Так, - мелкий исполнитель.
- Мы считаем мистера Фринтона очень хорошим человеком и
верим тому, что он нам рассказал.
- Человек он прекрасный.
- А вы сами на чьей стороне - его или Хозяина?
Китаец на некоторое время задумался.
Затем осторожно сказал:
- Вы, разумеется, понимаете что всякая доверительность,
равно как и интриги, весьма затруднительны в ситуации, когда
сознание каждого открыто для проверки.
- Вы любые распоряжения Хозяина исполняете?
Желтое лицо Китайца казалось лишенным всякого выражения, при
том, что шаг, на который он все же решился, мог стоить ему
жизни, ибо Китаец ответил:
- Нет.
- Я же знала, что нет! - воскликнула Джуди. - Не мог он
подарить нам Соловья, если бы не был нашим другом.
- Или столкнуть нас с обрыва?
- Я выполнял приказ, - пояснил Китаец.
- Значит, когда вам приказывают стрелять в детей, - сказал
Никки, - вы стреляете.
- Если вы примете во внимание все, что узнали от мистера
Фринтона и от меня, вы, возможно, поймете, что положение наше
нельзя назвать легким. В присутствии Хозяина я редко, что
называется, "принадлежу сам себе".
Они замолчали, думая каждый о своем.
Гагарка после очередного нырка вновь всплыла на поверхность,
поглядывая через плечо и потряхивая головой. Она всплыла так
близко от них, что они различили белую полоску на клюве, вроде
повязки на рукаве офицера. И на крыле у нее имелось подобие
нашивки.
"Нет, - думал Китаец, - больше мне их пока подталкивать не
стоит."
Глава двадцатая. Среда, восход солнца
В общем и целом, Шутька была довольна жизнью, поскольку
близнецы были рядом, но и у нее имелись свои тайные горести.
Кормиться на острове приходилось по большей части консервами,
которых она терпеть не могла, а любимейшее из ее блюд было и
вообще недоступно. Больше всего на свете Шутька любила копченую
селедку. Каждую среду, - на следующий день после визита рыбного
торговца, - в Гонтc-Годстоуне к завтраку всегда подавалась
селедка. Для Шутьки это событие превращало среду в "красный
день календаря", от которого велся отсчет недели. Не было
селедки, не было и среды. В итоге весь календарь у нее сбился,
как если бы Шутька была священником, у которого отняли
воскресенье.
Сегодня как раз и была среда, и Шутька проснулась рано. Ей
приснился мусорный ящик, доверху забитый похожими на гребешки
селедочными скелетиками, - сзади у каждого оставался хвост,
смахивающий на пропеллер игрушечного аэроплана, а спереди -
золотистая головка с выпученными глазами и обиженным ротиком.
Шутька проснулась, еще ощущая божественный запах, и подумала:
"Лишь это вспомните, узнав, что я убита: стал некий уголок,
средь моря, на чужбине, навек селедкою".
Детям-то что, - они молоды и легко приспосабливаются к
новизне. Так или иначе, а они, несмотря на опасность их
положения, обжились на острове, словно и впрямь приехали сюда
на каникулы. Они плескались в дивном океане или изучали чудеса
машинного зала, казавшиеся Никки нескончаемыми, пока
добродушные техники болтали о футбольном тотализаторе, за
которым следили по радио. Шутька же, в отличие от них,
приближалась к преклонному по собачьим меркам возрасту. Ей
недоставало не одной только селедки, но и многого другого, к
чему привязываются пожилые люди, - собственного кресла, в
котором так приятно посидеть у огня, закадычных друзей, вроде
принадлежавшего Герцогине сеттера Шерри, и даже кухонной кошки.
Она не испытывала удовольствия от перемены обстановки, от
чужеземных островов, на которых и кролика-то не найдешь, все
сплошь какие-то птицы, которые к тому же жутко больно кусаются.
Нос вот ободрали. Ее томило неопределенное подозрение, что в
любую минуту кто-то может выскочить неизвестно откуда и
спихнуть ее в море. Подобная перспектива приводила ее,
приверженную принципу личного выживания, в негодование. И
селедки днем с огнем не сыщешь. Нет даже травы, - нечего
пожевать, когда хочешь, чтобы тебя стошнило. Шаткость бытия и
отсутствие домашних удобств начинали окрашивать в мрачные тона
ее представления о человеческой надежности, каковые и прежде-то
не были особенно розовыми во всем, что не касалось близнецов.
Шутька прошлась вдоль койки Джуди и тронула лапой глаз
девочки, чтобы та проснулась. Шутька твердо знала, что когда
человек не спит, глаза у него открыты, и этот прием, простой,
как нажатие на рычаг игорного автомата, уже не раз доказал свою
действенность.
- Шутька!
Было около четырех утра, когда они, спотыкаясь и протирая
слипающиеся глаза, выбрались на воздух, решив, что Шутьке
необходимо сделать свои дела, - в чем она совсем не нуждалась.
Уже вставало солнце. Или еще не вставало? В этих широтах
краткая летняя ночь завершалась столь протяжной зарей, что
уловить точный миг восхода было трудно.
Дети стояли посреди безветренного утреннего покоя, еще
немного дрогнущие в ночных рубашках после теплых постелей, а
опаловое, млечное, молчаливое море, - день ожидался жаркий, и
на большой земле сейчас, наверное, висел росный туман, - море
перетекало в бесцветное небо, не отделенное от него какой-либо
чертой. Постепенно, покамест Шутька бездельно топталась вокруг,
а морские птицы, уже занятые делом, хотя, быть может, и
несколько сонные, слетали к морю, чтобы выловить рыбу, едва
уловимые тона кармина и желтого кадмия, нежные и мягкие, как
оперение на голубиной шее, проступили в призрачном храме
рассвета. Солнце, которому еще предстояло набраться свирепости,
мирно всплывало над дымкой зари. Океанские птицы, совершенно
как обитательницы английских лесов, заголосили, кто во что
горазд. В Гонтс-Годстоуне пение птиц на заре порой пульсировало
звучащими волнами, словно кто-то остервенело терзал концертину,
зажимая пальцем кнопку, не дающую нотам звучать. Здесь, в море,
шум стоял, словно на празднике в сумасшедшем доме.
- Как приятно просыпаться.
Она намеренно не добавила "раньше других". Она имела в виду
не то, что сегодня восход принадлежал только им, - просто ее
охватило чувство, что живым быть лучше, чем мертвым.
- Шутька мошенничает. Пойдем, посмотрим, не найдется ли чего
на завтрак.
В большой белой кухне было пусто и прибрано. Без людей она
жила своей тайной жизнью, - как и каждую ночь, когда они
уходили спать.
Близнецы нашли в холодильнике фруктовый сок, а на полках -
жестянки с молоком, овсяными хлопьями и кофе. Шутька прямо с
порога мрачно принюхалась, убеждаясь в отсутствии любимого
деликатеса. Она, пожалуй, могла бы, подобно людям
восемнадцатого века, взволнованным переменами в календаре,
маршировать с плакатом: "Верните нам наши одиннадцать дней
(селедку)". Прогресс не вызывал у нее одобрения.
Окончательно пробужденный приятным теплом и утренним
ароматом кофе, Никки сказал:
- Если человек подарил тебе поющий кувшинчик, это еще не
значит, что его словам можно верить.
- Он говорил правду. Все совпадает с тем, что рассказывал
мистер Фринтон.
- Коли на то пошло, почему мы должны верить мистеру
Фринтону? Может, они сговорились.
- Ты-то ему веришь?
- Ну, пожалуй что да.
- Вот видишь.
- Я все-таки не думаю, что люди начинают убивать один
другого оттого, что они... ну, вроде как не одобряют принципов
друг друга.
- Такие люди, как мистер Фринтон, на это способны.
- Почему ты так думаешь?
- Он человек серьезный.
- И наверное, уже многих убил на войне, - добавила Джуди.
- Но зачем ему обязательно убивать Хозяина? Разве нельзя
запереть его или разломать вибраторы, или еще что-нибудь
сделать?
- Да ведь тогда он сможет начать все сначала. А кроме того,
со всем этим гипнозом, как он к нему подберется?
- Но в таком случае, как же он собирается его застрелить?
- Может быть, ему удастся выскочить из двери и начать
палить, прежде чем сработает гипноз?
- По-моему, он и сам не очень в этом уверен.
- Как бы там ни было, тут дело не просто в принципах, -
сказала Джуди. - Хозяин много чего натворил. Мы с тобой даже не
знаем, как много. Его могли бы повесить за одного только
Доктора.
- А вообще, - что такое принципы? - спросил Никки.
Но ее больше интересовал сам мистер Фринтон.
- Он ведь и сам был в каком-то смысле похищен. С помощью
гипноза. Вот он и хочет вырваться на свободу. И потом, ты
вспомни про Пинки с его языком.
- А все-таки, объединить мир - это хорошая мысль, разве не
так? Если не будет разных стран, то и воевать друг с другом
станет некому.
- Некому.
- Кто-то из здешних говорил, - да, Доктор, - что иногда
приходится убивать немногих, чтобы спасти очень многих. Он
сказал, что таков научный подход.
- Вот поэтому мистер Фринтон и должен убить Хозяина.
- Сплошные убийства, - с отвращением произнес Никки, - как в
кино. И почему люди не могут вести себя разумно?
- Не могут и все.
- И почему мы не можем просто признать идею Хозяина
правильной, и пусть он ее осуществляет?
- Потому что нельзя силой принуждать людей к добру.
- Нас-то небось принуждают, - мрачно сказал Никки. - Щеткой
для волос да по башке.
- Но...
- У меня такое чувство, - продолжал Никки, - что все
запуталось. Если...
- Послушай, - прервала его практичная Джуди. - Тебе приятно,
когда тебя шлепают?
- Нет, не приятно.
- Вот то-то и оно.
- Что - то-то и оно?
- Раз нельзя принуждать человека к добру щеткой для волос,
значит, нельзя и вибратором, ведь так?
- По-моему, это не одно и то же.
- Совершенно одно и тоже, - заверила Джуди. - И кроме того,
мистер Фринтон хороший. А это самое главное.
- Если он такой хороший, - сказал Никки, проникая в самую
суть проблемы, - и не одобряет щеток для волос, зачем тогда он
собирается укокошить Хозяина? Ведь все к тому же и сводится.
Ему самому придется прибегнуть к силе.
Джуди упрямо повторила:
- Мистер Фринтон хороший.
Собственно, больше и сказать было нечего, помимо уже
сказанного самим майором авиации, - того, что осуществление
плана началось задолго до изобретения атомной бомбы. И что
прогрессу нужны мутации.
- Да, жизнь, похоже, трудная штука.
- Мы с тобой начали с Китайца.
- Не верю я, что его заботят какие-то принципы, и вообще я
ему не верю так, как мистеру Фринтону. Помнишь, он сказал
насчет насилия. Это все та же сила.
- Я думаю, малым насилием можно предотвратить очень большое.
- И все равно я ему не верю.
- Но он-то ведь нам доверился.
- Как это?
- Сказав нам правду. Ты подумай, как он рисковал, когда
сказал, что не всегда подчиняется Хозяину.
- У него могла быть какая-то задняя мысль.
- Какая?
- Может, он пытался заманить нас в ловушку.
- Зачем?
- Откуда я знаю?
- Никки, а давай его спросим.
- Это мы можем.
- Мы его спрашивали о самых разных вещах, и он не возражал.
Он почти что подтвердил, что он заодно с мистером Фринтоном.
- Он был осторожен.
- Разве тебе не ясно, что заставляет его осторожничать? Надо
было нам прямо попросить его помочь мистеру Фринтону. Тогда их
было бы двое. Раз Хозяин способен заглядывать им в мозги, они,
конечно, не смеют довериться друг другу, но мы-то теперь знаем
про них и могли бы их свести.
- Да, но до какой степени он способен в них заглядывать?
- Как я теперь понимаю, ему легче всего с такими, как я, и
труднее всего с такими, как Пинки, а все остальные - в
промежутке между нами. Вероятно, с Китайцем ему посложнее, чем
с мистером Фринтоном.
- Джу, я не думаю, что наше вмешательство принесет какую-то
пользу. Нам всего-навсего двенадцать лет.
- Ну, если ты намерен сидеть здесь и сосать пальчик...
- Не в этом дело. Я опасаюсь гипноза.
- Он же сказал, что это не гипноз. Он сказал, тут что-то
настоящее, наподобие Относительности, и Китаец тоже говорил про
Материю и Сознание.
- А вдруг мистер Фринтон не хочет, чтобы мы все рассказали
Китайцу?
- Мы можем прощупать его, ничего не рассказывая.
- Интересно, как его зовут по-настоящему?
- Ой, ну, Мо или Фу или еще как-нибудь. Какая тебе разница?
- Если бы мистер Фринтон хотел, чтобы он знал, он бы нам так
и сказал.
- Но он же мог и не догадываться, что представляет собой
Китаец. Наверное, только мы об этом и знаем.
- С чего это ты так решила?
- С того, что иначе он нам сказал бы об этом.
- Пожалуй, получается, что это разумный шаг?
- Нам вовсе не обязательно прямо сейчас рассказывать Китайцу
про мистера Фринтона, Никки. Мы можем поговорить с ним
тактично, намеками. И тогда, если он сообразит, что к чему, на
нашей стороне будет одним человеком больше.
- Если только мы себя не выдадим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29