Когда Крысильня готовилась отойти ко сну, Гвоздь вынимал древний, некогда обшарпанный сундучок, найденный им на свалке. После того как над сундучком потрудились руки Бантика, Кастета и самого Гвоздя, признать в нем прежнюю рухлядь было невозможно. Теперь он выглядел хотя и старым, но добротным. Каждый вечер Гвоздь некоторое время оглаживал взглядом выпуклую крышку сундучка, потом с тихим вздохом откидывал ее и извлекал наружу содержимое сундучка – полную перемену платья, купленную Гвоздем по случаю года полтора назад. Одежда, хотя и чуть поношенная, выглядела почти новой. Такой кафтан не стыдно надеть не только богатому ремесленнику, но даже купцу средней руки. Кафтан был все еще великоват Гвоздю: краденый праздничный наряд Гвоздь купил на вырост. И каждый вечер Гвоздь мечтательно созерцал его, предаваясь упоительным видениям. Он мечтал о том времени, когда он станет не каким-то там побегайцем, а настоящим взрослым вором. Тогда он нарядится, как и подобает мужчине с достатком, и поведет свою женщину в настоящее заведение, а не в припортовую забегаловку, где, кроме кислого вина и жареных осьминогов, ничего не подают. Сладостный миг должен был наступить довольно скоро: среди взрослых воров Гвоздь уже пользовался уважением, уже несколько раз ходил с ними «на дело» и даже выбрал шайку, к которой хотел бы присоединиться. По слухам, он уже успел заручиться согласием вожака шайки, но подробностей этих переговоров Крысильня узнать не смогла. Гвоздь честно исполнял свою нелегкую обязанность главаря побегайцев и не делал ничего, что могло им повредить. Он никогда не крал в порту или вблизи порта и никогда не распространялся среди побегайцев о своих воровских подвигах. Поговаривали, что недавние отлучки Гвоздя связаны со столь же недавними дерзкими кражами, о которых судачит весь город, что у него уже есть женщина, а то и две, и не девчонки какие-нибудь, а настоящие женщины, и обе им премного довольны… но говорить можно о чем угодно. В присутствии Гвоздя разговоры стихали. Никто не осмеливался пристать к Гвоздю с расспросами, никто и никогда не прерывал вечерний ритуал любования своим будущим воровским великолепием. Тем более никогда этого не делал Кэссин. Зато он мог вволю фантазировать о том, что именно предстает перед мысленным взором Гвоздя в такие минуты. Ему даже хотелось сочинить очередную историю о мечтах Гвоздя, но он вовремя одумался. Такую байку нельзя рассказать никому. Историю эту Кэссин все же сочинил – для самого себя, – и она приходила ему на ум всякий раз, когда Гвоздь тешился созерцанием наряда.
Кэссин смотрел на Гвоздя и улыбался собственным выдумкам. На сей раз он не увидел, как Гвоздь любовно расправляет наряд, складывает его и со вздохом убирает в сундучок. Он заснул раньше, чем Гвоздь насладился своими мечтами. На плече Кэссина мирно спал Треножник, по временам издавая тихое сытое урчание.
Наутро Крысильня вновь пробудилась необычно рано, хотя и по другой причине. Шторм за ночь отбушевал, и кораблей у причалов наверняка прибавилось. Разгружать их сегодня начнут рано, а значит, и побегайцам нужно поторапливаться. Гвоздь по такому случаю даже утреннюю рыбалку отменил: побегайцы наскоро перекусили остатками вчерашнего пиршества. Все же маленькое отступление от правил зачастую чревато большими последствиями, и Гвоздь отправил Покойника наловить рыбы и изжарить ее к приходу побегайцев: после вчерашнего шторма Покойник чувствовал себя скверно, и в порту от него толку не будет, а оставить его в Крысильне без видимой причины не так-то просто: самолюбие не позволяло Покойнику отлеживаться, покуда все остальные при деле. В такие дни Кэссин при полнейшем попустительстве Гвоздя притворялся больным, и Гвоздь оставлял Покойника «присматривать за этим задохликом недоделанным». Когда Кэссин впервые измыслил этот трюк, он до одури боялся, что Гвоздь поколотит его, а то и выгонит, но все же рискнул: когда бы не Покойник, который и привел его в порт, Кэссин давно помер бы с голоду. Однако все обошлось. Гвоздь не раскусил обмана.
На самом деле Гвоздь разоблачил неумелого симулянта мгновенно. Именно тогда он и решил, что Покойник не ошибся в новичке, и гнать его взашей, как он недавно намеревался, не стоит. Разумеется, он не сказал Помелу ни слова – ни о том, что его неуклюжий обман раскрыт, ни о том, что его никто и никуда не выгонит. Незачем этому недоумку слишком много знать: избалуется. Однако симпатии к Помелу у Гвоздя прибавилось: не каждый сможет и захочет с риском для себя выдумать для Покойника предлог отдохнуть, пощадив при этом его гордость. После Кастета Покойник был самым близким другом Гвоздя, и Гвоздь оценил поступок Помела по достоинству.
По счастью, сегодня Покойник в подобной услуге не нуждается. Пусть себе ловит рыбку, покуда остальные заняты в порту. Работы предстоит выше головы, знай только поспевай.
В душе Кэссин был искренне благодарен Гвоздю за его решение. Работы и впрямь оказалось столько, что здоровому человеку умотаться в пору – не то что Покойнику. Когда грузчики устроились на обед, Гвоздь впервые на памяти Кэссина нарушил свое неписаное правило – не отходить от них дальше, чем на десять шагов. Он увел изнемогающих побегайцев на ту груду ящиков, где они сидели вчера, и велел расположиться на недолгий отдых.
– Расскажи что-нибудь, Помело, – отчаянно зевая, попросил Воробей. – Не то усну, ей-слово.
– Дело говоришь, – одобрил Гвоздь. – Рассказывай, Помело.
Кэссина пронизало предчувствие. Он начал рассказывать, дрожа от сдержанного ожидания, и совершенно не удивился, когда из-за ящиков вновь возник давешний незнакомец. У Кэссина мигом пересохло в глотке, но он не позволил себе сбиться или даже сглотнуть. По всей видимости, его усилия не пропали даром: никто из побегайцев не заметил вчерашнего случайного слушателя, никто даже не обернулся. Ай да Кэссин! Надо же, до чего увлеклись побегайцы его рассказом! Пожалуй, даже слишком… пора и прекратить его, не то отдых продлится больше, чем рассчитывал Гвоздь, – и вряд ли Гвоздь будет благодарен Кэссину за задержку.
– А как воин обманул мага, я вам завтра расскажу, – нахально заявил Кэссин, спрыгивая с ящиков наземь.
– Непременно приду послушать, – звучно, хоть и негромко произнес незнакомец. – А пока держи, парень. Заработал.
И в руке Кэссина вновь оказалась тяжелая серебряная монета.

Глава 2
ЧЕРНЫМ ПО БЕЛОМУ

Овальная печать канцелярии Тайного Приказа тускло синела в левом верхнем углу пергамента. Рядом с ней примостился узкий черный прямоугольник.
Его высокородное благолепие господин Главный министр Тагино досадливо сморщился. Черная прямоугольная печать означала, что перед ним не оригинал письма, временно выкраденный магическим образом, а всего лишь снятая учеником мага копия текста. А ведь он велел доставить ему не копию, а само письмо!
– Где оригинал? – нетерпеливо спросил он, небрежно поигрывая перстнем с неприметным серо-розовым плоским камнем. Зато на камне этом вырезана его личная печать, и одно прикосновение этого камня к бумаге способно изменить жизни многих людей – а то и уничтожить их вовсе.
– Моя вина, ваше высокородное благолепие! – Начальник Магической канцелярии распростерся ниц, касаясь лбом пола.
– Прекратите вылизывать мрамор, Нигори, – холодно произнес Тагино, – это и без вас найдется кому делать. Не гневите меня попусту.
Нигори испуганно воззрился на господина министра снизу вверх, но не встал.
– Я ведь говорил вам, Нигори, – все так же холодно и мягко продолжал Тагино, – мне не нужны оправдания, мне нужен результат. И меня совсем не интересует, чья это вина. Мне совершенно безразлично, кого отправить к палачу, – вас или кого-то другого. Меня интересует, где оригинал письма. Извольте немедленно встать и объяснить подобающим образом, где он. И не заставляйте меня понапрасну терять время. Иначе следующий приказ вы получите в кошельке из кожи, снятой с ваших ушей.
Нигори вскочил, пыхтя и отдуваясь.
– Продолжим, – как ни в чем не бывало вымолвил Тагино.
– Ваше благолепие… – тихо и боязливо выговорил Нигори, – оригинал достать невозможно.
– Почему? – поинтересовался Тагино, снова начиная вертеть перстень на пальце.
– Соблаговолите выслушать, ваше…
Тагино поморщился. Нигори испуганно прервал новый поток униженных славословий и приступил к сути дела.
– Временно получить оригинал в свое расположение, ваше благолепие, можно только в том случае, если он был подвергнут процедуре магической защиты от обычных средств шпионажа. Тогда есть возможность эту магическую защиту взломать и завладеть на время необходимым документом. Но его высочество господин долгосрочный посол, изволите видеть, не пользуется услугами мага ни для защиты своих писем, ни для их пересылки…
– Он что-то подозревает? – резко перебил его Тагино.
– Не думаю, господин министр, – ответил Нигори, – ни его разговоры, ни письма не дают основания для опасений. Едва ли он прослышал, что с помощью магии можно незаметно выкрасть магически защищенный документ и потом так же незаметно его вернуть. Ведь это государственная тайна.
– Можно подумать, стоит какой-то тайне сделаться государственной, она тем самым становится недоступной, – вздохнул Тагино. – Не старайтесь казаться еще глупее, чем вы есть, Нигори. Если он ничего об этом не знает, почему он не пользуется магией, охраняющей тайну переписки, как все обычные люди?
– Извольте принять во внимание, ваше благолепие, что его высочество господин посол – не обычный человек. Это прирожденный авантюрист, актер и игрок. Ему доставляет удовольствие оставлять с носом нашу разведку, не прибегая для этого ни к каким дополнительным средствам. Если бы он был вынужден воспользоваться магией, он не считал бы свою победу достаточно полной.
– И насколько удачно он, как вы изволили выразиться, оставляет нас с носом? – сухо осведомился Тагино.
– Весьма удачно, ваше благолепие, – признал Нигори. – Ваш предшественник господин Тосин давно уже отказался от мысли спровоцировать его на использование магии.
Губы Тагино даже не дрогнули, но в душе он усмехался. Именно неудачные попытки Тосина и стоили ему в конечном итоге поста Главного министра – не без помощи Тагино, разумеется. Тогда Тагино был рад небывалой изворотливости треклятого иноземного посла. Но теперь ситуация изменилась. Тагино получил то, к чему стремился, – и теперь хитроумие посла угрожает самому Тагино. То, что помогло ему свалить своего предшественника, может с не меньшей легкостью уничтожить его самого. До тех пор, пока этот молодой хитрец торчит в Загорье, Тагино не может предпринять ничего. Посла нужно уничтожить, скомпрометировать или купить – и чем скорее, тем лучше. И подумать только, что господин Главный министр вынужден пользоваться для этой цели такими негодными орудиями! И почему Тосин держал у себя на службе таких болванов?
– Осмелюсь доложить, – осторожно добавил Нигори, – господин Тосин был вполне удовлетворен магическими копиями его писем. Ведь, по сути дела, разницы никакой.
Именно по сути дела разница громадная! Копия содержит только текст письма – пусть и со всеми описками и помарками. Но вот уже почерк писавшего она передать не в силах. Даже почерк! А ведь там, где речь идет о дипломатической переписке, значение имеет все: и цвет туши, которой написано послание, и незначительная потертость бумаги или пергамента, и толщина его… все, все до последних мелочей, все может служить для передачи тайного сообщения, все может иметь скрытый смысл, а то и не один. Что толку от блистательной работы мага, расшифровавшего письмо, если оно было написано тушью чуть-чуть другого оттенка, а это значит, что понимать послание надо в обратном смысле! Но объяснять все это Нигори бесполезно. Пустая трата времени. Уж если этот рыхлый толстяк за восемь лет работы на своей нынешней должности не уразумел таких простых вещей… Боги, какой непроходимый болван! И это – начальник Магической канцелярии Тайного Приказа внешней разведки!
– Но если ваше благолепие желает, в следующий раз мы можем отдать приказ выкрасть оригиналы обычным способом. – Нигори так обрадовался своей мысли, что Тагино стоило большого труда не удавить его собственноручно прямо в своем кабинете.
– Ни в коем случае! – резко возразил Тагино. – Не защищенный магией оригинал красть нет смысла. Такая пропажа будет очень скоро обнаружена и вызовет серьезные подозрения. Запомните, Нигори: проявлять интерес следует, не привлекая к себе внимания.
Нигори низко поклонился. Тагино едва сдержал дрожь отвращения.
– Я принимаю ваши объяснения, – ровным невыразительным голосом произнес Тагино. – И согласен, по примеру господина Тосина, удовлетвориться копией. Можете идти. Я доволен вами, Нигори. Передайте тому подмастерью, который снимал копию, что им я тоже доволен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52