– Ну ладно, – отжимая пенные усы, сказал капитан, – можешь нырять себе, меня ты успокоил. Поедешь так…
И он стал подробно объяснять дорогу до водной станции, где раньше помещался комплекс ДОСААФ, а теперь, когда приоритет содействия поменялся и вместо армии и флота нашими лучшими друзьями стали заокеанские братья, теперь там поселились коммерческие конторы и конторки, предпочитающие вид из окна на море, а также Общество спасения на водах, которое и было нужно Николаю.
Время пока не поджимало. Распрощавшись с коллегой, Николай сел в свой джип и сразу закурил. Было начало девятого. Точнее, восемь пятнадцать. Солнце уже жарило вовсю. Недалеко, под вывеской часовой мастерской, почтенного вида старичок в черном передничке и с венчиком остаточного пуха вокруг блестящей тонзуры, энергично выбивал половичок о ствол ближнего каштана, а вокруг, не зная, как все объяснить, в недоумении толпились голуби. Прошел серый грязный кот с обгрызенными ушами. Голуби шарахнулись от него к старичку и – тот хлестко шлепнул половичком – взлетели от избытка сенсорного напряжения. Из соседней дворовой арки осторожно выехала светло-голубая "Победа", в ее сумрачном нутре сквозь экономные тюремные окошки угадывалось кипучее мельтешенье обширного семейства: прилипшее к стеклу детское личико, сменившее его толстое голое Женское плечо, расплющенное поворотом, озлобленная морда черненькой собачки над ухом замученного водителя, плыла тупоносая пластмассовая лодка на багажном верху. Из галантерейного магазина вышла средних лет продавщица в казенном кружевном передничке и крикнула что-то приятное старичку, немедленно сделавшему реверанс. Солнце играло на остриях волн до самого горизонта, а здесь, на набережной, выбирало, словно ворона, маленькие блестящие вещи: хромированный диск колеса промелькнувшего "БМВ", дверные ручки магазина, натертые ладонями покупателей, оберточную фольгу в витрине киоска.
Николай повернул ключ в гнезде, завел мотор и, трогая машину с места, увидел в зеркале разговаривающего по телефону капитана за столиком.
А еще через пятнадцать минут он уже шел почерешне-яблочно-абрикосовому саду к своему домику, который, учитывая его собственные габариты, а также воспоминания детского мира "Чиполлино", смело можно было бы назвать "домиком сеньора Тыквы".
Кстати, он вспомнил свой единственный сонный отдых здесь: ноги его полностью не умещались на кровати, что могло бы в другой ситуации стать причиной накапливающегося раздражения.
Николай взял паспорт, деньги были при нем. Больше здесь делать нечего, и он пошел к хозяйкиному дому. Валентина Петровна, плотно налитая щедрым южным солнцем, весело говорила, буквально ошеломляя быстротой речи, ласковыми увещеваниями, приглашением заходить почаще, словом, за всей этой трескотней явно прослеживалось опасение лишиться платы за жилье. Странный какой-то жилец, который за двое суток заходил всего пару раз, и то ненадолго.
Николай мигом рассеял ее сомнения, уплатив из своих отпускных за месяц вперед. С трофейными долларами чувствовал себя миллионером, а терять место не хотелось: мало ли что ожидает дальше? То состояние, в котором он здесь завис, еще не прояснилось до конца, а наметки прозрения лишь напрягали. И весело, и холодок опасности бодрит душу, так что нельзя забывать о тылах, одним из которых и было здешнее жилье.
В общем, Валентина Петровна, получив деньги, расцвела, подобно солнышку, тут же игравшему на желтых соцветиях подсолнечника. Николай предупредил, что, может быть, несколько дней вообще не покажется. Это, однако, нисколько не огорчило хозяйку, возможно, даже наоборот, хотя румяное крепкое лицо ее выражало неподдельное сочувствие по поводу возможного отсутствия… Его проводили до машины, наличие которой так поразило Валентину Петровну, что впервые натуральное выражение сменило хорошо, жизнью отрепетированную личину. Наверное, она задумалась: не продешевила ли, взимая обычную плату с такого необычного жильца?.. Однако поезд ушел… как и джип Николая, вслед ему Валентина Петровна колоритно махала невесть откуда извлеченным красненьким платочком.
Глава 18
ЗАБЫТЫЕ ОЩУЩЕНИЯ
Водную станцию Николай нашел быстро. Пришлось только свернуть налево по набережной, потом проехать между задними стенами бетонных боксов – то ли автогаражей, то ли лодочных; между ними и шла дорога. Сверху не хватало колючей проволоки, чтобы смутное ощущение принудительной закрытости оформилось вполне.
Как всегда, море ослепляло. И странно было видеть, как за волнорезами водной станции оно волновалось и беспорядочно блистало, подсиненное небом; внутри же медленно масляно колыхалась, словно дышала, успокоенная гладь воды, где – то здесь, то там – торчали большие высокие поплавки, которые, сощурившись от бликов, высматривали прокопченные рыбаки.
Николай не знал, что Семен Маркович носил фамилию Акула, потому как капитан счел достаточным назвать имя и отчество. Привык видно. Николай же, спросив какого-то парня, где он может найти Семена Марковича, услышал: "Акулу? Кажется, в учебном классе".
Решив, что начальствующее лицо просто заслужило такое прозвище, пошел искать учебный класс. Нашел. Там был лишь пацан в плавках, сообщивший, что Акула у себя в кабинете. Николай пошел по указанному коридору, где в конце была дверь с табличкой, красиво звучащей: "Начальник". Вероятно, когда-то фамилия начальника изображалась ниже и на другой табличке, даже какой-то смутный след оставался, но сейчас и скорее всего стихийно победил лаконизм.
Николай повернул ручку двери и вошел в небольшую узкую комнату. Затертый старенький стол с пишущей машинкой, несколько казенных стульев с дерматиновыми сиденьями, на стенах – наглядная агитация в виде плакатов, где стилизованные гибкие парни всячески измывались над утопающим: на одном плакате некто крупный рот в рот приникал к беспомощному подростку, а столпившиеся кругом бугаи ждали своей очереди.
У стола отсутствующей машинистки, возле шкафа с цветными картонными папками, была дверь во вторую комнату. Николай постучал и вошел.
Кабинет был большой, просторный и запущенный.
Напротив входа стол, покрытый зеленым сукном, а поверх – толстое стекло. Рядом – полутораметровый сейф. Два окна, одно открыто, но все равно канцелярский пыльный дух стойко не желал выветриваться. На вешалке серая летняя шляпа, вся сплошь в мелкую дырочку. На уже упомянутом столе, помимо огромной чугунной чернильницы с мамой медведицей и двумя медвежатами (один из которых, попутав бочонок с медом и сосуд с чернилами, норовил оный спереть, но застыл, бедолага, на веки вечные), находились еще папки, потертый портфель и модель яхты.
За этим столом сидел пожилой ветеран в темно-сером полотняном костюме с желтыми металлическими пуговицами. Короткие седые волосы полковника в Отставке (кстати, он им и оказался). В ушах и носу рос пух, такой длинный, что в нем могла запутаться муха.
Под бледными, водянистыми глазками набухали темно-фиолетовые мешки, испещренные морщинками и сосудами. Щеки лоснились, и судя по цвету короткого острого носа, его обладатель в свое время любил сообразить на троих. Из-под воротника, словно мышонок из норки, выглядывал маленький крепкий узел узкого черного галстука.
– Семен Маркович? – вопросительно сказал Николай.
– А вы от капитана Сапожкова? Очень приятно, Акула, – он протянул маленькую сухую руку.
– Акула? – переспросил Николай, впрочем, уже догадавшись.
– Вы насчет лодки и акваланга?
– Да…
– Садитесь, прошу вас, – он указал на стул напротив.
Николай сел.
– Надеюсь, вы взяли с собой паспорт?
Николай предъявил. Пока тот листал страницы, Николай принюхался к нему через стол. От Акулы исходил сухой, отдающий плесенью запах.
Просмотрев паспорт, Семен Маркович снял телефонную трубку и набрал номер.
– Акула, – сказал он и продолжал:
– Зайди, у нас посетитель.
Он положил трубку и сообщил:
– Паспорт останется у нас, пока вы не вернете оборудование согласно инвентарным номерам.
В это время хлопнула дверь предбанника, раздались быстрые шаги, и в кабинете сразу стало тесно.
Мужик был среднего роста, но шустрый до невозможности. Не вдаваясь в подробности, вернее, сам творя эти подробности, он с ходу быстро стал сыпать:
– Семен Маркович! Вы оформляйте, мы сейчас пойдем, подберем для товарища катер. Вы на сколько берете? – уже обращался к Николаю и, не дослушав:
– Очень хорошо, только чтобы к вечеру вернули, сами понимаете, порядок прежде всего, да и суточные расценки это вам не почасовая плата, вернее, наоборот, все равно…
Было ему лет тридцать, плечи имел покатые, носил вконец истертую тельняшку, видом своим, кстати, выдававшую в нем опытного морского волка.
– Вам катер большой или "Волжанки" достаточно?
Если вы один, то "Волжанки" достаточно. С аквалангом знакомы? Хорошо, а то был тут один – шляпа! – зацепился и лежит на дне, друг спас, а то бы каюк. Вас предупредили, что это будет стоить двести долларов, и если опоздаете, то…
– Валерий Семенович! – замахал тут руками Акула. – Здесь вам не эллинг, идите туда с клиентом.
– Понял, понял, Семен Маркович, – шустрый моряк ухватил за руку Николая и потащил за собой.
– Старой закалки, – снисходительно, в то же время уважительно пояснил он. И добавил:
– Меня зовут Валера, а вас?
– Николай.
– Кого-то вы мне напоминаете, – сообщил мимоходом Валера. – Народу много, всех не запомнишь.
Вы уже брали у нас снаряжение?
– Первый раз.
– Ну и ладно.
Кипучая энергия его жизнедеятельности прервалась лишь однажды. Валера уже подготовил акваланг, проверил вместе с Николаем, постучал пальцем по манометру, принес маску, ласты и даже сетку для рапан, за которыми, конечно же, и отправлялся чувак.
Все это они вместе отнесли в железную лодку по имени "Волжанка", мирно дремавшую у причала с поднятым над водой винтом мотора.
– Коррозия сильная. Хорошо, где пресная вода.
Там моторы и не вытаскивают из воды. Это же надо!
А у нас попробуй не вытащи, тут же соль все сожрет.
А вы в отпуск или как? Где остановились?
– У Качаури Отари Карловича. В его доме отдыха.
Тут Валера и застопорился. Он как раз укладывал на дно лодки баллоны акваланга. Услышав, застыл, медленно повернул голову, посмотрел на Николая.
– Вы не работаете? Отдыхаете? – недоверчиво спросил он.
– Считай так, отдыхаю.
– Тогда.., тогда зачем вы у нас берете? У него же…
Хотя это же ваше дело, правда? Вы платите за прокат, мы ничего не видим и не знаем. Правда, да?
Пришлось согласиться.
Николай отдал Валере двести баксов (расписки или иного документа, естественно, не подразумевалось), попросил присмотреть за машиной, дернул шнур зажигания, завел мотор, вывел лодку из тихой заводи водной станции и.., вперед.
Ровно и дико ревет "Вихрь", лодка гулко грохочет днищем о гребни волн, а позади за кормой шумит и кипит бледно-снежная дорога.
Дул сладкий ветер, и солнце горячо стояло в вышине. Николай сбросил рубашку, брюки и летел, летел…
Вокруг широко и свободно трепетала колючим серебром равнина моря, на берегу раскинулся город, постепенно уходя все дальше в сторону. Жарко пекло солнце, но скоро, гораздо быстрее, чем он думал, показались скалы заповедника, и ему уже пришлось высматривать, напрягая память, зыбкие приметы своей цели.
Наконец доплыл. Во всяком случае, берег напротив был вроде бы тот. Ему, однако, пришлось сделать несколько широких кругов, прежде чем появилось приблизительно похожее место. Как и советовал Валера, сбросил на всякий случай плавучий якорь – что-то вроде небольшого парашюта с поплавком, надел ласты, маску, трубку и прыгнул в воду.
Как давно он не нырял в маске! С восемнадцати лет.
Было тогда все впереди, любое ощущение казалось преддверием в то необыкновенное, что ждет за порогом – еще шаг, и откроется прекрасное, далекое, ожидаемое. Но уже тогда знал, как опасно откладывать что-либо на потом, всегда надо пользоваться единственным случаем, даже вот таким, вроде бы не имеющим ничего общего с памятью его прежнего.
И он стал кругами плавать по поверхности, лишь опустив маску под воду и изредка продувая дыхательную трубку от случайного захлеста воды. Он плавал, далеко видя все внизу в зеленоватом свете подводных сумерек.
Все было такое знакомое, прежнее; ощущение свободы, легкости, силы – все отвлекало его от цели, которая тут же перестала казаться столь важной. Дно было неровное, совершенно черные бездны перемежались холмистыми возвышенностями. Видимость – метров тридцать-пятьдесят.., впрочем, точно он определить не мог, руководствуясь ощущениями… Грубо-древняя, горбатая, какая-то окаменевшая от времени до вечной несокрушимости, видимая поверхность дна, покрытая колыхающейся травой – спутанными зарослями, где изредка и зыбко мерцал бок проплывающей рыбы… Одно сразу бросалось в глаза, одно указывало, что все-таки кое-что изменилось за прошедшие десять лет с тех пор, как он, еще мальчишкой, юношей, нырял в море, но, может быть, только здесь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41