Когда за окном сквозь унылый дождик забрезжил гнетущий серый рассвет, я сказал:
— Мое решение таково. Ты отправишься к Энджеру с отчетом. Я научу тебя, что ему сообщить, и ты повторишь все слово в слово. Скажешь, что это и есть тайна, которую он хотел выведать. Наговори ему чего угодно, лишь бы только он поверил, что ты выкрала мой секрет. А после этого, если ты вернешься сюда, если поклянешься, что никогда не будешь иметь никаких дел с Энджером, и если — только если — я тебе поверю, мы сможем попробовать начать все с начала. Ты на это готова?
— Сегодня же сделаю, как ты сказал, — пообещала она. — Я хочу раз и навсегда вычеркнуть Энджера из своей жизни!
— Прежде я должен сходить в мастерскую. Надо решить, что именно можно сообщить Энджеру без ущерба для дела.
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, я оставил Олив дома, а сам вышел, вскочил на омнибус и поехал на Элджин-авеню. Заняв место наверху, я курил трубку и раздумывал, не ослеп ли я от любви и не пойдет ли прахом все, что у меня есть.
В мастерской эти вопросы подверглись серьезному обсуждению. Хотя дело приняло скверный оборот, в условиях многолетнего существования Конвенции такое случается; вот и на этот раз у меня не создалось ощущения, будто на моем пути возникла небывалая или непреодолимая трудность. Да, мне пришлось нелегко, но Конвенция не была нарушена — она осталась моим надежным оплотом. Более того, в качестве подтверждения безграничной веры в Конвенцию могу записать, что остался-то в мастерской именно я, тогда как я вернулся в квартиру.
Олив под мою диктовку написала своим почерком то, что нужно. Она явно нервничала, но все же намеревалась по мере сил выполнить эту миссию. Чтобы направить Энджера по ложному пути, сообщение должно было звучать правдоподобно и содержать нечто такое, до чего он бы сам не додумался.
В 14.25 Олив уехала из Хорнси, взяв с собой эту записку, а вернулась только в 23.00.
— Дело сделано! — воскликнула она с порога. — Он клюнул на эту удочку. Все идет к тому, что я его больше не увижу и, конечно, никому — включая его самого — не скажу о нем доброго слова.
Я никогда не спрашивал, что произошло за восемь с половиной часов ее отсутствия и почему ей понадобилось столько времени, чтобы всего лишь отвезти записку. Как рассказала сама Олив — возможно, это и правда, хотя бы потому, что без затей, — она, проехав через весь Лондон на омнибусе, не застала Энджера дома, зато узнала, что он выступает на другом конце города, — где уж тут было управиться быстрее. Но в тот вечер, вплоть до ее возвращения, меня час за часом одолевали убийственные мысли о том, что бывают двойные агенты, которые при встрече с бывшим хозяином позволяют еще раз себя перевербовать, а потом либо исчезают, либо возвращаются с новым подрывным заданием.
Впрочем, та история произошла в конце 1898 года, а эти строки пишутся в знаменательное время: сейчас январь 1901. (Не могу отрешиться от событий внешнего мира. Накануне того дня, когда я взялся за перо, наконец-то упокоилась душа ее величества королевы Виктории, и теперь страна выходит из траура.) Тогда, более двух лет тому назад, Олив сдержала слово и вернулась ко мне; она остается со мною до сих пор, послушная моим желаниям. Моя карьера складывается вполне удачно, я занимаю прочное положение на эстраде и не нуждаюсь в средствах, благополучно существуя на два дома. Руперт Энджер после получения ложных сведений, которые сообщила ему Олив, не совершил против меня ни единого выпада. Все вокруг спокойно; после бурно прожитых лет моя жизнь вошла в мирное русло.
Глава 11
Без всякой охоты пишу эти строки в 1903 году. Я не собирался больше открывать дневник, но жизнь спутала все мои планы.
Руперт Энджер внезапно скончался в возрасте сорока шести лет. Он был на год младше меня. По сообщению «Тайме», смерть наступила в результате осложнений после увечья, полученного в ходе выступления на сцене какого-то театра в Суффолке. Я зачитал до дыр сначала эту заметку, а потом еще одну, более скупую, напечатанную в «Морнинг Пост», пытаясь напоследок откопать хоть что-то доселе неизвестное, однако не нашел для себя ничего нового.
Я давно догадывался о его болезни. Когда я в последний раз видел его собственной персоной, он был совсем плох; похоже, его подтачивал какой-то хронический недуг.
Могу подытожить то, что говорилось в двух опубликованных некрологах — они сейчас лежат передо мной. Энджер родился в 1857 году в графстве Дербишир, но в юности перебрался в Лондон, где обосновался на долгие годы и достиг значительных творческих успехов. Объездил с гастролями всю Великобританию, а также Европу, трижды побывал в Новом Свете, причем в последний раз — в начале нынешнего года. Ему принадлежит идея создания нескольких иллюзионных номеров (среди них «Утренний свет», в ходе которого из якобы запаянного сосуда на глазах у публики появлялась девушка-ассистентка — этот номер переняли многие иллюзионисты). Последним его достижением стала иллюзия под названием «Яркий миг», которую он исполнял в тот роковой день. Репутация блестящего фокусника обеспечила ему большой успех среди устроителей домашних вечеров и небольших собраний. У него остались жена, сын и две дочери; с ними он жил в Лондоне до конца своих дней. Он регулярно выступал перед публикой, пока не стал жертвой несчастного случая.
Глава 12
О смерти Энджера я пишу без всякого злорадства. Она стала трагической развязкой целой череды событий, растянувшихся более чем на два года. Заносить их в дневник я не счел нужным, ибо, как ни прискорбно, они грозили возобновлением нашей вражды.
Как уже говорилось, моя жизнь, личная и артистическая, вошла в спокойное и приятное русло; о большем я и не мечтал. У меня сложилось искреннее убеждение, что в случае очередной нападки или каверзы Энджера я смогу просто отмахнуться от него, как от мухи. Более того, направив его — с помощью записки, которую отвезла Олив — по ложному следу, я с полным основанием считал, что сделал завершающий ход. Я рассчитывал сбить его с толку, заставив искать отгадку несуществующей тайны. Поскольку он исчез с моего горизонта на целых два года, естественно было предположить, что план удался.
Однако не успел я завершить первую часть этого повествования, как на глаза мне попался журнальный обзор представления, которое шло на подмостках театра «Эмпайр» в Финсбери-Парк. Там упоминалось имя Руперта Энджера, причем, судя по всему, его номер вовсе не считался гвоздем программы. В журнале вскользь говорилось: «…отрадно, что его талант не померк». Одно это наводило на мысль, что в карьере Энджера наступил затяжной кризис.
Но через пару месяцев положение резко изменилось. В одном из профессиональных изданий, посвященных иллюзионному жанру, было помещено интервью с Энджером, а рядом — его фотография. Какая-то ежедневная газета в редакционной колонке упомянула «возрождение искусства престидижитации», отметив, что выступления фокусников снова обеспечивают полные сборы в мюзик-холлах. Среди немногих, кого назвали поименно, был и Руперт Энджер.
А еще через небольшой промежуток времени, который потребовался для подготовки материала, один из специализированных журналов, распространяемый только по подписке, подробно рассказал о творчестве Энджера. Его нынешнюю программу назвали триумфальным достижением в области сценической магии. Критик особо выделил новую иллюзию под названием «Яркий миг». В рецензии говорилось, что уровень артистической техники здесь поднят на недосягаемую высоту и в обозримом будущем никто не сможет повторить этот номер, если господин Энджер сам не раскроет своих секретов. Далее было сказано, что «Яркий миг» выгодно отличается от «прежних опытов» в области иллюзии перемещения — при этом в уничижительном ключе упоминалось не только «Новое чудо транспортации», но и мое собственное имя.
Я старался, честно старался не придавать значения подобным уколам, но эта рецензия оказалась далеко не последней. Бесспорно, Руперт Энджер вознесся к вершинам профессии.
Естественно, я не мог с этим мириться. В последние месяцы я много ездил по стране, не чураясь малоизвестных клубов и провинциальных площадок. Теперь у меня созрело решение вновь заявить о себе в столице, продемонстрировать свое мастерство на какой-нибудь известной лондонской сцене в разгар театрального сезона. В то время сценическая магия вызывала огромный интерес, поэтому мой импресарио с легкостью устроил мне ангажемент, суливший шумный успех. Местом недельных выступлений был выбран «Лирик-театр» на Стрэнде; мое имя, выделенное среди прочих аршинными буквами, красовалось на афишах эстрадного ревю, намеченного на сентябрь 1902 года.
В день премьеры нас встретил полупустой зал; упоминания в прессе можно было пересчитать по пальцам. Мое имя появилось лишь в трех газетах, и, что самое неприятное, меня назвали «приверженцем такого стиля эстрадной магии, который не столько поражает новизной, сколько вызывает ностальгические чувства». На двух последующих выступлениях публика практически отсутствовала, и ангажемент пришлось отменить.
Я решил своими глазами увидеть новый иллюзион Энджера. Когда стало известно, что в конце октября он будет две недели выступать в мюзик-холле «Хэкни Эмпайр», я преспокойно купил билет в партер. Этот зал вытянут в длину, проходы узкие и неудобные, во время представлений зрительские места освещены слабо — все это меня вполне устраивало. Мне было прекрасно видно сцену, но в то же время я сидел не настолько близко, чтобы Руперт Энджер мог меня узнать.
Основная часть программы не вызвала у меня никаких нареканий: он чисто отработал стандартный набор фокусов. Его отличали забавные репризы и элегантная сценическая манера, а профессиональное мастерство превосходило средний уровень. Ему ассистировала миловидная девушка. Фрак Энджера был неплохо подогнан по фигуре, а напомаженные волосы уложены по последней моде. Однако я сразу отметил, что у него землистое лицо: какая-то хворь подтачивала его изнутри. Он держался неестественно прямо и вдобавок щадил левую руку, будто она была слабее правой.
После претендующего на остроумие номера, когда Энджер попросил кого-то из зала написать записку, а потом извлек ее из запечатанного конверта, настало время заключительной иллюзии. Ей предшествовала выспренняя речь, которую я сумел записать в блокнот. Вот что было сказано со сцены:
Дамы и господа! Наступивший век стремительно шагает по земле, принося с собою новые открытия, которые уверенно входят в нашу жизнь. Изо дня в день множатся чудеса науки. Какое же достижение будет признано самым значительным, когда нынешнее столетие подойдет к концу? Немногие из нас доживут до этого времени, однако можно представить, что люди научатся летать, переговариваться через океан, совершать путешествия по просторам Вселенной. Но любые чудеса науки меркнут перед самым удивительным чудом… имя которому — человеческий разум и человеческое тело.
Сегодня, дамы и господа, я попытаюсь исполнить магический номер, в котором соединились достижения науки и достижения человеческого разума. Ни один артист в мире не способен повторить то, что сейчас произойдет на ваших глазах.
С этими словами он театральным жестом вскинул здоровую руку, давая сигнал к открытию занавеса. На сцене, в свете прожекторов, стоял аппарат, интерес к которому, собственно, и привел меня на это выступление.
Я не ожидал увидеть такую громаду. Обычно иллюзионисты стараются использовать как можно более компактную аппаратуру, чтобы принцип ее работы остался для зрителя загадкой; а здесь аппаратура занимала чуть ли не всю сцену.
В центре размещалась металлическая тренога, а над ней — блестящий металлический шар, диаметром около полутора футов, поднятый на высоту человеческого роста. Между вершиной треноги и этим шаром крепилось какое-то хитрое цилиндрическое приспособление из металла и дерева. Сам цилиндр был изготовлен из деревянных дощечек, меж которых виднелись просветы; его опоясывали сотни витков тонкой проволоки. Глядя на этот цилиндр со своего места, я прикинул, что его высота, равно как и диаметр, составляет не менее четырех футов. Он медленно вращался вокруг своей оси, бросая в зал яркие отблески света. По стенам хищно ползли слепящие блики.
В радиусе десяти футов или около того треногу с цилиндром огораживало кольцо из восьми обмотанных проводами железных пластин, которые крепились прямо к планшету сцены через равные и довольно значительные промежутки, не заслоняя от зрителей центральную часть агрегата.
Моему изумлению не было предела: я ожидал увидеть очередной иллюзионный ящик стандартного размера, наподобие тех, какими пользовался сам. Аппаратура Энджера оказалась столь громоздкой, что на сцене просто не оставалось места для второго ящика, где можно было бы спрятаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51