того, чтобы занять в обществе подобающее ему место; но сейчас герцог сожалел, что всегда был столь безразличен к традиционным развлечениям своего класса. Почему Сен-Лазар в ожидании начала заседаний парламента отправился именно в поместье леди Роксбари — по чистой случайности? И что такого имелось в Мункойне, что даже сейчас могло поспособствовать убийце, подосланному французами? А может, Роксбари ведет двойную игру, как и он сам?
Одна лишь мысль об этом заставила Уэссекса в изнеможении прикрыть глаза. Пускай она англичанка, пускай они помолвлены — но если Роксбари служит врагу, она не дождется от него милосердия. Его хозяева хорошо вымуштровали своего пса; так пусть же идет охота — без жалости и снисхождения.
Меньше чем через час после прибытия их корабля в Дувр Уэссекс уже затребовал лошадь, которую держал здесь в конюшне, и поскакал по почтовой дороге в Лондон. Фризский конь только и ожидал момента, чтобы пуститься вскачь; едва почувствовав, что его хозяин уже в седле, Стриж прижал уши и прянул вперед через мощенный булыжником двор конюшни, а за воротами перешел в ровный галоп.
Чтобы добраться от Дувра до Лондона, карете с упряжкой из шести лошадей требовался целый день. Фаэтон, специально построенный с расчетом на быструю езду и запряженный парой жеребцов, делающих двенадцать миль в час, мог преодолеть это расстояние за шесть часов.
Уэссексу со Стрижом хватило четырех.
Когда они выезжали из Дувра, было еще темно; а сейчас день — девятнадцатое апреля — был в разгаре. К тому моменту, когда впереди показались шпили Лондона, Стриж уже был весь взмыленный и начал спотыкаться. Уэссекс придержал лошадь, пытаясь по мере сил щадить измученное животное, но у него не было возможности завернуть домой и передать Стрижа в руки опытного конюха. Сведения, которые вез Уэссекс, были настолько срочными, что не терпели ни малейшей задержки.
Но любому, кто увидел бы этого черноглазого мужчину, когда он въехал на Бонд-стрит и бросил поводья Стрижа одноногому калеке в сильно потрепанном военном мундире, именно для этого устроившемуся рядом со входом в модный магазин верхней одежды, даже в голову не пришло бы, что у Уэссекса может иметься какое-либо дело, более настоятельное, чем выбор ткани на новый камзол. Ни по осанке герцога, ни по его манере держаться невозможно было заподозрить, что Уэссексу уже много суток не доводилось спать в кровати. Правда, заляпанные грязью сапоги и пропыленный камзол намекали на ночь скачки, но высший свет ничего не имел против этой забавы, почти столь же опасной, как и война.
— Прогуляй его, — велел Уэссекс, сунув ветерану золотой. — Я скоро вернусь.
Он пересек полосу брусчатки, отделяющей его от места назначения, толкнул дверь и вошел.
— Лорд Уэссекс!
Хозяин магазина — его звали Флауэрс, и Уэссекс понятия не имел, действительно ли это его настоящее имя и имеет ли он отношение к той одежде, которую герцог время от времени у него приобретал, — заспешил навстречу знатному посетителю. На его лице было написано именно такое выражение, каковое подобало преуспевающему портному, имеющему возможность выбирать себе клиентов из сливок общества.
— Мы слыхали, что вы еще несколько недель назад уехали в поместье.
Уэссекс мрачно усмехнулся. Ведь не мог же Флауэрс сказать, что он думал, будто Уэссекс все еще находится во Франции, не так ли?
— Боюсь, Флауэрс, у меня будет к вам срочное поручение. Возникли некоторые сложности с французским бархатом.
— Не угодно ли будет вашей милости пройти в примерочную? — угодливо произнес Флауэрс. Он провел Уэссекса мимо комнаты закройщиков, где стояли манекены с недошитыми нарядами, в маленькую кабинку, расположенную в дальней части магазина, и оставил его там, задернув боковые стенки шторой из слегка пыльного зеленого бархата.
Уэссекс надавил на определенный участок задней стены кабинки, обшитой деревянными панелями, и подождал несколько мгновений, пока изнутри не раздался щелчок открывшегося замка. Панель отъехала в сторону, и Уэссекс шагнул в вестибюль, не принадлежащий ни одному из домов Пикадилли.
Дворецкий в безупречной ливрее уже поджидал Уэссекса; а по сторонам от входа, как обычно, стояли два рослых лакея, чьи немного архаичные жезлы — атрибут должности — при необходимости легко превращались в грозное оружие.
— Мне нужно повидаться с Мисбоурном, — отрывисто произнес Уэссекс. В его голосе наконец-то послышались нотки усталости.
— Я узнаю, дома ли лорд, — невозмутимо отозвался Чартерис, как будто это тайное убежище было обычнейшим домом, на который так старательно пыталось походить. Уэссекс в который раз подавил неуместный порыв передать с этим безукоризненным дворецким свою визитную карточку. — Не угодно ли будет вашей милости подождать в Синей гостиной?
На первом этаже этого строения располагались четыре маленькие комнаты; за те годы, что он принадлежал к «Белой Башне», Уэссексу приходилось дожидаться приема во всех. Не считая цветов, употребленных в их отделке и меблировке, — красный, желтый, фиолетовый и синий, по которым комнаты и получили свои названия, — помещения были одинаковыми, вплоть до малейших деталей. Уэссексу никогда не удавалось установить ни причин, ни схемы, по которым его отсылали бы в ту или иную комнату. Впрочем, цвет был вещью незначительной по сравнению с содержимым графинов, стоящих в буфете каждой из комнат.
Поскольку Уэссекс уже очень долго не имел возможности выспаться, он, обойдя своим вниманием кларет, до половины наполнил граненый хрустальный бокал контрабандным французским коньяком. Крепкий напиток подстегнул иссякающую энергию, и за время отсутствия Чартериса герцог успел немного привести в порядок свою заляпанную грязью одежду.
— Не угодно ли будет вашей милости следовать за мной? — бесстрастно произнес дворецкий.
Уэссекс поднялся следом за ним по винтовой лестнице на второй этаж. Дверь, расположенная в конце коридора, была обита кожей; Чартерис не стал стучаться, а просто толкнул дверь и пропустил Уэссекса внутрь.
Повинуясь давней привычке, герцог остановился у самого порога, позволяя глазам привыкнуть к полумраку. Комнату освещали лишь несколько фонарей; пламя свечей отражалось от бутылок со спиртным, наполняя комнату теплым, размытым сиянием коньячного оттенка. В этой комнате не было окон, но во всем прочем она в точности походила на библиотеку истинного джентльмена и точно так же была заполнена книжными полками и всяческими редкостями. Задернутые шторы, слева от Уэссекса, придавали помещению вид обычной комнаты, но за ними находилась кирпичная стена.
Лорд Мисбоурн сидел за своим письменным столом. Завидев Уэссекса, он поднялся — незаметный, терпеливый паук, ожидающий, пока в его сети приплывут нужные сведения.
Жизнь Джонатана Милона Ариоха де ла Форте, третьего барона Мисбоурна, с самого начала была омрачена тремя крупными недостатками: он родился католиком, альбиносом и блестящим математиком. Третий недостаток, пожалуй, можно считать самым серьезным, поскольку в дни юности помыслы барона были заняты одними лишь цифрами, и это мешало ему с должным старанием трудиться над компенсацией двойной черной метки: подозрительной иностранной веры и внешности, причудливой до уродства. Вместо этого барон позволил общественному порицанию загнать себя еще глубже в научные занятия и воспользовался научными занятиями, чтобы напрочь позабыть об окружающем мире.
Но время сыграло с лордом Мисбоурном жестокую шутку. Математика, королева чистых наук, — непостоянная владычица: она рано выбирает своих возлюбленных и покидает их, когда они еще молоды. Когда ему было чуть за тридцать, в один прекрасный день барон проснулся и обнаружил, что из имущества у него осталось лишь старинное имя и ветхое разоренное поместье.
Но время его оказалось потрачено не совсем впустую — по крайней мере, в глазах окружающего мира. Побочным продуктом пристрастия барона к числам был его интерес к кодам, причудливая способность к решению головоломок, создавшая Мисбоурну авторитет среди определенной части общества. Мисбоурн уродился альбиносом, и это закрывало ему путь к обычным занятиям — даже неяркое зимнее английское солнце слепило ему глаза. А религия отрезала ему путь к общественной должности. И потому барону непросто было найти новый выход для своей энергии, прежде устремленной исключительно на поиски чистого знания. Но когда рано развившаяся любовь к математике сменилась интересом к более мирским головоломкам, Мисбоурн вместо чисел принялся проверять свои теории на людях и разыгрывать гамбиты на шахматной доске Европы. Именно Мисбоурну Уэссекс докладывал о выполненных заданиях, и именно от него получал приказы.
Уэссекс не мог даже предположить, каков же на самом деле возраст этого человека. За все то время, что герцог был знаком с ним, Мисбоурн ни капли не изменился: фигурой он больше всего напоминал тощее пугало, что приводило в отчаяние его портного, а бесцветные глаза барона поглощали отсветы ламп и сверкали в полумраке, словно раскаленные угли.
— Уэссекс — Приветствие Мисбоурна было, как всегда, предельно кратким. — Мы уже боялись, что вы погибли; наши политики в Париже подозревали, что один из наших агентов попал в ловушку.
Он указал на глубокое кресло рядом со своим столом. Уэссекс с сожалением покачал головой.
— Я слишком много времени провел в седле, — пояснил герцог. Ему не слишком-то хотелось взять и уснуть в присутствии своего непосредственного начальника. Мисбоурн уселся сам и выжидающе взглянул на Уэссекса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55