И шкипер
стал кропать на скорую нитку.
Сперва Сэмпсон наспех рассчитал рабочий график: когда отделяться
переднему модулю; когда врубаться и вырубаться вспомогательным
двигателям, чтобы основной отсек выписал маневровую траекторию.
Затем он испустил сигнал бедствия, вытащил штыри стыковочных
блоков, напялил скафандр, прихватил дополнительные кислородные
баллоны и аварийные комплекты питания, ну и отправился через
шлюз наружу. Возле грузового трюма (что в основном отсеке)
имелся запасной пульт, применявшийся на стоянках для
тестирования. С него Сэмпсон и стал запускать один за другим
жидкостно-реактивные маневровые двигатели. Есть расстыковка, есть
маневр.
С вероятностью "фифти-фифти" реактор мог взорваться еще до
пересечения с передним отсеком, или вообще не свидеться с ним в
пространстве. Однако, на сей раз Сэмпсону повезло - так же как
когда-то с Василисой Абрамовной - курс на столкновение
оказался удачным. Может за минуту до того, как реактор обязан
был рвануть, передний модуль впилился в обшивку основного
отсека, промял радиатор, свинцовую и циркониевые оболочки
двигателя - и "лампа" треснула. Из трещины брызнула
ослепительная урановая плазма. Сэм, находившийся с другого
борта, успел вползти в приемный шлюз грузового трюма, и какие-то
двести градусов жары скафандр отлично стерпел. Однако тело
схватило такую дозу радиации, что ионизировавшаяся жизнь начала
быстро расползаться по швам.
Шкиперу почему-то все более мнилось, что после летального исхода
он обязательно попадет на Юпитер и воплотится в
металлорганическую медузу, для которой тамошний холод и бешеный
ветрило являются весьма ласковой средой. Брауни даже казалось,
что его душа отчасти переселилась в эту тварюшку. Наверное,
приятный бред начался оттого, что Анима стала исполнять свою
знаменитую "отходную", принуждая железы выбрасывать все большие
порции эндорфинов и прочих внутренних наркотиков.
Спустя три дня крейсер лунарской эскадры отцепил опухшего, как
несвежая сметана, сизого, покрытого язвами Сэмпсона от
разрушенных обезглавленных останков "Mary" и еще через три дня
доставил на базу Кузьмабург, префектуры Луна. Шкиперу
пофартило. Его лучевую хворь крутые космиканские доктора впервые
полечили полной заменой костей, накопивших радиоактивные
изотопы, на титано-керамические трубки, заполненные пробирочно
выращенными кроветворными клетками. Получив из Кузьмабурга
рапорт капитана Брауни, Адмиралтейство в течении четырех дней
рассматривало его все пристальнее, а на шестой день высочайше
повелело: расследовать официально, срочно направить в префектуру
Меркурий адмирала Никодимова-Соларза. Итого, между катастрофой
рейса 13 и прибытием крейсера с адмиралом был трехнедельный
разрыв.
23.
Вокруг чудной пейзаж, напоминающий момент пробуждения от сна к
яви.
Окружающая среда, закончив радовать нас многообразием, скатилась
к заурядному лабиринту. Совершенно не излучающие стенки, ничего
не означающие направления. Совсем бестолковое движение, куда ни
пойдешь, смещаешься к центру. Этот лабиринт хавает любой
импульс твоего движения, говорит "спасибо", и полученную энергию
расходует на то, чтобы ты никуда не смылся. Что, конечно, весьма
незаурядно. Плазмонт напоминает Косую, которой всякая прожитая
тобой секунда идет на пользу. Хотя мы с Шошаной вроде были
натренированы и опытом довольно богаты, но влипли еще хуже, чем
в прошлый раз. Вернее, на данный момент, влип уже я один.
Относительно недавно (в прошлом веке, пять минут назад) один из
коридоров показал фокус. Он размягчился и по нему лениво потекли
продольные, поперечные, диагональные волны, перламутровые как
шампунь. Наверное, это напоминало деятельность какого-то
внутричеловеческого органа. Будь на моем месте хирург, он бы
оценил. Тем не менее, действовал коридор завораживающим и даже
успокивающим образом. Я потратил много нервной энергии, чтобы
насторожиться. Все-таки заставил себя и фемку напялить скафандры
- а вдруг нам перекроют кислород. Затем Шошана вяло шагнула в
сторону "шампуня", коридор сделал глотательное движение и
наполовину утянул ее.
Плазмонт нас унасекомил не столько изощренностью мухоловки,
сколько тем, что осуществил заветные чаяния. Вот, например, у
Шошаны этот батька заменил матку, сымитировав утраченный центр
симметрий. Он даже переплюнул матку, приняв фемку обратно в
утробу. Вот вам и роевая организация труда, и приобщение к
большому делу. Боком вышли они фемке.
Однако, на какую-то секунду Шошанино лицо исказилось волевым
противодействием. Я поспешил на выручку, но мгновение спустя
выручать было уже некого, коридор окончательно заглотил фемку.
Напоследок ее личико совершенно разгладилось, стало отрешенным и
вполне "межпланетным".
Мне, наверное, чуть полегчало лишь оттого, что я до конца не
поверил в ее исчезновение. Ну все равно, что вашего знакомого
съел Карабас-Барабас из мультфильма. Однако оставшегося у меня
заряда хватило лишь на то, чтобы я затрубил как бесноватый:
- Ну, сволочь Плазмонт, выходи, проявись как-нибудь! Эй ты,
куча соплей, слышишь меня? Мы, состоящие из атомов, молекул,
тел, групп, мы, драчливые и скандальные, все равно разотрем
тебя, дисциплинированного и отмобилизованного, по полу. Потому
что мы сложнее тебя. Мы разнообразнее, в нас больше симметрий. В
каждом из нас сидит весь космос, а кусок от тебя - просто
кусок. Простое может попаразитировать на сложном, но одолеть -
никогда!
И после такой пламенно-революционной речи я понял, что наступает
светопреставление - пока что для меня лично, а не для
атомно-молекулярной жизни. Плазмонт обиделся. Из-за какого-то
поворота выскочил и помчался на меня клубок огненной нитеплазмы
с ухораздирающим утробным ревом. Я отключил микрофоны и бросился
наутек. Однако, как я ни увиливал и не маневрировал, клубок
догнал и охватил меня. С головы до пяток. Затем протек вовнутрь
скафандра. Кажется, больно не было, когда огненная нитеплазма
расчленяла меня. Она сразу блокировала болевые центры, чтобы я
не зашелся в коме, а присутствовал при собственном уничтожении.
Взгляд - его предстояло потерять последними - путешествовал по
телу и наблюдал, как краснела и трескалась кожа, жир и кровь
превращались в варево, обугливались и рассыпались в порошок
кости. Фонтаном вырывались внутренности, на лету становясь
дымом. Затрещала и лопнула, как перезревший арбуз, голова.
Скафандр, надувшись, гейзером выпускал через клапана пар
избыточного давления, будто кит. И вот свет погас.
Но какая-то точка, приютившая сознание, скиталась беспризорно
среди тумана, в который превратился мой организм. Сколько такое
блуждание продолжалось - не знаю. Время для меня - оставшегося
без количества и размера - имело не больше значения, чем алгебра
для таракана. Я ощущал, как наводится сияющий чернотой зев трубы
и начинает втягивать оставшуюся крошку.
Я было решил, что накрылся, что ничего не осталось от моих полей
и сил. И когда совсем уже расстроился, вдруг - обана! Откуда-то
издалека, может от самого батюшки Юпитера - хвала громовержцу -
пришла подсказка. Дескать, даже в той жалкой убогой точке,
которой я сделался, имеется полный набор полюсов. И правда, в
малюсенькой точке, в одном узелке, было ВСЕ! Ну, как шикарный
магазин во тьме лесов и топи блат.
Есть полюс устойчивости, из него выдавливается малоподвижная
плотная сила с просверками огня - все необходимое для
образования камня. Хоть сейчас могу стать меркурианской скалой
с вяло текущим временем в жилах. Вот начинает бурлить воздушная
сила, придающая стройность, тянущая вширь и вверх. Этого
достаточно, чтобы сделаться растением где-нибудь под куполом.
Наконец, растормошил я полюс огня и почувствовал, что могу
зашевелить своими членами, как животное. А потом стали
расходится по телу водяные потоки, связывающие все силы, дающие
формулу действия каждой пульсации.
Теперь я почти-человек, сгусток энергоинформации. Высокопаро
изъясняясь, образ готовый к воплощению. Такими были граждане Адам
и Ева прежде, чем выпасть сияющими яйцами из райского гнезда и
начать свое прорастание в материи.
Не скушал меня еще Плазмонт целиком с протогенами, однако какие
слабенькие у меня руки-ноги, какие хиленькие они по сравнению с
нитеплазменным мешком, в котором я сижу.
Правильно я почувствовал, что в первый раз мы угодили в чашку
переменной кривизны, а сейчас - в пузырь, где входное отверстие
сразу исчезает за тобой. Чем больше мы суетились, ползали
внутри, тем большее количество нашего движения превращалось в
гравитационное искривление, в энергию устойчивости ловушки.
Но все-таки пузырь был хиленьким, ему явно не хватало толщины
стенок - демон очень постарался, выдувая его громадным. Пузырь
едва был облачен в слабенький слой нитеплазмы. (Я его хилость
заметил, еще когда капитан уплывал в никуда на своей
бригантине.)
Стенки тоненькие... мне бы прожечь их извержением огненного
полюса, но я всего-лишь слабосильный призрак. Призраки любят
действовать через кого-то, нашептывая и навевая. И тут
необычайно мощная пульсация пролегла ко мне. Неужели, Юпитер?
Он, он, гой еси! - ведь я родился под небом, наполовину
состоящим из его красных и голубых красок. Я сразу попробовал
сфокусировать собой эту силу, как линза солнечные лучи.
Трудно прикончить врага, который обложил со всех сторон. На
меня обрушились сотни тонн грязи, в то же время она была
плотной, мускулистой и кусачей. Спохватившаяся ловушка
бросилась со всех сторон, пытаясь уплотнится и раздавить меня.
Перед тем, как она бы расплющила меня, я заметил в своей руке
клинок, будто металлический, расекающий, но и водянистый,
текущий, но и огненный, рвущий. В нем, наверное, сочетались
выбросы разных полюсов. И, кстати, хорошо, что такие мощные
пульсации предаставились мне в виде меча, а не вилки, например.
Я сделал выпад без слов "защищайтесь, сударь", а с воплем:
"конец тебе, гондон". Рубанул с оттягом и проворотом лезвия. На
сей раз Плазмонт не смог отнять у меня импульс. Клинок сумел
преодолеть разреженную нитеплазму под нужным углом и рассечь
каналы устойчивости. Мускулистая грязь лопнула сразу, потому что
напряглась. Визг и пук пробили уши. (Согласен, и это
почудилось.) Через показавшуюся прореху вышеупомянутое яйцо, то
есть мой нетривиальный образ, стал воспарять. Грязь внизу
расходилась конвульсивными волнами, будто на нитеплазменном
мешке расстегнулась молния. Я выскальзывал из ловушки, как
леденец из разжавшихся челюстей. Оплывали и скатывались линии,
сжимались стены, съеживались потолки, рассыпались в пепел
портики и колонны, таяли дома с причудливо изогнутыми крышами,
растекались сопельным образом дворцы, исчезали, как сигаретный
дым, голубое небо и синяя вода.
Я уже увидел тропу, которая, преломляясь, как луч через слоеное
стекло, уводила к Юпитеру и предлагала начать новую жизнь в его
ласковых и теплых морях. Я был готов двинуться вперед, но сам
нажал на тормоза. Все-таки не хочу оставлять Плазмонта наедине с
Меркурием. Да и Юпитер-батюшка будто надоумил меня: вот
распавшееся на точки твое тело, хватай, пока не поздно. Я прошел
по стопам воплощения гражданина No1 Адама Эдемовича,
одновременно сделался камнем, растением, животным и, наконец,
самим собой. Это был своего рода большой и чудесно симметричный
взрыв, когда двум половинкам мозга стали соответствовать две
половины задницы, ну и так далее. (А может, все куда проще,
Плазмонт вовсе и не спалил меня, а лишь поорудовал своими
щупиками в моем зрительном центре.)
Из всех, с кем я посетил заколдованный городок, этот жутковатый
Диснейленд, нашлась одна Шошана, и потому лишь, что я, а если
скромнее, мои пульсации еще отражались, еще бились в ней.
Какая-то оплывающая стена выпустила ее. Клинком отсек я
нитеплазменные усы (Плазмонт, наверное, все-таки самец), которые
проникали в соратницу и что-то блудно ворошили там. Спешная
проверка демонометром указала на то, что Плазмонт запаниковал и
не успел отложить спору в Шошанке. Остатки нитей распадались или
выползали из ее многострадального организма.
Я был донельзя истощен, от меня просто остался огрызок, когда
мы с фемкой шлепнулись на торосистую поверхность Свинячьей
Шкуры. От других членов разведгруппы - ни следов, ни плевка,
ни задоринки. Кравец, капитан, безвинно потерпевшая мамзелька
Люся - от всех них сохранились только памятники в моем сердце.
Шошана не совсем еще очухалась, а я слишком вымотался. Мы
перевалили через косогор и стали съезжать чуть ли не на заднице
в долину, где валялись обломки рейса 13. Тут напряжение
пробежало по моему эпидермису.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45