Гороскоп Элена поверг ее в ужас и изумление. Может, лучше сжечь эти бумажки и никому не рассказывать?
Фауна с Эленом проследовала в Ночлежку. Мак налил Фауне из бочонка — гостья выпила залпом, не выходя из задумчивости…
— Ну как, ты мне погадала? — с волнением спросил Элен.
Фауна взглянула на него скорбно:
— Лучше не спрашивай…
— Почему? Там что-нибудь плохое?
— Не то слово.
— Ладно, говори, я ничего не боюсь.
— Я уж и так, и этак проверяла… — Фауна вздохнула. — Ты день рождения, случайно, не перепутал?
— Нет, не перепутал.
— Тогда никакой ошибки. — Фауна устало оглядел собравшихся. — По звездам выходит, что Элен станет президентом Соединенных Штатов.
Наступило потрясенное молчание.
— Не верю! — сказал наконец Мак.
— Не хочу быть президентом! — молвил Элен со всей искренностью.
— Хоти не хоти, а звездам виднее, — сказала Фауна. — Поедешь в Вашингтон.
— Не хочу, я там никого не знаю!
— Давайте тогда и мы куда-нибудь поедем, — предложил Уайти II. — Я знаю островки в Тихом океане — заглядение. Может, туда и махнем? Кстати, это подмандатная территория Штатов! Слышь, Элен, твои острова-то!
— Не надо мне никаких островов!
— Может, лучше его убить? — спросил Мак.
— Нельзя, — сказала Фауна. — В гороскопе этого нет. Он проживет до семидесяти восьми лет и помрет от тухлой устрицы.
— Не люблю устриц!
— Ничего, в Вашингтоне полюбишь.
— А может, это все-таки ошибка? —спросил Мак.
— Если бы. Знаешь, сколько раз я проверяла! Нет, ничего тут не попишешь, быть Элену президентом.
— А может, оно и ничего? —раздался одинокий голос Эдди. — Мы ведь еще и не таких президентов видели…
— А нельзя мне пойти отказаться? — Элен был в отчаянии. — Нельзя? Тогда я спрячусь!
— Бесполезно, — мрачно покачала головой Фауна. — Хочешь, проверим еще раз, но надежды никакой. Сколько у тебя на ногах пальцев? Ведь девять?
— Не знаю.
— Посчитай!
Элен снял ботинки, зашевелил губами. Потом объявил горько:
— Ага, девять.
— Вот видишь, и в гороскопе так написано. Так что остается молить бога, чтобы все хорошо обошлось.
— Тут уж моли не моли, хорошего не дождешься, — сказал Уайти II. — Ну Фауна, ну астрология! Сделала из придурка президента. Лучше бы помогла Доку книжку написать…
— Это кто придурок? — грозно спросил Элен.
— Уильям Генри Гаррисон, девятый президент.
— А… — сказал Элен. — Тогда ладно.
— Что же нам делать с Доком? Он стал совсем на себя не похожий! — заверещала Агнесса своим хриплым сопрано. — Я принесла ему пинту виски, он ни разу и не приложился. Сидит, смотрит на свои желтые бумажки. А знаете, что он на них нарисовал?
— Головастиков?.. — предположил Уайти I.
— Нет, хуже. Неприличную картинку!
— Фу ты напугал, — сказал Мак. — Может, он наоборот, на поправку пошел. Так что там за картинка?
— Представляете, — Агнесса понизила голос, — нарисована женщина, совсем голая. А рядом с ней осьминог курит трубку! Нет, раньше Док таких картинок не рисовал!..
Могучая Ида очнулась — словно гора ожила — и сказала:
— А ведь какой раньше был легкий, веселый! Прямо как порча на него нашла. Будь это не Док, а кто другой, я бы сразу подумала, что здесь баба замешана. Да нет! Сроду еще Док от баб не плакал!..
— Зато они от него плакали, — ввернул Мак.
— А может, и правда, дело в какой-нибудь девчонке? — спросила Фауна, подбочась. — Может, водит его какая-нибудь за нос?
— Нет, — сказал Элен, — у него больше на болезнь похоже. Придешь к нему, а он молчит. Скажешь — не слышит… Скорей бы он выздоравливал.
— Давайте ему подбросим парочку девиц, — предложил Уайти II. — Глядишь, и оживет.
— Знаете, — сказал Мак, — хоть и не верю я в эти звезды, пусть-ка Фауна ему погадает. Авось в гороскопе найдем что-нибудь дельное…
— Все вы не верите, только просите, погадай, — проворчала Фауна. — Что мне, больше всех надо?.. Так когда у Дока день рождения?
Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что никто не помнит.
— Вроде бы осенью… — неуверенно сказал Эдди.
— Мне не вроде, мне надо точно знать, — сказала Фауна. — Мак, может, ты у него спросишь?
— Ладно. Слушай, Фауна, ты это… не особо на звезды смотри, прибавь там от себя что надо.
— А что надо?
— Ну, чтоб бросил писать свою чертову книжку. Да зажил по-старому…
— А что плохого, пускай он ее напишет, — сказал Элен. — Раз уж хочется.
— Давайте по-честному, — сказал Мак и почесал живот. — Конечно, ему хочется эту книжку написать, день и ночь над ней страдает. Только знаете, что я думаю? Никогда он ее не напишет!
— Это почему?! — Элен аж с места привскочил.
— Знаете, есть такие люди, их врачи называют «предрасположенные к страданиям»? Они страдают всегда и везде. А почему? Потому что на самом деле им страдать нравится! Так и наш Док. Ему не книжку хочется написать, а пострадать.
—Выходит, он сам себя мучает? — удивился Уайти I. — Зачем?
— Сейчас объясню. Слыхали такое слово — «замена»?
— Это у футболистов, что ли? — спросил Эдди.
— Сам ты футболист, — сказал Мак. — «Замена» — это когда человеку чего-то недостает и он пытается восполнить чем-то еще. Сам того не зная.
— Врешь! — грозно вскричал Элен. — Док все на свете знает.
— Спокойно, — сказал Мак, — конечно, знает. Он и про книжку знает. Знает, что книжка — еще не самый главный вопрос! Потому и не может ее написать! Quod erat demonstrandum.
— Чего, чего? — не поняла Фауна.
— Ч. т. д. — что и требовалось доказать.
— Ах, да, — сказала Фауна. — Твоя правда…
10. В СТЕНЕ, НАС ОКРУЖАЮЩЕЙ, ЕСТЬ ЛАЗ, НАС ВОПРОШАЮЩИЙ
Док сделал кое-какую перестановку: теперь стол стоял у окна. Док строчил по желтой бумаге: «Изменение цвета, по-видимому, является не только следствием усиленного притока жидкостей к поверхности, но также следствием коробления тканей, которое вызывает преломление световых лучей, создавая тем самым впечатление цвета».
Где-то хлопнула дверь. Док бросил взгляд в окно: по тропинке от дверей Королевской ночлежки вразвалку шла Фауна.
Док снова склонился над столом, но тут на улице послышались шаги. Так, а теперь кто? Оказывается, это Могучая Ида идет к себе в кафе. Вот открылась двери лавки и показался Джозеф-Мария. Он перешел через дороту, поднялся на крыльцо Западной биологической и постучал.
— Войдите, — крикнул Док (в голосе звучало облегчение).
— Вот, решил заглянуть. А то у меня оркестр над головой репетирует. Свихнуться можно.
— Вообще-то я занят, — не очень уверенно сказал Док.
Джозеф-Мария осмотрел комнату.
— Зачем тебе змеи?
— Продавать.
Док выглянул в окно.
— Да кто их купит? — сказал Джозеф-Мария. — Что ты там увидел? —Он по-гусиному вытянул шею в сторону окна. — Так это же новенькая, та самая, из «Медвежьего стяга». Ох, Фауна с ней и наплачется!..
— С кем? — рассеянно спросил Док.
— Ты что, не слышишь?
— Мне надо работать… — вяло сказал Док.
— Знаешь, — неожиданно сказал Патрон, — а я все равно не верю!
— Ты о чем?
— Не верю, что в шахматах нельзя сжульничать.
— Нельзя! Извини, мне пора.
— Постой, куда спешишь?
— Отлив скоро…
Док брел берегом моря. Белые от пены волны лезли на песок, нет-нет да и обдавали ноги. Впереди катили кулички. Золотое солнце уходило все дальше в простор на запад; на ниточке горизонта непрочно замерла шхуна.
Слева белели круглые песчаные дюны, за ними вставали сосны — темные, словно хранившие днем частицу ночи.
«Итак, при стимуляция у них учащается пульс, точь-в-точь как у человека в момент эмоционального или физического напряжения. Возможно, выделяется адреналин. Но как это доказать? Теперь до самых весенних приливов не найти подопытных организмов…» — думал Док.
«Веришь ли ты сам во все это? Ты разучился смеяться над собой. Ты в плену у своего самомненья», — наговаривал средний голос.
«Одинок ты! Никому ничего не даешь, ни от кого не берешь… Никто не согреет твою душу! Нет у тебя дорогого человека!»-надсаживался где-то в самом нутре нижний голос.
Больше всего на свете Док хотел вернуться к старой жизни — так взрослые порой хотят вернуться в детство, забывая о том, что и детям бывает горько. Док присел на корточки и, согнув ладонь совком, вырыл ямку в сыром песке. Ямка быстро наполнялась водой, песчаные края таяли. Из-под пальцев пустился наутек песчаный крабик.
Сзади раздался голос:
— Чего ты ищешь?
— Ничего, — буркнул Док, не оборачиваясь.
— Тут нет моллюсков.
— Знаю, — бросил Док. Верхний голос запел: «Хочу быть один. Надоели разговоры, объяснения, споры. Не желаю слушать. Сейчас мне выдадут какую-нибудь доморощенную океанологическую теорию. Лучше не оборачиваться».
— В море столько металла! — сказал голос сзади. — Магнием из одной кубической мили можно было бы вымостить всю страну. — «Везет мне на чокнутых, — подумал Док. — Магнитом, что ли, их ко мне тянет?»
— Я ясновидец, — сказал голос сзади.
Не вставая, Док стремительно обернулся, в нем закипала злость:
— Очень приятно! Я тоже ясновидец. А двум ясновидцам в одном месте тесно! — сроду он еще не был так невежлив с незнакомым человеком.
Незнакомец был крупный бородатый мужчина с живыми и ясными глазами здорового смышленого ребенка. Одет в драный комбинезон и выцветшую голубую рубаху. Ноги босы. На голове соломенная шляпа с двумя порядочными дырами в полях — явно, прежним ее хозяином была лошадь какого-нибудь фермера.
Доку стало занятно.
— Я имею обыкновение приглашать захожих людей отобедать со мной, — сказал ясновидец. — Конечно, в этом я не оригинал. То же делал Гарун-аль-Рашид. Пойдемте…
Док поднялся с корточек, в подколеньях покалывало как иголочками. Рядом с маленьким Доком ясновидец высился подобно башне. Глаза у него и впрямь как у смышленого, жизнерадостного ребенка; зато лицо словно из гранита высечено — такие лица были у пророков и патриархов; так же, наверное, выглядели святые, думал Док. Из обтрепанных рукавов голубой рубахи торчали руки — узловатые, как виноградная лоза; ладони одеты коричневым панцирем мозолей, иссечены порезами ракушек. В левой руке ясновидец держал дряхлые кеды. Видя, что Док смотрит на них, он сказал:
— Я их надеваю, когда захожу в море, — ракушки очень острые, приходится защищать ногу.
— Гаруна, — сказал Док, невольно смягчаясь, — посещали джинны, а также духи земли, огня и воды. Вас тоже навещают джинны? — и тут же подумал: «Господи, ну зачем я ввязался в этот дурацкий разговор? Надо поскорее сматываться, пока еще можно».
Ясновидец посмотрел сверху вниз в лицо Доку.
— Я живу один, — сказал он просто. — Живу на вольном воздухе. Ночью лежишь: волны плещут, сучья сосновые над головой чудно так чернеют… Конечно, от всего этого — от звуков, от тишины, от разноцветья и одиночества — у меня бывают видения. Да и у кого бы их не было…
— Но ведь вы в них не верите? — Док ожидал услышать в ответ «нет».
— По-моему, — отвечал ясновидец, — вера тут ни при чем. Вы видели, как солнце садится в океан? Какое оно делается плоское, как причудливо меняет очертанья? Неужели вы себе напоминаете, что это иллюзия, вызванная атмосферной пылью и преломлением света в воде?.. Наверное, просто наслаждаетесь красотой. А у вас не бывает видений?
— Нет.
— А когда вы слушаете музыку, разве вам не являются какие-то образы, воспоминания?
— Ну, это совсем другое дело…
—Не вижу разницы, — сказал ясновидец. — Прошу вас, обед готов.
Среди дюн, в местах, где искривленные ветром сосны сдерживают ползучий песок, образуются небольшие глубокие ложбины. В одной из таких ложбинок, в какой-нибудь сотне ярдов от берега, и жил ясновидец. Крохотная долинка была защищена от ветра. Сверху нависали сосновые сучья; душистая хвоя густо устилала песок. Над головами, в вершинах деревьев, гулял ветер, а на дне маленькой чаши было тихо и уютно; под корявыми ветвями постоянно царил полумрак. Сосны выжили лишь потому, что все время подлаживались к буйным силам стихии: росли кривыми да коренастыми, вытягивали по ветру руки-сучья, опекали стелющиеся растеньица, которые замедляют ход дюн. Под соснами горел костер, на плоских накаленных камнях, служивших плитой, в закопченных дочерна консервных банках дымилось какое-то варево.
— Рад вас приветствовать в своем доме, — сказал ясновидец. — Нас ждет чудесный обед.
Из развилки сосны он вынул большую жестянку, извлек из нее батон белого хлеба, отрезал два толстых ломтя. Потом из мокрой корзинки достал несколько морских ежей, расколол их о камень, положил на хлеб их гонады.
— Самцы сладкие, самки кислые. Я их смешиваю.
— Да, я их пробовал. — сказал Док, — Этот продукт очень богат белком. Итальянцы их едят. Говорят, они содержат вещества, усиливающие половое чувство.
Есть люди, которых никаким умным трепом не собьешь. Ясновидец был непобедимо прост.
— Теперь, — промолвил он, — попробуем вареных моллюсков. У меня есть булавка, чтоб удобней подцеплять. А морскую капусту вы любите? У нее изысканный вкус. Еще у меня есть сборная похлебка — нечто вроде буйабес. Не буду говорить из чего — догадайтесь сами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Фауна с Эленом проследовала в Ночлежку. Мак налил Фауне из бочонка — гостья выпила залпом, не выходя из задумчивости…
— Ну как, ты мне погадала? — с волнением спросил Элен.
Фауна взглянула на него скорбно:
— Лучше не спрашивай…
— Почему? Там что-нибудь плохое?
— Не то слово.
— Ладно, говори, я ничего не боюсь.
— Я уж и так, и этак проверяла… — Фауна вздохнула. — Ты день рождения, случайно, не перепутал?
— Нет, не перепутал.
— Тогда никакой ошибки. — Фауна устало оглядел собравшихся. — По звездам выходит, что Элен станет президентом Соединенных Штатов.
Наступило потрясенное молчание.
— Не верю! — сказал наконец Мак.
— Не хочу быть президентом! — молвил Элен со всей искренностью.
— Хоти не хоти, а звездам виднее, — сказала Фауна. — Поедешь в Вашингтон.
— Не хочу, я там никого не знаю!
— Давайте тогда и мы куда-нибудь поедем, — предложил Уайти II. — Я знаю островки в Тихом океане — заглядение. Может, туда и махнем? Кстати, это подмандатная территория Штатов! Слышь, Элен, твои острова-то!
— Не надо мне никаких островов!
— Может, лучше его убить? — спросил Мак.
— Нельзя, — сказала Фауна. — В гороскопе этого нет. Он проживет до семидесяти восьми лет и помрет от тухлой устрицы.
— Не люблю устриц!
— Ничего, в Вашингтоне полюбишь.
— А может, это все-таки ошибка? —спросил Мак.
— Если бы. Знаешь, сколько раз я проверяла! Нет, ничего тут не попишешь, быть Элену президентом.
— А может, оно и ничего? —раздался одинокий голос Эдди. — Мы ведь еще и не таких президентов видели…
— А нельзя мне пойти отказаться? — Элен был в отчаянии. — Нельзя? Тогда я спрячусь!
— Бесполезно, — мрачно покачала головой Фауна. — Хочешь, проверим еще раз, но надежды никакой. Сколько у тебя на ногах пальцев? Ведь девять?
— Не знаю.
— Посчитай!
Элен снял ботинки, зашевелил губами. Потом объявил горько:
— Ага, девять.
— Вот видишь, и в гороскопе так написано. Так что остается молить бога, чтобы все хорошо обошлось.
— Тут уж моли не моли, хорошего не дождешься, — сказал Уайти II. — Ну Фауна, ну астрология! Сделала из придурка президента. Лучше бы помогла Доку книжку написать…
— Это кто придурок? — грозно спросил Элен.
— Уильям Генри Гаррисон, девятый президент.
— А… — сказал Элен. — Тогда ладно.
— Что же нам делать с Доком? Он стал совсем на себя не похожий! — заверещала Агнесса своим хриплым сопрано. — Я принесла ему пинту виски, он ни разу и не приложился. Сидит, смотрит на свои желтые бумажки. А знаете, что он на них нарисовал?
— Головастиков?.. — предположил Уайти I.
— Нет, хуже. Неприличную картинку!
— Фу ты напугал, — сказал Мак. — Может, он наоборот, на поправку пошел. Так что там за картинка?
— Представляете, — Агнесса понизила голос, — нарисована женщина, совсем голая. А рядом с ней осьминог курит трубку! Нет, раньше Док таких картинок не рисовал!..
Могучая Ида очнулась — словно гора ожила — и сказала:
— А ведь какой раньше был легкий, веселый! Прямо как порча на него нашла. Будь это не Док, а кто другой, я бы сразу подумала, что здесь баба замешана. Да нет! Сроду еще Док от баб не плакал!..
— Зато они от него плакали, — ввернул Мак.
— А может, и правда, дело в какой-нибудь девчонке? — спросила Фауна, подбочась. — Может, водит его какая-нибудь за нос?
— Нет, — сказал Элен, — у него больше на болезнь похоже. Придешь к нему, а он молчит. Скажешь — не слышит… Скорей бы он выздоравливал.
— Давайте ему подбросим парочку девиц, — предложил Уайти II. — Глядишь, и оживет.
— Знаете, — сказал Мак, — хоть и не верю я в эти звезды, пусть-ка Фауна ему погадает. Авось в гороскопе найдем что-нибудь дельное…
— Все вы не верите, только просите, погадай, — проворчала Фауна. — Что мне, больше всех надо?.. Так когда у Дока день рождения?
Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что никто не помнит.
— Вроде бы осенью… — неуверенно сказал Эдди.
— Мне не вроде, мне надо точно знать, — сказала Фауна. — Мак, может, ты у него спросишь?
— Ладно. Слушай, Фауна, ты это… не особо на звезды смотри, прибавь там от себя что надо.
— А что надо?
— Ну, чтоб бросил писать свою чертову книжку. Да зажил по-старому…
— А что плохого, пускай он ее напишет, — сказал Элен. — Раз уж хочется.
— Давайте по-честному, — сказал Мак и почесал живот. — Конечно, ему хочется эту книжку написать, день и ночь над ней страдает. Только знаете, что я думаю? Никогда он ее не напишет!
— Это почему?! — Элен аж с места привскочил.
— Знаете, есть такие люди, их врачи называют «предрасположенные к страданиям»? Они страдают всегда и везде. А почему? Потому что на самом деле им страдать нравится! Так и наш Док. Ему не книжку хочется написать, а пострадать.
—Выходит, он сам себя мучает? — удивился Уайти I. — Зачем?
— Сейчас объясню. Слыхали такое слово — «замена»?
— Это у футболистов, что ли? — спросил Эдди.
— Сам ты футболист, — сказал Мак. — «Замена» — это когда человеку чего-то недостает и он пытается восполнить чем-то еще. Сам того не зная.
— Врешь! — грозно вскричал Элен. — Док все на свете знает.
— Спокойно, — сказал Мак, — конечно, знает. Он и про книжку знает. Знает, что книжка — еще не самый главный вопрос! Потому и не может ее написать! Quod erat demonstrandum.
— Чего, чего? — не поняла Фауна.
— Ч. т. д. — что и требовалось доказать.
— Ах, да, — сказала Фауна. — Твоя правда…
10. В СТЕНЕ, НАС ОКРУЖАЮЩЕЙ, ЕСТЬ ЛАЗ, НАС ВОПРОШАЮЩИЙ
Док сделал кое-какую перестановку: теперь стол стоял у окна. Док строчил по желтой бумаге: «Изменение цвета, по-видимому, является не только следствием усиленного притока жидкостей к поверхности, но также следствием коробления тканей, которое вызывает преломление световых лучей, создавая тем самым впечатление цвета».
Где-то хлопнула дверь. Док бросил взгляд в окно: по тропинке от дверей Королевской ночлежки вразвалку шла Фауна.
Док снова склонился над столом, но тут на улице послышались шаги. Так, а теперь кто? Оказывается, это Могучая Ида идет к себе в кафе. Вот открылась двери лавки и показался Джозеф-Мария. Он перешел через дороту, поднялся на крыльцо Западной биологической и постучал.
— Войдите, — крикнул Док (в голосе звучало облегчение).
— Вот, решил заглянуть. А то у меня оркестр над головой репетирует. Свихнуться можно.
— Вообще-то я занят, — не очень уверенно сказал Док.
Джозеф-Мария осмотрел комнату.
— Зачем тебе змеи?
— Продавать.
Док выглянул в окно.
— Да кто их купит? — сказал Джозеф-Мария. — Что ты там увидел? —Он по-гусиному вытянул шею в сторону окна. — Так это же новенькая, та самая, из «Медвежьего стяга». Ох, Фауна с ней и наплачется!..
— С кем? — рассеянно спросил Док.
— Ты что, не слышишь?
— Мне надо работать… — вяло сказал Док.
— Знаешь, — неожиданно сказал Патрон, — а я все равно не верю!
— Ты о чем?
— Не верю, что в шахматах нельзя сжульничать.
— Нельзя! Извини, мне пора.
— Постой, куда спешишь?
— Отлив скоро…
Док брел берегом моря. Белые от пены волны лезли на песок, нет-нет да и обдавали ноги. Впереди катили кулички. Золотое солнце уходило все дальше в простор на запад; на ниточке горизонта непрочно замерла шхуна.
Слева белели круглые песчаные дюны, за ними вставали сосны — темные, словно хранившие днем частицу ночи.
«Итак, при стимуляция у них учащается пульс, точь-в-точь как у человека в момент эмоционального или физического напряжения. Возможно, выделяется адреналин. Но как это доказать? Теперь до самых весенних приливов не найти подопытных организмов…» — думал Док.
«Веришь ли ты сам во все это? Ты разучился смеяться над собой. Ты в плену у своего самомненья», — наговаривал средний голос.
«Одинок ты! Никому ничего не даешь, ни от кого не берешь… Никто не согреет твою душу! Нет у тебя дорогого человека!»-надсаживался где-то в самом нутре нижний голос.
Больше всего на свете Док хотел вернуться к старой жизни — так взрослые порой хотят вернуться в детство, забывая о том, что и детям бывает горько. Док присел на корточки и, согнув ладонь совком, вырыл ямку в сыром песке. Ямка быстро наполнялась водой, песчаные края таяли. Из-под пальцев пустился наутек песчаный крабик.
Сзади раздался голос:
— Чего ты ищешь?
— Ничего, — буркнул Док, не оборачиваясь.
— Тут нет моллюсков.
— Знаю, — бросил Док. Верхний голос запел: «Хочу быть один. Надоели разговоры, объяснения, споры. Не желаю слушать. Сейчас мне выдадут какую-нибудь доморощенную океанологическую теорию. Лучше не оборачиваться».
— В море столько металла! — сказал голос сзади. — Магнием из одной кубической мили можно было бы вымостить всю страну. — «Везет мне на чокнутых, — подумал Док. — Магнитом, что ли, их ко мне тянет?»
— Я ясновидец, — сказал голос сзади.
Не вставая, Док стремительно обернулся, в нем закипала злость:
— Очень приятно! Я тоже ясновидец. А двум ясновидцам в одном месте тесно! — сроду он еще не был так невежлив с незнакомым человеком.
Незнакомец был крупный бородатый мужчина с живыми и ясными глазами здорового смышленого ребенка. Одет в драный комбинезон и выцветшую голубую рубаху. Ноги босы. На голове соломенная шляпа с двумя порядочными дырами в полях — явно, прежним ее хозяином была лошадь какого-нибудь фермера.
Доку стало занятно.
— Я имею обыкновение приглашать захожих людей отобедать со мной, — сказал ясновидец. — Конечно, в этом я не оригинал. То же делал Гарун-аль-Рашид. Пойдемте…
Док поднялся с корточек, в подколеньях покалывало как иголочками. Рядом с маленьким Доком ясновидец высился подобно башне. Глаза у него и впрямь как у смышленого, жизнерадостного ребенка; зато лицо словно из гранита высечено — такие лица были у пророков и патриархов; так же, наверное, выглядели святые, думал Док. Из обтрепанных рукавов голубой рубахи торчали руки — узловатые, как виноградная лоза; ладони одеты коричневым панцирем мозолей, иссечены порезами ракушек. В левой руке ясновидец держал дряхлые кеды. Видя, что Док смотрит на них, он сказал:
— Я их надеваю, когда захожу в море, — ракушки очень острые, приходится защищать ногу.
— Гаруна, — сказал Док, невольно смягчаясь, — посещали джинны, а также духи земли, огня и воды. Вас тоже навещают джинны? — и тут же подумал: «Господи, ну зачем я ввязался в этот дурацкий разговор? Надо поскорее сматываться, пока еще можно».
Ясновидец посмотрел сверху вниз в лицо Доку.
— Я живу один, — сказал он просто. — Живу на вольном воздухе. Ночью лежишь: волны плещут, сучья сосновые над головой чудно так чернеют… Конечно, от всего этого — от звуков, от тишины, от разноцветья и одиночества — у меня бывают видения. Да и у кого бы их не было…
— Но ведь вы в них не верите? — Док ожидал услышать в ответ «нет».
— По-моему, — отвечал ясновидец, — вера тут ни при чем. Вы видели, как солнце садится в океан? Какое оно делается плоское, как причудливо меняет очертанья? Неужели вы себе напоминаете, что это иллюзия, вызванная атмосферной пылью и преломлением света в воде?.. Наверное, просто наслаждаетесь красотой. А у вас не бывает видений?
— Нет.
— А когда вы слушаете музыку, разве вам не являются какие-то образы, воспоминания?
— Ну, это совсем другое дело…
—Не вижу разницы, — сказал ясновидец. — Прошу вас, обед готов.
Среди дюн, в местах, где искривленные ветром сосны сдерживают ползучий песок, образуются небольшие глубокие ложбины. В одной из таких ложбинок, в какой-нибудь сотне ярдов от берега, и жил ясновидец. Крохотная долинка была защищена от ветра. Сверху нависали сосновые сучья; душистая хвоя густо устилала песок. Над головами, в вершинах деревьев, гулял ветер, а на дне маленькой чаши было тихо и уютно; под корявыми ветвями постоянно царил полумрак. Сосны выжили лишь потому, что все время подлаживались к буйным силам стихии: росли кривыми да коренастыми, вытягивали по ветру руки-сучья, опекали стелющиеся растеньица, которые замедляют ход дюн. Под соснами горел костер, на плоских накаленных камнях, служивших плитой, в закопченных дочерна консервных банках дымилось какое-то варево.
— Рад вас приветствовать в своем доме, — сказал ясновидец. — Нас ждет чудесный обед.
Из развилки сосны он вынул большую жестянку, извлек из нее батон белого хлеба, отрезал два толстых ломтя. Потом из мокрой корзинки достал несколько морских ежей, расколол их о камень, положил на хлеб их гонады.
— Самцы сладкие, самки кислые. Я их смешиваю.
— Да, я их пробовал. — сказал Док, — Этот продукт очень богат белком. Итальянцы их едят. Говорят, они содержат вещества, усиливающие половое чувство.
Есть люди, которых никаким умным трепом не собьешь. Ясновидец был непобедимо прост.
— Теперь, — промолвил он, — попробуем вареных моллюсков. У меня есть булавка, чтоб удобней подцеплять. А морскую капусту вы любите? У нее изысканный вкус. Еще у меня есть сборная похлебка — нечто вроде буйабес. Не буду говорить из чего — догадайтесь сами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32