А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Надсмотрщики не позволяли нам выбросить их за борт. Все мы были заключенными, независимо от того, живы мы или мертвы. Им нужно было по прибытии отчитаться за всех нас в том количестве, в котором мы значились в списках. Поэтому мертвых не выпускали из трюма, как и задыхающихся от вони живых до тех пор, пока мы не прибудем в порт назначения, где нас всех пересчитают.
Мы потеряли счет дням. И вот в конце концов, после неопределенного времени гул мотора изменился. Толчки и покачивания корабля уменьшились, и мы сделали вывод, подтвердившийся впоследствии, что мы вошли в гавань. После длительной возни и шума на палубе мы услышали громыхание цепи и поняли, что сухогруз бросил якорь. Прошло неопределенно долгое время, прежде чем люки с лязгом открылись, и в трюм начали спускаться японские офицеры вместе с врачом. На полпути вниз они остановились – их стошнило. Врача вырвало прямо нам на головы от вони, которая стояла в трюме. Позабыв о своем достоинстве, они поспешно поднялись на палубу.
Затем мы увидели, что к люкам притянули шланги, и в трюм полились потоки морской воды. Мы едва не утонули. Вода поднялась нам по пояс, затем по грудь, а затем под самый подбородок. В ней плавали трупы. Затем до нас донеслись крики по-японски и поток воды прекратился. Один из офицеров подошел к люку и заглянул внутрь. Потом он долго жестикулировал и объяснял что-то другим. Он кричал, что если воду немедленно не откачать, корабль пойдет на дно. Поэтому в трюм сбросили еще больший шланг и вскоре воду откачали.
Весь этот день и всю последующую ночь мы сидели в трюме, замерзая в своей мокрой одежде и задыхаясь от вони разлагающихся тел. На следующий день нам разрешили подняться наверх группами по два-три человека. В конце концов дошел черед и до меня. Я поднялся на палубу и был грубо допрошен. Их интересовало, куда девалась табличка с моим номером и именем, которую я должен был носить на одежде. В конце концов мою личность установили по списку, и меня втолкнули в катерок, который был и без того переполнен. На нем собрались озябшие на ветру люди, совсем раздетые или в таких лохмотьях, что одежда, висящая на пугале, показалась бы им роскошным убранством. В конце концов вода поднялась чуть ли не до уровня палубы, угрожая затопить катерок, если на борт ступит еще хотя бы один человек. Японцы решили, что больше в него уже никто не поместится. Поэтому катерок отшвартовался от сухогруза и, пыхтя мотором, потянул нас к берегу.
Так я впервые ступил на японскую землю. На берегу нас поместили в лагерь, который представлял собой обтянутую колючей проволокой свалку под открытым небом. Несколько дней нас держали здесь, пока японцы не допросили всех новоприбывших мужчин и женщин. Затем из нас отобрали группу, которую отправили в тюрьму, находящуюся за несколько миль от берега. Здесь для нас уже подготовили свободные места.
Во время допросов один из заключенных, белый человек, раскололся и рассказал японцам, что я помогал другим бежать из лагеря и что несколько человек, умирая, передали мне важные тайные сведения. Поэтому меня снова стали допрашивать. Японцам во что бы то ни стало хотелось развязать мне язык. По моим документам они видели, что все прежние попытки добиться этого были безуспешными, и поэтому старались вовсю.
Ногти, которые у меня за это время уже успели отрасти, снова были вырваны и присыпаны солью. Поскольку это не заставило меня говорить, меня снова подвесили на сутки за два больших пальца рук. Я очень страдал, но японцы не добились ничего. Веревка, на которой я висел, была перерезана, и с глухим стуком я повалился на бетонное покрытие двора. Меня били прикладами, солдат прыгал на животе и выкручивал мне руки. Все это время меня не покидала мысль о том, как хорошо у них все это отработано! Затем меня привязали к металлической штанге, засунули мне в рот резиновый шланг и включили воду. Мне казалось, что я задохнусь от нехватки воздуха, захлебнусь водой или лопну от давления изнутри. Каждая клеточка тела, казалось, наполнилась водой, а все мое тело представлялось мне воздушным шаром. Боль была невыносимой. В главах у меня мерцали огоньки. Внутри головы, казалось, появилась огромная тяжесть, и я потерял сознание.
Затем меня привели в чувство уколом, но я был уже слишком слаб, чтобы идти. Поскольку я был довольно тяжел для того, чтобы подтянуть меня к той перекладине, на которой я до этого висел, понадобилось трое японских солдат. Офицер подошел ко мне и сказал:
– Кажется, ты немного промок. Пришло тебе время просушиться. Возможно, тогда тебе захочется рассказать нам что-нибудь. Подвесьте его.
Двое японских солдат быстро наклонились и ухватили меня за лодыжки. Я при этом не устоял на ногах и упал, с громким стуком ударившись головой о бетон. Мои лодыжки охватили веревкой и повесили меня на ту же перекладину вниз головой. Для того чтобы поднять меня на метр над землей, ям пришлось немало потрудиться. Затем медленно, словно они пытались продлить каждый миг этого занятия, японские солдаты разложили подо мной бумагу и несколько кусков дерева. Кто-то чиркнул спичкой, и бумага загорелась. Мне становилось все теплее и теплее. Затем загорелось дерево, и я почувствовал, как обгорает и морщится кожа у меня на голове.
– Он умирает, – донесся до меня голос. – Но он не должен умереть, иначе вы у меня ответите за это. Он нужен нам, потому что он много знает.
Затем снова веревку перерубили, и я упал, ударившись головой о горящие бревна. Я снова потерял сознание.
Когда я пришел в себя, оказалось, что я лежу в полуподвальной камере на спине в луже грязной воды. Вокруг меня бегали крысы. Когда я зашевелился, они с визгом разбежались по углам. Через несколько часов пришли охранники тюрьмы, поставили меня на ноги и держали некоторое время в таком положении, потому что сам я стоять не мог. Затем со страшными ругательствами они подтащили меня к зарешеченному окошку, которое находилось как раз на уровне земли. Мои руки приковали к решетке так, что лицо оказалось прямо против окошка. Офицер пнул меня и сказал:
– Ты будешь стоять здесь и наблюдать за тем, что происходит во дворе. Если ты отвернешься или закроешь глаза, тебя проколют штыком. Я смотрел наружу, но там ничего не было, кроме ровной поверхности земли. Однако вскоре во двор вышла группа заключенных, которых с невероятной жестокостью подталкивали сзади солдаты. Заключенных пригнали прямо к моему окошку и заставили стать на колени перед ним. Руки у них были связаны за спиной. Теперь их одного за другим сгибали, как лук, и привязывали руки к лодыжкам. Я непроизвольно закрыл глаза, однако тут же вынужден был открыть их, потому что мое тело пронзила резкая боль. Надсмотрщик вонзил мне в спину штык, и по ногам у меня потекла кровь.
Я смотрел наружу. Там происходила массовая казнь. Несколько заключенных были заколоты штыками, остальным отрубили головы. Одному бедняге сделали что-то ужасное даже по японским стандартам: ему распороли живот и оставили медленно умирать. Так продолжалось несколько дней. Заключенных выводили во двор и казнили у меня на глазах. Я видел, как их расстреливали, закалывали штыками, обезглавливали. Иногда кровь потом текла прямо в мое оконце, и тогда крысы все вместе бросались к ней.
Каждую ночь меня допрашивали. Они все еще надеялись получить от меня нужную информацию. Перед моими глазами все было окутано кровавой дымкой. Это были сплошные страдания, дни и ночи страданий. Я мечтал о том, чтобы умереть – и дело с концом. И вот через десять дней, которые показались мне бесконечными, мне заявили, что если я им все не расскажу, меня расстреляют. Офицеры сказали, что я им уже надоел и что мое поведение – невиданное оскорбление Императора. Но и теперь я ничего им не сказал. Тогда меня отвели обратно в камеру и швырнули на бетонный пол. Солдат повернулся на пороге и сказал:
– Больше еды ты не получишь. После завтрашнего дня она тебе больше не понадобится.
При первых лучах солнца на следующий день дверь камеры с грохотом отворилась, и внутрь вошел офицер и взвод солдат, вооруженных винтовками. Меня повели во двор на место казни, где перед этим я наблюдал смерть многих других заключенных. Офицер указал мне на пропитанную кровью землю и сказал:
– Скоро сюда добавится и твоя кровь. Но сначала ты выроешь себе могилу.
Мне в руки дали лопату, и, подгоняемый уколами штыков, я выкопал себе неглубокую могилку. Затем меня привязали к столбу с тем, чтобы когда меня расстреляют, достаточно было лишь перерезать веревку, чтобы я сам свалился в могилу, которую только что выкопал для себя. Офицер стал в театральную позу и зачитал мне приговор, в котором говорилось, что меня расстреливают за отказ сотрудничать с Сынами Неба.
– У тебя есть последний шанс выжить, – сказал он. – Расскажи нам все что ты знаешь, а то мы сейчас отправим тебя к праотцам.
Я ничего не ответил – просто в этот момент мне в голову не приходили никакие подходящие слова. Тогда он повторил свою последнюю реплику. Я продолжал молчать. По команде офицера солдаты подняли ружья. Офицер обратился ко мне еще раз, напоминая, что у меня есть последний шанс. Чтобы убедиться в том, что я его слышу, он подошел ко мне и повторил все, ударяя меня по лицу после каждого слова. Я по-прежнему молчал. Тогда он указал солдатам, где у меня находится сердце, от досады ударил меня плоской стороной меча, плюнул на меня и направился к солдатам.
Пройдя полпути по направлению к ним, он взглянул на них и, поспешно отойдя в сторону, дал приказ целиться. Солдаты подняли ружья. На меня смотрело великое множество пустых бочонков. Мне показалось даже, что весь мир вокруг меня состоит из больших черных дыр, которые в действительности были стволами ружей. Они, казалось, увеличивались в размере прямо у меня перед глазами и приобретали все более зловещий вид, готовясь вот-вот выплюнуть на меня смерть. Офицер медленно поднял свой меч и резко опустил его с криком «ОГОНЬ»
Мир, казалось, растворился в пламени, боли и клубах удушливого дыма. У меня создалось впечатление, что я попал под копыта огромных лошадей с раскаленными добела подковами. Все закружилось вокруг меня. Мир сошел с ума, подумал я. Последним, что я помню, была красная дымка и стекающая по телу кровь, а затем все погрузилось во тьму, в ревущую темноту. Я повис на веревках… Пустота.
Когда сознание вернулось ко мне, а с изумлением обнаружил, что Небесные Поля и Потусторонний Мир кажутся мне очень знакомыми. И тут я все понял. Я лежал в могиле, а кто-то сверху тыкал в меня штыком. Боковым зрением я увидел японского офицера. Он объяснил мне, что все ружья были заряжены специальными патронами.
– Мы провели эксперименты уже на более чем двухстах заключенных, – сказал он и продолжал рассказывать о том, что эти патроны отличаются от обычных тем, что в них меньше пороха, и пули – не свинцовые, а из какого-то более легкого материала. Поэтому в результате этого так называемого расстрела я лишь немного ранен, но не убит. Они по-прежнему надеялись добиться от меня нужной информации.
– Мы во что бы то ни стало вытрясем из тебя эти сведения, – сказал офицер. – Правда, для этого нам, вероятно, придется изобрести еще несколько пыток. Однако в любом случае, мы узнаем то, что нам нужно. Поэтому знай, что чем дольше ты будешь молчать, тем больше тебе придется страдать.
Да, мне довелось прожить нелегкую жизнь, и если бы не курсы специальной подготовки, которую я прошел в монастыре, не знаю, что бы я делал, оказавшись в плену. И вообще я не представляю себе, как на моем месте мог бы сохранить рассудок тот, кто в прошлом не занимался самосовершенствованием. Скорее всего, такой человек просто не выжил бы в тех условиях, в которых оказался я.
От ран, которые я получил во время «казни», у меня началось двустороннее воспаление легких. Некоторое время я тяжело болел и постоянно находился на грани смерти. К этому следует прибавить также, что меня никто и не думал лечить или переводить в более приличную камеру. Я по-прежнему лежал на бетонном полу без всякой подстилки, кидаясь и дрожа от горячки, с единственной надеждой на скорую смерть.
Однако мало-помалу я начал выздоравливать, и вот однажды я услышал гул каких-то самолетов. Рев их двигателей отличался от гула двигателей японских самолетов, который я хорошо знал. Я подумал, что бы это могло значить. Поскольку тюрьма находилась в деревушке, расположенной поблизости от аэродрома Хиросимы, я решил, что японцы, которые к этому времени везде побеждали, должно быть, перегоняют на свою территорию захваченные в других странах самолеты.
В один из последующих дней, когда я все еще был довольно слаб до меня снова донесся рев незнакомых самолетов. Внезапно пол камеры содрогнулся, и откуда-то донесся ужасный грохот. Сверху сыпалась пыль с очень неприятным застоявшимся запахом. Воздух, казалось, был наэлектризован, в нем чувствовалась какая-то напряженность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов