Едем. Я затравлю их обоих.
Венеровский. Практичный муж, да. Хе, хе!
Занавес опускается
Конец первой сцены второго действия
СЦЕНА ВТОРАЯ
Театр представляет деревенский сад в именье Прибышевых.
Во второй сцене второго действия
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Иван Михайлович Прибышев.
Марья Васильевна.
Любовь Ивановна.
Катерина Матвеевна.
Петр Иванович.
Твердынский.
Венеровский.
Беклешов.
Няня.
1-й гость.
2-й гость.
[Гостья].
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Марья Васильевна и няня.
Няня. Вот и вышло по-моему, матушка Марья Васильевна, все, что я говорила. Жених – жених и есть. И на картах сколько ни выкладывала, все бубновый король и свадебная карта. Так все и ложилось.
Марья Васильевна. Да, няня, не легко с дочерью расставаться. Как Иван Михайлович мне нынче сказал, так как ударило меня что-то в это место. (Показывает на затылок.) Так дурно голове. Вот прошлась, и ничего не легче. Ведь приданое, свадьба, все это хлопоты какие!
Няня. Что вам хлопотать? Все готово, все есть.
Марья Васильевна. Одно, как же быть? жених гостей не любит. А ведь нельзя же родных не позвать. Хоть нынче к обеду я Семену Петровичу, Марье Петровне, всем послала…
Няня. Нельзя же, матушка. Как будто украдучи дочь отдаете. Ведь не нами началось, не нами и окончится. Свадьба дело не шуточное. Небось не хуже его ваши-то родные. Что нос-то уж он больно дерет! Что он, князь, что ли, какой? Не бог знает какого лица.
Марья Васильевна. Ты все, няня, его бранишь, нехорошо. Ты вспомни, ведь Любочкин муж будет. Вот всего неделя осталась. Да и Любочка как влюблена, так влюблена! Я даже удивляюсь. Любочка, Любочка, а глядь, у ней через год у самой Любочка будет. И как это все сделалось? Нет, ты, няня, про него дурно не говори. Точно ведь, человек он очень значительный, – так все про него судят. Все знает, везде бывал, писатель. А про кого худо не говорят?
Няня. Я, матушка, при Любочке – при Любовь Ивановне не скажу, а кому же вам сказать, как не мне? Нехорошо, совсем не пристала фанаберия эта. Что вы, однодворцы, что ли, какие? Что ему перед вашими родными-то чваниться? Что он за границей бывал, так нынче, матушка, нет той ледящей помещицы, чтоб за границей-то не бывала. За границей был, вот я какой! И все ездят. Не так, как в старину. Или – я писатель! Эк удивил, невидаль какая – уж на что Катерина Матвеевна! Ведь мы с мальства видели – уж как непонятлива была, и этого чтоб ловкости или приятности, нет ничего, а тоже намедни сказывали, что-то такое напечатывала. Да на что отца дьякона сын меньшой, из семинарии выгнали, а тоже печатывает. По-нынешнему этим не удивишь. Опять – ни богатства, ни родни. Сказывают, отец какой-то пьяный, что и сын к себе не пускает. Ни обращения… так что-то такое. Нет этого входа благородного. Вот как Иван Михайлович, как оденется, да еще помоложе были, взойдет, бывало, молодцом. А так что-то все хочет по-новому, что-то особенное. А нет ничего; и пошутит другой раз – не пристало как-то.
Марья Васильевна. Ах, няня, не говори лучше! Уж, видно, такая судьба.
Няня. Это ваша правда. Словами не поможешь. Одно – ручки ваши, ножки расцелую, послушайте вы скверную, гадкую няньку Марью, послушайте вы мой совет. Богом вас прошу! Не давайте вы ему ничего до времени из денег или из именья. Ведь все ваше, и никто не может вам заказать. Дайте все: приданое, платье, постели, брильянты, дайте все в лучшем виде, а деньги погодите давать. Все человек неизвестный. Погодите, посмотрите, что от него отродится. Дать успеете. Ведь уж я знаю, вы себе ничего не оставите.
Марья Васильевна. Как ты глупо судишь, няня. Ну, как же это можно?
Няня. Уж послушайте раз дуру, попомните. Вот вас богом прошу. Ведь ничего худого не будет. Поживете с ним месяца два, полгода, будет почтителен к теще, с нею хорош, тогда дайте.
Марья Васильевна. Ах, как ты глупа!
Няня. А то что ж, лучше будет, как он денежки заберет, да и вам почтенья не окажет, и ей-то горе мыкать придется? Он и теперь что про вас говорит! Все равно вас считает, как вот этот чулок. Раз в жизни послушайте Машку-дуру, а не послушаете – плакать будете. И близко локоть – да не укусишь.
Марья Васильевна. Какая ты глупая, няня. Я поговорю с Иваном Михайловичем. Непременно поговорю; вот и Любочка идет.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, входят Любочка и студент.
Студент. Это мы совершили с вами не безудовольственную экскурсию.
Любочка. Мамаша! Что ж они не приезжают! Я ходила к ним навстречу. Все нет. Алексей Павлович все со мной ходил и все врет.
Студент. Смехотворство учиняли по случаю пейзанских встреч. И беседа текла небесприятно.
Любочка. Что вы ломаетесь? Надоели, говорите проще.
Студент. Ежели мой способ изъяснения вам кажется неприятственным, пойдемте на качели, Любовь Ивановна. Я качательное движение произведу.
Марья Васильевна. Вы, Алексей Павлович, не хотите ли позавтракать?
Студент. Можно попитаться – это ничего. Любовь Ивановна, пойдемте, право, а то скучно.
Любочка. Ну и скучайте одни, а мне надо дело делать.
Студент. Вот как-с. И важные упражнения-с?
Любочка. Мне надо статью прочесть, мне Анатолий Дмитриевич дал.
Студент. Вотще-с!
Любочка. Что вы ко мне пристаете – право, надоели.
Няня. И как нескладно все что-то.
Студент. И вы мне надоели-с. Но я уважаю ваш пол-с.
Любочка. Что за обращенье!
Марья Васильевна. Алексей Павлыч, теперь надо с Любой иначе уж обращаться.
Студент. Обращению я обучался по премудрой книжице, изданной в шестьдесят третьем году, сочинителя Белова в типографии Серкина под заглавием: «Обращение с особами прекрасного пола, или Искусство быть для оных привлекательным».
Любочка. Мамаша, прогони его; что он ко мне пристал! Пора вам заниматься с Петрушей. Петруша! Петруша (кричит в окно). Что?
Любочка. Зови Алексея Павлыча к себе заниматься. Идите, право, скука, – с самого утра не могу отделаться от вас.
Студент (обиженно). Вы изменили вдруг со мной обращение, и я не знаю, на каких данных.
Любочка. Ни на каких данных, идите вон – и все.
Студент. Прежде вы были много общительнее.
Няня. Эх, сударь, была бы я мать, уж вы бы так при мне с моей дочерью не говорили. Уж я бы вам такую распатрушила!
Марья Васильевна. Что ты, няня, полно, с ума сошла. (Студенту.) И что вы в самом деле пристаете, Алексей Павлыч? Подите к Петруше, я вам завтракать пришлю, а мне нужно поговорить с Любой.
Студент (в сторону). Сей млекопитающий субъект одержим гневом. (К Марье Васильевне.) Что ж, это не вредно-с, позавтракать, пришлите. (Уходит.)
Голос Петруши: «Мать, пришли балыка и вина».
Марья Васильевна. Хорошо.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Няня, Марья Васильевна и Любочка.
Любочка. Мамаша, что ж мне делать? Куда я ни пойду, он везде за мной и пристает как горькая редька… не вели ему, право… Я теперь совсем другая стала.
Марья Васильевна. Ну, да вот нынче жених приедет, и всем объявят.
Няня. А вот вы бы, моя сударушка, сначала с ним бы не шутили. Этому народцу столько дай (показывает на мизинец) – он всю руку тянет. Не кокетничали бы, А то вам, что ни поп – то батька. Вот и дококетничались.
Любочка. Няня, да я совсем не кокетничала; так, прежде играли вместе с Петрушей… и он такой противный! А теперь я слова с ним не говорю, все учусь, книжки читаю, что мне Анатолий Дмитриевич принес, а он покоя не дает.
Няня. Построже держать надо себя. Да что, вы так по доброте! Я бы, коли б моя воля, я бы эту дрянь в дом не пускала. Да дайте срок – я ему напою. Ведь он во всем доме меня одну боится. Пускай его…
Любочка. Мамаша, Катенька еще не знает, что я невеста?
Марья Васильевна. Нет, душенька, только отец да няня, а больше никто. Ведь так вы хотели. Нынче всем объявят.
Любочка. Что ж они не едут? Право, страшно. Мамаша, ведь он недурен собой? Правда, няня?
Марья Васильевна. Да, значительное лицо.
Любочка. А какой умный! Коли бы вы слышали, как он мне все толкует. И как Катенька будет злиться! Ну, да поделом ей. Она все говорит, что я недоразвита. А я теперь и разовьюсь. Он говорит, что в две недели очень развилась. Няня, ты знаешь, она влюблена в него; Она по говорит, а уж я знаю. Вот они, вот они! Мамаша, ты не будешь плакать? Няня, не плачь, пожалуйста. Он этого не любит, да и глупо. Это все старое, а у нас все будет по-новому. Ты и не понимаешь даже как, няня. Я так рада! Он такой умный. Да?
Марья Васильевна. Что ж, дай бог, дай бог!
Няня. Что ж, дурного нет ничего.
Любочка. Как дурного? Он отличный. Да?
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же, входят Иван Михайлович, Венеровский, Беклешов, Катерина Матвеевна, [Твердынский].
Иван Михайлович (представляя Беклешова). Друг Анатолия Дмитриевича, Беклешов, Петр Сергеевич.
Марья Васильевна. Милости просим, очень рада. (К Венеровскому.) Как ваше здоровье? Comment va votre sante?
Марья Васильевна с Иваном Михайловичем входят в дом.
Катерина Матвеевна. Где Алексей Павлыч? Мне нужно сообщить вам кое-что.
Студент (выходит из дома). А мы там кормились с Петром Иванычем.
Беклешов (к Катерине Матвеевне). Познакомьте меня, пожалуйста, с вашим студентом.
Катерина Матвеевна. Я понимаю, он один живая личность.
Беклешов. Очень, очень приятно. (Жмет руку.) Не пройдемтесь ли? (Уходят.)
Любочка (к Венеровскому). Что вы так долго не ехали? Мне так скучно было. А я обе статьи ваши прочла. Я усвоила уж.
Венеровский. Это хорошо. А я размышлял кой о чем касательно вас.
Любочка. Что ж вы думали? я знаю?
Венеровский. Не думаю, Любовь Ивановна. Я вот думал нынче, даже кое-что набросал и на бумагу. (Подает статью.)
Любочка. Нет, пожалуйста, говорите со мной. Я так люблю.
Венеровский. Вот изволите видеть: думал я о нашел последнем разговоре. О женщине думал я, что одно из главных призваний нашего века – это освобождение женщины из варварского рабства, в котором она подавляется.
Любочка. Да, отчего нельзя в другой раз замуж выйти? Я часто это думала. Ну, вдруг наскучит мне один муж, я разлюблю его совсем…
Венеровский. Да-с, вот так-то в устах толпы и компрометируется великая доктрина эманципации женщин! Она не в том, совсем не в том. Свобода женщины в том, чтобы быть равноправной мужчине и не быть вечно на помочах отца, а потом мужа. Женщина должна твердо стоять в обществе на своих ногах и быть в силах прямо смотреть в лицо этому обществу.
Любочка. Отчего Катя все говорит, что я недоразвита. Я все новые идеи так понимаю, так все понимаю!
Венеровский. Да-с, вам трудно выяснить мою мысль. Но я постараюсь выразить ее конкретнее.
Любочка. Как вы сказали? конкретнее? А еще я знаю – гносеологический путь. А еще эфику знаю… Ну, говорите, что вы хотели.
Венеровский. Да, я хочу примером вам сказать, в чем состоит истинная свобода женщины. Будь я один из тех отсталых господ, которые царствуют в нашем обществе, или из верхоглядов-либералов, я бы, женившись на вас, полагал бы, что я приобретаю право на вашу личность. Вы бы зависели от меня, я бы зависел от вас. Мы бы не могли двинуться, не оскорбляя один другого. Я, например, болен, вам противно видеть больную фигуру, вы обязаны быть тут; у вас или у меня желчный пузырь не выливает свое содержание в желудок, мы должны быть вместе и страдать, ссориться. Или я хочу деньги свои употребить на покупку книг, а вы, положим, на покупку…
Любочка. Ну, на покупку швейной машины или инструментов каких-нибудь. Я все буду такое покупать, а бархатного черного платья я уж не куплю. А мне очень хотелось. Ко мне идут тяжелые материи. Ну, так что вы говорили? Я так люблю вас слушать.
Венеровский. Ну, так и видите, главное в супружестве свобода и независимость обеих сторон.
Любочка. Ах, я это понимаю. Ну, каково мне вдруг знать, что вы мной будете командовать! Мне и гувернантки надоели. У нас была Сарра Карловна, вы ее не застали. Ах, какая скучная! Я бы ни за что не пошла за вас замуж, коли бы знала, что вы мной будете командовать. Потому мне и весело, что мы будем совсем как не то что чужие, а равноправные будем… Анеточка Зайцева, – вы ее видели у нас, – мы с ней подруги, но она очень вот уже точно недоразвита, все романы читает. Так она говорит, что замуж надо идти, когда любишь. Разве можно полюбить, когда захочешь? А ведь хуже притворяться. А вот когда равноправные, так очень легко. Они все мечтают. Как же можно влюбляться так, по заказу!
Венеровский. Да, Любовь Ивановна, любовь – для таких девиц, как ваша подруга, – это слово только. А мы устроим нашу жизнь так, чтоб мы не могли стеснять, я – вашу, а вы – мою свободу. Ежели мы хотим, мы можем соединиться, а наскучило нам, мы можем разойтись, не стесняя один другого. Потом, жизнь наша не должна быть омрачена никакими предрассудками. Ежели бы вы вдруг нашли или я бы нашел, что нам тяжело жить вместе, мы должны иметь право разойтись без упреков, без желчи. Все это ново, но это просто.
Любочка. И прекрасно! Чудесно! Я все это понимаю. Нет, вы думали, что я глупа? Катенька мне все говорила. Я и сама думала. А теперь я вижу, что я умна. Я так все скоро поняла. Как вы начнете говорить, так я вперед знаю, что вы скажете. Право!
Венеровский. Истина проста, тем-то она и отличается от обмана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Венеровский. Практичный муж, да. Хе, хе!
Занавес опускается
Конец первой сцены второго действия
СЦЕНА ВТОРАЯ
Театр представляет деревенский сад в именье Прибышевых.
Во второй сцене второго действия
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Иван Михайлович Прибышев.
Марья Васильевна.
Любовь Ивановна.
Катерина Матвеевна.
Петр Иванович.
Твердынский.
Венеровский.
Беклешов.
Няня.
1-й гость.
2-й гость.
[Гостья].
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Марья Васильевна и няня.
Няня. Вот и вышло по-моему, матушка Марья Васильевна, все, что я говорила. Жених – жених и есть. И на картах сколько ни выкладывала, все бубновый король и свадебная карта. Так все и ложилось.
Марья Васильевна. Да, няня, не легко с дочерью расставаться. Как Иван Михайлович мне нынче сказал, так как ударило меня что-то в это место. (Показывает на затылок.) Так дурно голове. Вот прошлась, и ничего не легче. Ведь приданое, свадьба, все это хлопоты какие!
Няня. Что вам хлопотать? Все готово, все есть.
Марья Васильевна. Одно, как же быть? жених гостей не любит. А ведь нельзя же родных не позвать. Хоть нынче к обеду я Семену Петровичу, Марье Петровне, всем послала…
Няня. Нельзя же, матушка. Как будто украдучи дочь отдаете. Ведь не нами началось, не нами и окончится. Свадьба дело не шуточное. Небось не хуже его ваши-то родные. Что нос-то уж он больно дерет! Что он, князь, что ли, какой? Не бог знает какого лица.
Марья Васильевна. Ты все, няня, его бранишь, нехорошо. Ты вспомни, ведь Любочкин муж будет. Вот всего неделя осталась. Да и Любочка как влюблена, так влюблена! Я даже удивляюсь. Любочка, Любочка, а глядь, у ней через год у самой Любочка будет. И как это все сделалось? Нет, ты, няня, про него дурно не говори. Точно ведь, человек он очень значительный, – так все про него судят. Все знает, везде бывал, писатель. А про кого худо не говорят?
Няня. Я, матушка, при Любочке – при Любовь Ивановне не скажу, а кому же вам сказать, как не мне? Нехорошо, совсем не пристала фанаберия эта. Что вы, однодворцы, что ли, какие? Что ему перед вашими родными-то чваниться? Что он за границей бывал, так нынче, матушка, нет той ледящей помещицы, чтоб за границей-то не бывала. За границей был, вот я какой! И все ездят. Не так, как в старину. Или – я писатель! Эк удивил, невидаль какая – уж на что Катерина Матвеевна! Ведь мы с мальства видели – уж как непонятлива была, и этого чтоб ловкости или приятности, нет ничего, а тоже намедни сказывали, что-то такое напечатывала. Да на что отца дьякона сын меньшой, из семинарии выгнали, а тоже печатывает. По-нынешнему этим не удивишь. Опять – ни богатства, ни родни. Сказывают, отец какой-то пьяный, что и сын к себе не пускает. Ни обращения… так что-то такое. Нет этого входа благородного. Вот как Иван Михайлович, как оденется, да еще помоложе были, взойдет, бывало, молодцом. А так что-то все хочет по-новому, что-то особенное. А нет ничего; и пошутит другой раз – не пристало как-то.
Марья Васильевна. Ах, няня, не говори лучше! Уж, видно, такая судьба.
Няня. Это ваша правда. Словами не поможешь. Одно – ручки ваши, ножки расцелую, послушайте вы скверную, гадкую няньку Марью, послушайте вы мой совет. Богом вас прошу! Не давайте вы ему ничего до времени из денег или из именья. Ведь все ваше, и никто не может вам заказать. Дайте все: приданое, платье, постели, брильянты, дайте все в лучшем виде, а деньги погодите давать. Все человек неизвестный. Погодите, посмотрите, что от него отродится. Дать успеете. Ведь уж я знаю, вы себе ничего не оставите.
Марья Васильевна. Как ты глупо судишь, няня. Ну, как же это можно?
Няня. Уж послушайте раз дуру, попомните. Вот вас богом прошу. Ведь ничего худого не будет. Поживете с ним месяца два, полгода, будет почтителен к теще, с нею хорош, тогда дайте.
Марья Васильевна. Ах, как ты глупа!
Няня. А то что ж, лучше будет, как он денежки заберет, да и вам почтенья не окажет, и ей-то горе мыкать придется? Он и теперь что про вас говорит! Все равно вас считает, как вот этот чулок. Раз в жизни послушайте Машку-дуру, а не послушаете – плакать будете. И близко локоть – да не укусишь.
Марья Васильевна. Какая ты глупая, няня. Я поговорю с Иваном Михайловичем. Непременно поговорю; вот и Любочка идет.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Те же, входят Любочка и студент.
Студент. Это мы совершили с вами не безудовольственную экскурсию.
Любочка. Мамаша! Что ж они не приезжают! Я ходила к ним навстречу. Все нет. Алексей Павлович все со мной ходил и все врет.
Студент. Смехотворство учиняли по случаю пейзанских встреч. И беседа текла небесприятно.
Любочка. Что вы ломаетесь? Надоели, говорите проще.
Студент. Ежели мой способ изъяснения вам кажется неприятственным, пойдемте на качели, Любовь Ивановна. Я качательное движение произведу.
Марья Васильевна. Вы, Алексей Павлович, не хотите ли позавтракать?
Студент. Можно попитаться – это ничего. Любовь Ивановна, пойдемте, право, а то скучно.
Любочка. Ну и скучайте одни, а мне надо дело делать.
Студент. Вот как-с. И важные упражнения-с?
Любочка. Мне надо статью прочесть, мне Анатолий Дмитриевич дал.
Студент. Вотще-с!
Любочка. Что вы ко мне пристаете – право, надоели.
Няня. И как нескладно все что-то.
Студент. И вы мне надоели-с. Но я уважаю ваш пол-с.
Любочка. Что за обращенье!
Марья Васильевна. Алексей Павлыч, теперь надо с Любой иначе уж обращаться.
Студент. Обращению я обучался по премудрой книжице, изданной в шестьдесят третьем году, сочинителя Белова в типографии Серкина под заглавием: «Обращение с особами прекрасного пола, или Искусство быть для оных привлекательным».
Любочка. Мамаша, прогони его; что он ко мне пристал! Пора вам заниматься с Петрушей. Петруша! Петруша (кричит в окно). Что?
Любочка. Зови Алексея Павлыча к себе заниматься. Идите, право, скука, – с самого утра не могу отделаться от вас.
Студент (обиженно). Вы изменили вдруг со мной обращение, и я не знаю, на каких данных.
Любочка. Ни на каких данных, идите вон – и все.
Студент. Прежде вы были много общительнее.
Няня. Эх, сударь, была бы я мать, уж вы бы так при мне с моей дочерью не говорили. Уж я бы вам такую распатрушила!
Марья Васильевна. Что ты, няня, полно, с ума сошла. (Студенту.) И что вы в самом деле пристаете, Алексей Павлыч? Подите к Петруше, я вам завтракать пришлю, а мне нужно поговорить с Любой.
Студент (в сторону). Сей млекопитающий субъект одержим гневом. (К Марье Васильевне.) Что ж, это не вредно-с, позавтракать, пришлите. (Уходит.)
Голос Петруши: «Мать, пришли балыка и вина».
Марья Васильевна. Хорошо.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Няня, Марья Васильевна и Любочка.
Любочка. Мамаша, что ж мне делать? Куда я ни пойду, он везде за мной и пристает как горькая редька… не вели ему, право… Я теперь совсем другая стала.
Марья Васильевна. Ну, да вот нынче жених приедет, и всем объявят.
Няня. А вот вы бы, моя сударушка, сначала с ним бы не шутили. Этому народцу столько дай (показывает на мизинец) – он всю руку тянет. Не кокетничали бы, А то вам, что ни поп – то батька. Вот и дококетничались.
Любочка. Няня, да я совсем не кокетничала; так, прежде играли вместе с Петрушей… и он такой противный! А теперь я слова с ним не говорю, все учусь, книжки читаю, что мне Анатолий Дмитриевич принес, а он покоя не дает.
Няня. Построже держать надо себя. Да что, вы так по доброте! Я бы, коли б моя воля, я бы эту дрянь в дом не пускала. Да дайте срок – я ему напою. Ведь он во всем доме меня одну боится. Пускай его…
Любочка. Мамаша, Катенька еще не знает, что я невеста?
Марья Васильевна. Нет, душенька, только отец да няня, а больше никто. Ведь так вы хотели. Нынче всем объявят.
Любочка. Что ж они не едут? Право, страшно. Мамаша, ведь он недурен собой? Правда, няня?
Марья Васильевна. Да, значительное лицо.
Любочка. А какой умный! Коли бы вы слышали, как он мне все толкует. И как Катенька будет злиться! Ну, да поделом ей. Она все говорит, что я недоразвита. А я теперь и разовьюсь. Он говорит, что в две недели очень развилась. Няня, ты знаешь, она влюблена в него; Она по говорит, а уж я знаю. Вот они, вот они! Мамаша, ты не будешь плакать? Няня, не плачь, пожалуйста. Он этого не любит, да и глупо. Это все старое, а у нас все будет по-новому. Ты и не понимаешь даже как, няня. Я так рада! Он такой умный. Да?
Марья Васильевна. Что ж, дай бог, дай бог!
Няня. Что ж, дурного нет ничего.
Любочка. Как дурного? Он отличный. Да?
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же, входят Иван Михайлович, Венеровский, Беклешов, Катерина Матвеевна, [Твердынский].
Иван Михайлович (представляя Беклешова). Друг Анатолия Дмитриевича, Беклешов, Петр Сергеевич.
Марья Васильевна. Милости просим, очень рада. (К Венеровскому.) Как ваше здоровье? Comment va votre sante?
Марья Васильевна с Иваном Михайловичем входят в дом.
Катерина Матвеевна. Где Алексей Павлыч? Мне нужно сообщить вам кое-что.
Студент (выходит из дома). А мы там кормились с Петром Иванычем.
Беклешов (к Катерине Матвеевне). Познакомьте меня, пожалуйста, с вашим студентом.
Катерина Матвеевна. Я понимаю, он один живая личность.
Беклешов. Очень, очень приятно. (Жмет руку.) Не пройдемтесь ли? (Уходят.)
Любочка (к Венеровскому). Что вы так долго не ехали? Мне так скучно было. А я обе статьи ваши прочла. Я усвоила уж.
Венеровский. Это хорошо. А я размышлял кой о чем касательно вас.
Любочка. Что ж вы думали? я знаю?
Венеровский. Не думаю, Любовь Ивановна. Я вот думал нынче, даже кое-что набросал и на бумагу. (Подает статью.)
Любочка. Нет, пожалуйста, говорите со мной. Я так люблю.
Венеровский. Вот изволите видеть: думал я о нашел последнем разговоре. О женщине думал я, что одно из главных призваний нашего века – это освобождение женщины из варварского рабства, в котором она подавляется.
Любочка. Да, отчего нельзя в другой раз замуж выйти? Я часто это думала. Ну, вдруг наскучит мне один муж, я разлюблю его совсем…
Венеровский. Да-с, вот так-то в устах толпы и компрометируется великая доктрина эманципации женщин! Она не в том, совсем не в том. Свобода женщины в том, чтобы быть равноправной мужчине и не быть вечно на помочах отца, а потом мужа. Женщина должна твердо стоять в обществе на своих ногах и быть в силах прямо смотреть в лицо этому обществу.
Любочка. Отчего Катя все говорит, что я недоразвита. Я все новые идеи так понимаю, так все понимаю!
Венеровский. Да-с, вам трудно выяснить мою мысль. Но я постараюсь выразить ее конкретнее.
Любочка. Как вы сказали? конкретнее? А еще я знаю – гносеологический путь. А еще эфику знаю… Ну, говорите, что вы хотели.
Венеровский. Да, я хочу примером вам сказать, в чем состоит истинная свобода женщины. Будь я один из тех отсталых господ, которые царствуют в нашем обществе, или из верхоглядов-либералов, я бы, женившись на вас, полагал бы, что я приобретаю право на вашу личность. Вы бы зависели от меня, я бы зависел от вас. Мы бы не могли двинуться, не оскорбляя один другого. Я, например, болен, вам противно видеть больную фигуру, вы обязаны быть тут; у вас или у меня желчный пузырь не выливает свое содержание в желудок, мы должны быть вместе и страдать, ссориться. Или я хочу деньги свои употребить на покупку книг, а вы, положим, на покупку…
Любочка. Ну, на покупку швейной машины или инструментов каких-нибудь. Я все буду такое покупать, а бархатного черного платья я уж не куплю. А мне очень хотелось. Ко мне идут тяжелые материи. Ну, так что вы говорили? Я так люблю вас слушать.
Венеровский. Ну, так и видите, главное в супружестве свобода и независимость обеих сторон.
Любочка. Ах, я это понимаю. Ну, каково мне вдруг знать, что вы мной будете командовать! Мне и гувернантки надоели. У нас была Сарра Карловна, вы ее не застали. Ах, какая скучная! Я бы ни за что не пошла за вас замуж, коли бы знала, что вы мной будете командовать. Потому мне и весело, что мы будем совсем как не то что чужие, а равноправные будем… Анеточка Зайцева, – вы ее видели у нас, – мы с ней подруги, но она очень вот уже точно недоразвита, все романы читает. Так она говорит, что замуж надо идти, когда любишь. Разве можно полюбить, когда захочешь? А ведь хуже притворяться. А вот когда равноправные, так очень легко. Они все мечтают. Как же можно влюбляться так, по заказу!
Венеровский. Да, Любовь Ивановна, любовь – для таких девиц, как ваша подруга, – это слово только. А мы устроим нашу жизнь так, чтоб мы не могли стеснять, я – вашу, а вы – мою свободу. Ежели мы хотим, мы можем соединиться, а наскучило нам, мы можем разойтись, не стесняя один другого. Потом, жизнь наша не должна быть омрачена никакими предрассудками. Ежели бы вы вдруг нашли или я бы нашел, что нам тяжело жить вместе, мы должны иметь право разойтись без упреков, без желчи. Все это ново, но это просто.
Любочка. И прекрасно! Чудесно! Я все это понимаю. Нет, вы думали, что я глупа? Катенька мне все говорила. Я и сама думала. А теперь я вижу, что я умна. Я так все скоро поняла. Как вы начнете говорить, так я вперед знаю, что вы скажете. Право!
Венеровский. Истина проста, тем-то она и отличается от обмана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13