Смирнов взял писателя под руку:
- Мы мешаем, Василий Константинович. Где мы можем без помех
поговорить?
- Пойдемте на кухню, Александр Иванович.
В стерильно чистой кухне на столе стоял пустой графинчик и пустой
стакан. Смирнов понятливо ухмыльнулся:
- От расстройства чувств позволили?
- Не скрою: хотел было. Да он меня опередил.
- Кто "он"?
- Да вор этот.
- Интересно. А много в графинчике было?
Василий Константинович указал пальцем уровень. Грамм по сто-сто
пятьдесят, не больше.
- Я, честно говоря, днем не употребляю. Но сегодня, сами понимаете...
- неизвестно почему оправдываясь, пояснил писатель.
- А еще какая-нибудь выпивка в доме есть?
- Отсутствует. - Писатель вздохнул. - Меня Ирина Всеволодовна бдит.
- Что же из квартиры взяли, Василий Константинович?
- Шубу жены, довольно дорогую, из обезьяны, каракулевую дочкину, два
моих костюма, и так, по мелочам.
- Что за мелочи?
- Побрякушки всякие. Кольца, кулоны, часы. Они все в шкатулке лежали.
- Действительно побрякушки или золото настоящее?
- Золотые, естественно. Кольцо - маркиза с бриллиантами, кольцо с
порядочным изумрудом, бирюзовый гарнитур, часы швейцарские в осыпи...
- Ничего себе побрякушки. А деньги?
- Денег в доме не держу. Понемногу в карманах, в сумках. А он, видно,
деньги искал. Весь мой стол перевернул, мерзавец.
- Спасибо, Василий Константинович. Скажите, а ребята стакан и
графинчик смотрели?
- Смотрели, смотрели. Сказали, что отпечатков нет, в перчатках, мол,
работал.
Смирнов прошел в спальню, куда уже переместилась группа. Старший
вопросительно посмотрел на него.
- По-моему, Скачок, - поделился своими соображениями Александр.
- По-моему, тоже, - саркастически согласился старший.
- Высокий профессионал. Работал в перчатках, ни одного пальчика.
Замок отжат мастерски, взято все по точному выбору.
- Скажите, - робко поинтересовался писатель, - почему когда вот
здесь, в спальне, стояли прекрасные кожаные чемоданы, он, для того, чтобы
уложить вещи, полез на антресоли и достал драный фибровый?
Из-за спины писателя Казарян дал нужные разъяснения:
- Чтобы все соответствовало, товарищ писатель. Вор чемодану и чемодан
вору.
- Не понял, - обернулся к Казаряну писатель.
В ватнике и кирзачах и с заграничным чемоданом, представляете?
Лакомый кусок для любого милиционера.
- Теперь понял! - ужасно обрадовался писатель.
- Мы вам не нужны? - спросил у старшего Смирнов.
- Да уж как-нибудь обойдемся.
- Эксперта я вам оставлю. А мы, Рома, с тобой пойдем погуляем.
На улице встретили недовольного Семеныча и удрученного Верного.
Семеныч, чтобы избежать подначки, начал первым:
- Вы бы еще нас на улицу Горького вывели или на площадь Свердлова!
Найдешь тут! Только собаку нервируют.
- Докуда хоть довел? - миролюбиво поинтересовался Александр.
- До Беговой. А там уж полный бардак, только нюх собаке портить.
Смирнов посмотрел на Верного. Тот, будто понимая, виновато отвел
глаза.
- Не унывай, кабыздох!
- Собачку не смей обижать. Если что - я виноват, - сказал Семеныч.
Ничего не ответив, Смирнов ободряюще похлопал того по спине и вместе с
Казаряном пошел дальше. Они пересекли Беговую и поплелись вдоль церковной
ограды стадиона Юных пионеров. Из-за угла выползал трамвай. Двадцать
третий номер.
- А ну-ка покажи, как от тебя Цыган ушел! - требовательно предложил
Александр.
- А вот так! - заорал Казарян и с ходу набрал немыслимую скорость.
Хотел вспрыгнуть на подножку, хотел, чтобы этого не смог сделать Смирнов,
хотел уехать один, показал кукиш оставшемуся Александру. Казарян вспрыгнул
на первую площадку прицепного вагона и торжествующе обернулся. Смирнов из
последних сил бежал рядом с последней площадкой. Успел-таки, зацепился,
прыгнул на подножку, глянул на Казаряна и показал ему кукиш. Роман
ликующим криком вопросил:
- Куда едем, Саня?
- За кудыкину гору! - весело ответил Александр.
За счастье - стоять на подножке мотающегося вагона и весело
перекрикиваться с приятелем, стоящим на другой. Это счастье - ехать по
знакомой, привычно любимой Москве, где они - ее истинные жители. Это
счастье - ни о чем ни думать и лицом ощущать плотный несущий на тебя
воздух. Молодые были еще тогда, здоровые...
Они пересекли Ленинградское шоссе и по Дворцовой аллее вышли к устью
Красноармейской улицы. Справа, на отшибе и от Красноармейской, и от
высоких прекрасных деревьев причудливых аллей, рядом со складом,
расположенным в бывшей церкви стиля ампир, стояла обширная пивная.
Смирнов распахнул дверь, и они через предбанник проникли в помещение.
Переполненная лишь в дни футбольных матчей, когда болельщики в
предвкушении невиданного зрелища сдерживали свое возбуждение употреблением
горячительных напитков до и расшатанную непредсказуемыми перипетиями игры
психику теми же напитками после, пивная эта в обычные дни посещалась лишь
немногими завсегдатаями.
Двое офицеров-летчиков торопливо допивали пиво. Допили и стремительно
удалились. А другая пара застряла ненадолго: молодые инженеры-конструкторы
из ильюшинской шарашки, приняв по сто пятьдесят, бурно спорили по
производственным вопросам. В углу щурился от удовольствия только что
захмелевший алкоголик.
За стойкой у сатуратора несла бессменную вахту буфетчица Дуська. К
ней, весь сияя от возможности лицезреть такое, и направился Александр.
- Сколько же ты лет за стойкой, добрая душа! - произнес он
проникновенно и повернулся к Роману. - Помню, как она меня еще
несовершеннолетнего жалела! Не положено вроде, ан нет, пожалеет пацана,
нальет.
- Несовершеннолетним спиртные напитки запрещено продавать, - сурово
сказала Дуся.
- Ты что, не узнала меня, Дусенька?
- Узнала, Санечка. По шуткам твоим нахальным узнала.
Александр был совсем рядом. Облокотился о стойку, грустно так
посмотрел ей в глаза.
- Что ты у него купила, Дуся?
- Не понимаю, о чем вы, Александр Иваныч.
- Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с
понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.
Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Она достала
из рукава кофты платочек, промокнула глаза, и высморкалась.
- Ничего я у него не покупала. В залог взяла.
- Покажи.
Она выдвинула денежный ящичек и положила на стойку кольцо с зеленым
камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:
- Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.
- Изумруд, не изумруд, а на золоте - проба.
- Сколько ты ему за кольцо отвалила? - ласково спросил Александр.
- Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.
- Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?
- Двести рублей.
- Вот и ладушки. А теперь - по порядку, и не торопись, с
подробностями.
Не впервой. Дуся рассказывала, как под протокол.
- Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в
дверях, осмотрелся - и ко мне. "Дусенька, - говорит, - край. Срочно к
сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо,
последнюю память о матери. Слезами обливаюсь, но продаю". Столковались на
двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к
столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорили они
с Кащеем и ушли. Все.
- Чемодан при нем был? - задал первый вопрос Александр.
- Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула.
Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.
- Кащей - это Серафим Прохоров?
- Он самый, Санечка.
- Совсем, что ли, спился?
- Пьет, сильно пьет.
- А живет все там же, на Красноармейской?
- Там же, там же. Напротив ильюшинской шарашки.
Хоть и тихо говорила Дуся, но при словах "ильюшинская шарашка"
инженеры быстро подняли головы от кружек и опасливо осмотрелись.
- Наказала ты себя на двести рублей, - сказал Александр, взял со
стойки кольцо и осторожно спрятал его во внутренний карман. - Тронулись,
Рома.
...На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба
летчиков - бывший ресторан сомнительной репутации "Эльдорадо". Напротив
соперничало с ним шиком конструктивистское чудо - жилой дом работников
авиации, в первом этаже которого находился гастроном. Заглянули туда. В
винном отделе Смирнов спросил:
- Кащей сегодня водку брал?
- А когда он ее не берет? - вопросом на вопрос ответила ленивая
продавщица.
- Сколько бутылок взял?
- А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? - не могла перейти на ответы
женщина.
Вопросами отделывалась. Александр развернул удостоверение, показал.
Продавщица с удовлетворением усмехнулась:
- Достукался, значит. Три поллитры он взял. И не сучка, а
"Московской".
- Гуляет, выходит. Ну, будь здорова, тетка! - пожелал ей Александр и
двинулся к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.
Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.
- Серафим дома? - спросил Смирнов.
Женщина разогнулась, воткнула топор в колоду, заправила под платок
высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:
- Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.
- Как к нему пройти?
- По лестнице на второй этаж. Вторая комната направо.
Казарян переложил пистолет в карман.
- Что ж, правильно, - кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. -
Начнем, помолясь.
Казарян резким ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом за
ним в помещение вошел Смирнов и прикрыл за собой дверь.
За столом сидели двое, распивали. Но сейчас отвлеклись от хорошего
занятия: смотрели на вошедших.
- Оружие на пол! - приказал Смирнов.
Кащей молчал, улыбался длинной застывшей улыбкой.
Второй ответил спокойно:
- Оружия никогда не ношу. Мне отягчающих не надо.
- Пощупай его, Казарян.
- Встать! - велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся.
Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по
голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный.
Пусто.
Смирнов демонстративно, так, чтобы все видели, переложил пистолет,
ногой придвинул к двери табуретку, сел на нее, не вынимая руки из кармана,
распорядился:
- Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.
Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей
сказал:
- А я тебя помню, Александр.
- Я тебя тоже, Серафим Николаевич.
- Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные
перекраситься.
- Выходит так, Кащей.
Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный
гражданин:
- За что тормознул, начальник?
- За кражу квартиры на Скаковой.
- Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.
- Зато я знаю.
- Вещички-то нашел, начальник?
- Не искал пока.
- Вещичек нет, и кражи нет, начальник.
- А мне много не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи
хватит.
Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов, и
часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное
тряпье вместо постельного белья, взлохмаченное, как в бурю; подобранная на
помойке мебель: разномастные табуретки, кухонная тумбочка с сортирным
деревянным запором вместо стола. Господи, а запах! Пахло прокисшим
алкоголем, нечистым потом, перебродившей помойкой.
Зашумела под окном машина: Казарян загонял ее прямо во двор.
- Пойдемте, граждане, - буднично сказал Александр.
- А я-то зачем? - спросил Кащей.
- Для порядка, - ответил Александр, и все трое спустились по
лестнице.
Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам
"воронка".
- Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, - сказал
Александр и оглядел двор. - В кащеевский сарай вы его не поставили, не
дураки, в чужие - опасно, под замками они, да и заметить могут, за
поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью
будку.
Казарян поднатужился и перевернул конуру. Конура встала на бок и
обнаружила старый фибровый чемодан.
Смирнов поднялся к себе в кабинет. За ним как привязанный плелся
Казарян.
- У тебя что, дел нет? - спросил Александр, усаживаясь. Роман сел
напротив, устало растер ладонями лицо.
- Саня, расскажи, как это ты сделал?
- Ты же видел.
- Видел, но почему именно так? Почему сразу в цвет?
- Все примитивно, Рома, как обезьянья задница.
- Не прибедняйся. Ты - великий сыщик, Саня.
Смирнов тихо засмеялся и смеялся долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
- Мы мешаем, Василий Константинович. Где мы можем без помех
поговорить?
- Пойдемте на кухню, Александр Иванович.
В стерильно чистой кухне на столе стоял пустой графинчик и пустой
стакан. Смирнов понятливо ухмыльнулся:
- От расстройства чувств позволили?
- Не скрою: хотел было. Да он меня опередил.
- Кто "он"?
- Да вор этот.
- Интересно. А много в графинчике было?
Василий Константинович указал пальцем уровень. Грамм по сто-сто
пятьдесят, не больше.
- Я, честно говоря, днем не употребляю. Но сегодня, сами понимаете...
- неизвестно почему оправдываясь, пояснил писатель.
- А еще какая-нибудь выпивка в доме есть?
- Отсутствует. - Писатель вздохнул. - Меня Ирина Всеволодовна бдит.
- Что же из квартиры взяли, Василий Константинович?
- Шубу жены, довольно дорогую, из обезьяны, каракулевую дочкину, два
моих костюма, и так, по мелочам.
- Что за мелочи?
- Побрякушки всякие. Кольца, кулоны, часы. Они все в шкатулке лежали.
- Действительно побрякушки или золото настоящее?
- Золотые, естественно. Кольцо - маркиза с бриллиантами, кольцо с
порядочным изумрудом, бирюзовый гарнитур, часы швейцарские в осыпи...
- Ничего себе побрякушки. А деньги?
- Денег в доме не держу. Понемногу в карманах, в сумках. А он, видно,
деньги искал. Весь мой стол перевернул, мерзавец.
- Спасибо, Василий Константинович. Скажите, а ребята стакан и
графинчик смотрели?
- Смотрели, смотрели. Сказали, что отпечатков нет, в перчатках, мол,
работал.
Смирнов прошел в спальню, куда уже переместилась группа. Старший
вопросительно посмотрел на него.
- По-моему, Скачок, - поделился своими соображениями Александр.
- По-моему, тоже, - саркастически согласился старший.
- Высокий профессионал. Работал в перчатках, ни одного пальчика.
Замок отжат мастерски, взято все по точному выбору.
- Скажите, - робко поинтересовался писатель, - почему когда вот
здесь, в спальне, стояли прекрасные кожаные чемоданы, он, для того, чтобы
уложить вещи, полез на антресоли и достал драный фибровый?
Из-за спины писателя Казарян дал нужные разъяснения:
- Чтобы все соответствовало, товарищ писатель. Вор чемодану и чемодан
вору.
- Не понял, - обернулся к Казаряну писатель.
В ватнике и кирзачах и с заграничным чемоданом, представляете?
Лакомый кусок для любого милиционера.
- Теперь понял! - ужасно обрадовался писатель.
- Мы вам не нужны? - спросил у старшего Смирнов.
- Да уж как-нибудь обойдемся.
- Эксперта я вам оставлю. А мы, Рома, с тобой пойдем погуляем.
На улице встретили недовольного Семеныча и удрученного Верного.
Семеныч, чтобы избежать подначки, начал первым:
- Вы бы еще нас на улицу Горького вывели или на площадь Свердлова!
Найдешь тут! Только собаку нервируют.
- Докуда хоть довел? - миролюбиво поинтересовался Александр.
- До Беговой. А там уж полный бардак, только нюх собаке портить.
Смирнов посмотрел на Верного. Тот, будто понимая, виновато отвел
глаза.
- Не унывай, кабыздох!
- Собачку не смей обижать. Если что - я виноват, - сказал Семеныч.
Ничего не ответив, Смирнов ободряюще похлопал того по спине и вместе с
Казаряном пошел дальше. Они пересекли Беговую и поплелись вдоль церковной
ограды стадиона Юных пионеров. Из-за угла выползал трамвай. Двадцать
третий номер.
- А ну-ка покажи, как от тебя Цыган ушел! - требовательно предложил
Александр.
- А вот так! - заорал Казарян и с ходу набрал немыслимую скорость.
Хотел вспрыгнуть на подножку, хотел, чтобы этого не смог сделать Смирнов,
хотел уехать один, показал кукиш оставшемуся Александру. Казарян вспрыгнул
на первую площадку прицепного вагона и торжествующе обернулся. Смирнов из
последних сил бежал рядом с последней площадкой. Успел-таки, зацепился,
прыгнул на подножку, глянул на Казаряна и показал ему кукиш. Роман
ликующим криком вопросил:
- Куда едем, Саня?
- За кудыкину гору! - весело ответил Александр.
За счастье - стоять на подножке мотающегося вагона и весело
перекрикиваться с приятелем, стоящим на другой. Это счастье - ехать по
знакомой, привычно любимой Москве, где они - ее истинные жители. Это
счастье - ни о чем ни думать и лицом ощущать плотный несущий на тебя
воздух. Молодые были еще тогда, здоровые...
Они пересекли Ленинградское шоссе и по Дворцовой аллее вышли к устью
Красноармейской улицы. Справа, на отшибе и от Красноармейской, и от
высоких прекрасных деревьев причудливых аллей, рядом со складом,
расположенным в бывшей церкви стиля ампир, стояла обширная пивная.
Смирнов распахнул дверь, и они через предбанник проникли в помещение.
Переполненная лишь в дни футбольных матчей, когда болельщики в
предвкушении невиданного зрелища сдерживали свое возбуждение употреблением
горячительных напитков до и расшатанную непредсказуемыми перипетиями игры
психику теми же напитками после, пивная эта в обычные дни посещалась лишь
немногими завсегдатаями.
Двое офицеров-летчиков торопливо допивали пиво. Допили и стремительно
удалились. А другая пара застряла ненадолго: молодые инженеры-конструкторы
из ильюшинской шарашки, приняв по сто пятьдесят, бурно спорили по
производственным вопросам. В углу щурился от удовольствия только что
захмелевший алкоголик.
За стойкой у сатуратора несла бессменную вахту буфетчица Дуська. К
ней, весь сияя от возможности лицезреть такое, и направился Александр.
- Сколько же ты лет за стойкой, добрая душа! - произнес он
проникновенно и повернулся к Роману. - Помню, как она меня еще
несовершеннолетнего жалела! Не положено вроде, ан нет, пожалеет пацана,
нальет.
- Несовершеннолетним спиртные напитки запрещено продавать, - сурово
сказала Дуся.
- Ты что, не узнала меня, Дусенька?
- Узнала, Санечка. По шуткам твоим нахальным узнала.
Александр был совсем рядом. Облокотился о стойку, грустно так
посмотрел ей в глаза.
- Что ты у него купила, Дуся?
- Не понимаю, о чем вы, Александр Иваныч.
- Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с
понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.
Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Она достала
из рукава кофты платочек, промокнула глаза, и высморкалась.
- Ничего я у него не покупала. В залог взяла.
- Покажи.
Она выдвинула денежный ящичек и положила на стойку кольцо с зеленым
камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:
- Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.
- Изумруд, не изумруд, а на золоте - проба.
- Сколько ты ему за кольцо отвалила? - ласково спросил Александр.
- Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.
- Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?
- Двести рублей.
- Вот и ладушки. А теперь - по порядку, и не торопись, с
подробностями.
Не впервой. Дуся рассказывала, как под протокол.
- Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в
дверях, осмотрелся - и ко мне. "Дусенька, - говорит, - край. Срочно к
сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо,
последнюю память о матери. Слезами обливаюсь, но продаю". Столковались на
двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к
столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорили они
с Кащеем и ушли. Все.
- Чемодан при нем был? - задал первый вопрос Александр.
- Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула.
Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.
- Кащей - это Серафим Прохоров?
- Он самый, Санечка.
- Совсем, что ли, спился?
- Пьет, сильно пьет.
- А живет все там же, на Красноармейской?
- Там же, там же. Напротив ильюшинской шарашки.
Хоть и тихо говорила Дуся, но при словах "ильюшинская шарашка"
инженеры быстро подняли головы от кружек и опасливо осмотрелись.
- Наказала ты себя на двести рублей, - сказал Александр, взял со
стойки кольцо и осторожно спрятал его во внутренний карман. - Тронулись,
Рома.
...На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба
летчиков - бывший ресторан сомнительной репутации "Эльдорадо". Напротив
соперничало с ним шиком конструктивистское чудо - жилой дом работников
авиации, в первом этаже которого находился гастроном. Заглянули туда. В
винном отделе Смирнов спросил:
- Кащей сегодня водку брал?
- А когда он ее не берет? - вопросом на вопрос ответила ленивая
продавщица.
- Сколько бутылок взял?
- А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? - не могла перейти на ответы
женщина.
Вопросами отделывалась. Александр развернул удостоверение, показал.
Продавщица с удовлетворением усмехнулась:
- Достукался, значит. Три поллитры он взял. И не сучка, а
"Московской".
- Гуляет, выходит. Ну, будь здорова, тетка! - пожелал ей Александр и
двинулся к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.
Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.
- Серафим дома? - спросил Смирнов.
Женщина разогнулась, воткнула топор в колоду, заправила под платок
высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:
- Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.
- Как к нему пройти?
- По лестнице на второй этаж. Вторая комната направо.
Казарян переложил пистолет в карман.
- Что ж, правильно, - кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. -
Начнем, помолясь.
Казарян резким ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом за
ним в помещение вошел Смирнов и прикрыл за собой дверь.
За столом сидели двое, распивали. Но сейчас отвлеклись от хорошего
занятия: смотрели на вошедших.
- Оружие на пол! - приказал Смирнов.
Кащей молчал, улыбался длинной застывшей улыбкой.
Второй ответил спокойно:
- Оружия никогда не ношу. Мне отягчающих не надо.
- Пощупай его, Казарян.
- Встать! - велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся.
Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по
голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный.
Пусто.
Смирнов демонстративно, так, чтобы все видели, переложил пистолет,
ногой придвинул к двери табуретку, сел на нее, не вынимая руки из кармана,
распорядился:
- Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.
Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей
сказал:
- А я тебя помню, Александр.
- Я тебя тоже, Серафим Николаевич.
- Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные
перекраситься.
- Выходит так, Кащей.
Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный
гражданин:
- За что тормознул, начальник?
- За кражу квартиры на Скаковой.
- Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.
- Зато я знаю.
- Вещички-то нашел, начальник?
- Не искал пока.
- Вещичек нет, и кражи нет, начальник.
- А мне много не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи
хватит.
Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов, и
часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное
тряпье вместо постельного белья, взлохмаченное, как в бурю; подобранная на
помойке мебель: разномастные табуретки, кухонная тумбочка с сортирным
деревянным запором вместо стола. Господи, а запах! Пахло прокисшим
алкоголем, нечистым потом, перебродившей помойкой.
Зашумела под окном машина: Казарян загонял ее прямо во двор.
- Пойдемте, граждане, - буднично сказал Александр.
- А я-то зачем? - спросил Кащей.
- Для порядка, - ответил Александр, и все трое спустились по
лестнице.
Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам
"воронка".
- Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, - сказал
Александр и оглядел двор. - В кащеевский сарай вы его не поставили, не
дураки, в чужие - опасно, под замками они, да и заметить могут, за
поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью
будку.
Казарян поднатужился и перевернул конуру. Конура встала на бок и
обнаружила старый фибровый чемодан.
Смирнов поднялся к себе в кабинет. За ним как привязанный плелся
Казарян.
- У тебя что, дел нет? - спросил Александр, усаживаясь. Роман сел
напротив, устало растер ладонями лицо.
- Саня, расскажи, как это ты сделал?
- Ты же видел.
- Видел, но почему именно так? Почему сразу в цвет?
- Все примитивно, Рома, как обезьянья задница.
- Не прибедняйся. Ты - великий сыщик, Саня.
Смирнов тихо засмеялся и смеялся долго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30