И там все сплошь одна Красота. Вся красота наших пластических искусств - только беспомощная передача того, что смутно улавливает глаз, мельком заглянув в тот чудесный мир; а наши композиторы, самые своеобразные из наших композиторов - это те, кто слышит, хоть и еле-еле, прах мелодий, разносимый ветрами той страны. И всюду там расхаживают ангелы и дивные дива из бронзы, мрамора и живого огня.
Это Страна Закона - ибо там у них, что ни возьми, все подчинено закону, - но их законы все как-то странно отличны от наших. Их геометрия отличается, потому что пространство у них имеет кривизну, так что всякая плоскость у них представляет собою цилиндр; и закон тяготения у них не согласуется с законом обратных квадратов, а основных цветов у них не три, а двадцать четыре. Фантастические, по понятиям нашей науки, вещи там зачастую - нечто само собой ясное, а вся наша земная наука показалась бы там бредом сумасшедшего. Так, например, на растениях нет цветков - вместо них бьют струи разноцветных огней. Вам это, конечно, покажется бессмыслицей, потому что вы не понимаете. Да и то сказать, большую часть того, что сообщил Ангел, Викарий не мог себе представить, ибо его личный опыт, ограниченный нашим материальным миром, жестоко спорил с его разумом. Это все было слишком странно и потому невообразимо.
Что столкнуло два эти мира-близнеца таким образом, что Ангел вдруг упал в Сиддерфорд, ни Ангел, ни Викарий не могли бы сказать. Не ответит на сей вопрос и автор настоящей повести. Автора занимают только связанные с этим случаем факты, но объяснять их он не расположен, считая себя недостаточно компетентным. Объяснения - это ошибка, в которую склонен впадать век науки. Существенным фактом в данном случае явилось то, что в Сиддермортон-парке 4 августа 1895 года в отблеске славы одного из чудесных миров, где нет ни печали, ни горестей, и все еще верный ему, стоял Ангел, светлый и прекрасный, и вел разговор с Викарием прихода Сиддермортон о множественности миров. В том, что Ангел был ангелом, автор готов, если надо, дать присягу - но и только.
- У меня появилось, - сказал Ангел, - какое-то крайне непривычное ощущение - вот здесь. Оно у меня с восхода солнца. Я не помню, чтобы раньше у меня вообще бывали здесь какие-либо ощущения.
- Не боль, надеюсь? - спросил Викарий.
- О нет! Оно совсем другое, чем боль, - что-то вроде ощущения пустоты.
- Может быть, разница в атмосферном давлении… - начал Викарий, потирая подбородок.
- И знаете, у меня еще какое-то совсем особенное чувство во рту, - мне как бы… так нелепо!.. как бы хочется что-нибудь в него запихать.
- Ну да! - спохватился Викарий. - Понятно! Вы голодны.
- Голоден? - повторил Ангел. - А что это значит?
- У вас там не надо есть?
- Есть? Слово вовсе для меня незнакомое.
- Класть, понимаете, пищу в рот. Здесь иначе нельзя. Вы скоро научитесь. Если не есть, то становишься худым и несчастным, страдаешь от… от сильной… ну, понимаете… боли, и в конце концов ты должен умереть.
- Умереть! - сказал Ангел. - Еще одно непонятное слово.
- Здесь оно понятно каждому. Это значит, знаете, отбыть, - сказал Викарий.
- Мы никогда не отбываем, - возразил Ангел.
- Вы не знаете, что вас может постичь в этом мире, - начал Викарий и призадумался. - Если вы ощущаете голод и способны чувствовать боль и если у вас перебито крыло, то не исключено, что вы можете и умереть, прежде чем выберетесь отсюда. На всякий случай вам, пожалуй, неплохо бы поесть. Я бы, например… гм-гм! Есть много вещей, куда более неприятных.
- Наверное, - сказал Ангел, - мне и впрямь нужно есть. Если это не слишком трудно. Не нравится мне ваша «боль» и не нравится ваше «голоден». Если ваше «умереть» в том же роде, я предпочту есть. Какой странный, несуразный мир!
- Обычно считается, что «умереть» хуже, чем «боль» и «голод»… А впрочем, как когда.
- Вы все это должны будете объяснить мне позже, - сказал Ангел. - Если я не проснусь. А сейчас, пожалуйста, покажите мне, как надо есть. Если вы не против. Я чувствую как бы настоятельную потребность…
- Ах, извините, - спохватился Викарий и предложил ему руку. - Вы мне доставите большое удовольствие, если будете моим гостем. Дом мой не так далеко отсюда - мили две, не больше.
- Ваш дом? - сказал Ангел, немного озадаченный, но все же он с признательностью взял Викария под руку, и они, беседуя на ходу, медленно прошли сквозь буйные заросли орляка, испятнанного солнцем, через листву деревьев, перебрались дальше по ступенькам, за ограду парка и, сделав милю с лишним по вереску под жужжание пчел, спустились с холма к дому.
Вы пленились бы этой четой, когда могли бы их видеть в тот час. Ангел - стройный и невысокий, едва пяти футов ростом, с красивым, немного женственным лицом, каким бы мог написать его старый итальянский мастер (есть в Национальной галерее холст неизвестного художника «Товий и Ангел» - так Ангел там очень на него похож, те же черты, та же одухотворенность). На нем была только затканная пурпуром шафрановая рубашка, не прикрывавшая голых колен, ноги босы, крылья (перебитые теперь и свинцово-серые) сложены за спиной. Викарий - приземистый, изрядно толстый, краснощекий, рыжий, чисто выбритый и с ясными рыжевато-карими глазами. На нем была крапчатая соломенная шляпа с черной лентой, весьма благопристойный белый галстук, часы на изящной золотой цепочке. Он был так занят своим спутником, что только когда показался в виду церковный дом, вспомнил, что его ружье осталось лежать, где он его выронил, - в заросли орляка.
Зато он был рад узнать, что боль в перевязанном крыле становится все легче и легче.
Отступление об ангелах
Скажем начистоту: Ангел в нашей повести - это ангел художника, а не тот ангел, коснуться которого было бы нечестием, - не ангел религиозного чувства и не ангел народной веры. Последний всем нам знаком. Он - или, верней, она - одна среди ангельского сонма отчетливо отмечена женскими чертами: она носит платье безупречной, незапятнанной белизны, с широкими рукавами, и она блондинка - у нее длинные золотые кудри, и глаза небесно-голубые. Она чистейшая женщина - чистейшая дева или чистейшая матрона - в robe de nuit с прикрепленными к лопаткам крыльями. Ее призвание - добрые домашние дела: она склоняется над колыбелью или помогает вознестись на небо какой-нибудь родственной душе. Нередко она держит в руке пальмовую ветвь, но никто б не удивился, встретив ее заботливо несущей грелку какому-нибудь бедному зябкому грешнику. Это она в «Лицеуме» среди сонма подруг слетает в тюрьму к Маргарите в исправленной последней сцене «Фауста»; и примерным мальчикам и девочкам, которым суждена ранняя смерть, являются такие ангелы в романах госпожи Генри Вуд. Эта беленькая женственность с присущим ей неописуемым очарованием отдающего лавандой благочестия, с ее ароматом целомудренной и правильной жизни, есть, по всей видимости, чисто тевтонское изобретение. Латинская мысль ее не знает. У старых мастеров вы ее не найдете. Она сопричастна той милой наивной, дамской школе искусства, для которой величайшая победа - «слеза умиления» и в которой нет места остроумию и страсти, презрению и пышности. Белый ангел изготовлен в Германии, в стране белокурых женщин и семейственной сентиментальности. Он… то есть она, приходит к нам холодная и благоговеющая, чистая и невозмутимая, молчаливо-успокоительная, как ширь и тишина звездного неба, тоже несказанно дорогого тевтонской душе… Мы ее почитаем. И ангелов древних евреев, духов могучих и таинственных, - Рафаила, Задкиила и Михаила, чью тень уловил один лишь Уаттс, чей блеск увидел один лишь Блейк, - их мы тоже истинно почитаем.
Но Ангел, которого подстрелил Викарий, он совсем не тот, - не ангел итальянского искусства, многоцветный и веселый. Он пришел не из какого-нибудь святого места, а из Страны Прекрасных Сновидений. В лучшем случае, он создание римско-католическое. А потому отнеситесь терпимо к его потрепанному оперению и не спешите с обвинением в нечестии, пока не дочитаете повесть до конца.
В церковном доме
Жена его помощника с двумя своими дочерьми и миссис Джехорем еще играли в теннис на лужайке перед окнами викариева кабинета, играли с жаром, болтая о выкройках для блузок. Но Викарий забыл о дамах и направился домой через сад.
Дамы увидели шляпу Викария над рододендронами, а рядом с ней чью-то непокрытую кудрявую голову.
- Я должна поговорить с ним о Сьюзен Уиггин, - сказала жена его помощника. Она приготовилась к подаче и стояла с ракеткой в правой руке и мячом между пальцами левой. - Он просто должен - должен как викарий навестить ее. Он, а не Джордж. Я уже… Ах!
Та чета вдруг обогнула угол и показалась на виду. Викарий под руку с…
Понимаете, для милой дамы это было, как гром среди ясного неба. Ангел был обращен к ней лицом, так что крыльев она не увидела - только лицо неземной красоты в нимбе каштановых волос и грациозную фигуру, облаченную в шафрановую тунику, едва доходившую до колен. Мысль об этих коленях вдруг пронзила и Викария. Он тоже был поражен ужасом. Как и две девицы, как и миссис Джехорем. Все пятеро были поражены ужасом. Ангел в удивлении смотрел на группу пораженных. Видите ли, он никогда до тех пор не видел никого, пораженного ужасом.
- Ми-ис-тер Хильер, - сказала жена его помощника. - Это уж чересчур! - Минуту она стояла, онемев. - О-о!
Она резко повернулась к окаменевшим девицам.
- Идемте! - Викарий открывал и закрывал безголосый рот. Мир вокруг него загудел и завертелся волчком. Взметнулся водоворот воздушных юбок, четыре дышащих негодованием лица проплыли в открытую дверь коридора, проходившего насквозь через весь дом. Викарий почувствовал, что с ними вместе уплывает его доброе имя.
- Миссис Мендхем, - заговорил он, рванувшись за ними. - Миссис Мендхем! Вы не понимаете…
- О-о! - хором простонали они снова.
Одна, две, три, четыре юбки скрылись в дверях. Викарий прошел, шатаясь, до середины лужайки и обмер.
- Вот что получается, - донесся до него голос миссис Мендхем из глубины коридора, - когда в приходе неженатый викарий… - Закачалась подставка для зонтов. Парадная дверь произвела четыре быстрых выстрела. Наступила тишина.
- Я должен был это предусмотреть, - сказал Викарий. - Она всегда излишне спешит.
Он по привычке поднес руку к подбородку. Потом повернулся к спутнику. Ангел был, как видно, хорошо воспитан. Он взял с плетеного кресла яркий зонтик миссис Джехорем, забытый ею впопыхах, и с глубочайшим интересом изучал его. Он его раскрыл.
- Какой забавный аппаратик! - заметил он. - Для чего он?
Викарий не ответил. Ангел был одет, несомненно… - Викарий знал, что тут был уместен какой-то французский оборот, но выпало из памяти, какой. Он так редко прибегал к французскому языку. Не «de trop» - это он помнил. Что хотите, только не de trop. Ангел сам был de trop, но никак не его костюм. Ага! Sans culotte!
Викарий сейчас впервые посмотрел на гостя критическим взглядом. - Да, трудно будет объяснить, - тихо укорил он самого себя.
Ангел воткнул зонтик в дерн и подошел понюхать душистый шиповник. На ярком солнечном свете его каштановые волосы походили сейчас на нимб. Он уколол палец.
- Странно! - сказал он. - Опять боль.
- Да, - сказал Викарий, размышляя вслух. - Он очень красив, и он интересней такой, как есть. Таким он мне нравится куда больше. Но боюсь, без этого нельзя!
Нервно кашлянув, он подступил к Ангелу.
- Это, - сказал Викарий, - были дамы.
- Какая нелепость! - отозвался Ангел, улыбаясь и нюхая шиповник. - И какие причудливые формы.
- Пожалуй, - сказал Викарий. - Вы заметили… гм!.. как они себя повели?
- Они ушли. Мне даже показалось - убежали. Испугались? Я-то, понятно, испугался бескрылых созданий. Надеюсь… их не крылья мои испугали?
- Весь ваш вид в целом, - сказал Викарий и невольно покосился на розовые ноги.
- Вот как. Мне и в голову не приходило. Разумеется, я им показался так же странен, как вы мне. - Он глянул вниз. - И мои ступни. У вас-то копыта, как у гиппогрифа.
- Башмаки, - поправил Викарий.
- У вас это зовется «башмаки»? Все равно, мне жаль, что я их спугнул…
- Видите ли, - начал Викарий, поглаживая подбородок, - у наших дам, гм, особые… не совсем артистические взгляды относительно, гм, одежды. В вашем туалете вы, я опасаюсь, серьезно опасаюсь, что… как он ни красив, ваш костюм, вы… окажетесь в обществе, гм, несколько обособленным. У нас есть поговорка: «Пришел в Рим, так веди себя, гм, римлянином». Поверьте мне, если вы намерены… гм, общаться с нами во время… вашего невольного пребывания…
Ангел отступил на шаг и на другой, между тем как Викарий надвигался на него ближе и ближе в своем старании показать себя хорошим дипломатом и принять доверительный тон. На красивом лице гостя отразилась растерянность.
- Я не совсем понимаю, почему вы все время производите горлом эти шумы? Это связано с «умереть» или «есть» или с чем-то еще из этих ваших?..
- Как ваш хозяин, я… - перебил Викарий и запнулся.
- Как мой хозяин… - повторил за ним Ангел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Это Страна Закона - ибо там у них, что ни возьми, все подчинено закону, - но их законы все как-то странно отличны от наших. Их геометрия отличается, потому что пространство у них имеет кривизну, так что всякая плоскость у них представляет собою цилиндр; и закон тяготения у них не согласуется с законом обратных квадратов, а основных цветов у них не три, а двадцать четыре. Фантастические, по понятиям нашей науки, вещи там зачастую - нечто само собой ясное, а вся наша земная наука показалась бы там бредом сумасшедшего. Так, например, на растениях нет цветков - вместо них бьют струи разноцветных огней. Вам это, конечно, покажется бессмыслицей, потому что вы не понимаете. Да и то сказать, большую часть того, что сообщил Ангел, Викарий не мог себе представить, ибо его личный опыт, ограниченный нашим материальным миром, жестоко спорил с его разумом. Это все было слишком странно и потому невообразимо.
Что столкнуло два эти мира-близнеца таким образом, что Ангел вдруг упал в Сиддерфорд, ни Ангел, ни Викарий не могли бы сказать. Не ответит на сей вопрос и автор настоящей повести. Автора занимают только связанные с этим случаем факты, но объяснять их он не расположен, считая себя недостаточно компетентным. Объяснения - это ошибка, в которую склонен впадать век науки. Существенным фактом в данном случае явилось то, что в Сиддермортон-парке 4 августа 1895 года в отблеске славы одного из чудесных миров, где нет ни печали, ни горестей, и все еще верный ему, стоял Ангел, светлый и прекрасный, и вел разговор с Викарием прихода Сиддермортон о множественности миров. В том, что Ангел был ангелом, автор готов, если надо, дать присягу - но и только.
- У меня появилось, - сказал Ангел, - какое-то крайне непривычное ощущение - вот здесь. Оно у меня с восхода солнца. Я не помню, чтобы раньше у меня вообще бывали здесь какие-либо ощущения.
- Не боль, надеюсь? - спросил Викарий.
- О нет! Оно совсем другое, чем боль, - что-то вроде ощущения пустоты.
- Может быть, разница в атмосферном давлении… - начал Викарий, потирая подбородок.
- И знаете, у меня еще какое-то совсем особенное чувство во рту, - мне как бы… так нелепо!.. как бы хочется что-нибудь в него запихать.
- Ну да! - спохватился Викарий. - Понятно! Вы голодны.
- Голоден? - повторил Ангел. - А что это значит?
- У вас там не надо есть?
- Есть? Слово вовсе для меня незнакомое.
- Класть, понимаете, пищу в рот. Здесь иначе нельзя. Вы скоро научитесь. Если не есть, то становишься худым и несчастным, страдаешь от… от сильной… ну, понимаете… боли, и в конце концов ты должен умереть.
- Умереть! - сказал Ангел. - Еще одно непонятное слово.
- Здесь оно понятно каждому. Это значит, знаете, отбыть, - сказал Викарий.
- Мы никогда не отбываем, - возразил Ангел.
- Вы не знаете, что вас может постичь в этом мире, - начал Викарий и призадумался. - Если вы ощущаете голод и способны чувствовать боль и если у вас перебито крыло, то не исключено, что вы можете и умереть, прежде чем выберетесь отсюда. На всякий случай вам, пожалуй, неплохо бы поесть. Я бы, например… гм-гм! Есть много вещей, куда более неприятных.
- Наверное, - сказал Ангел, - мне и впрямь нужно есть. Если это не слишком трудно. Не нравится мне ваша «боль» и не нравится ваше «голоден». Если ваше «умереть» в том же роде, я предпочту есть. Какой странный, несуразный мир!
- Обычно считается, что «умереть» хуже, чем «боль» и «голод»… А впрочем, как когда.
- Вы все это должны будете объяснить мне позже, - сказал Ангел. - Если я не проснусь. А сейчас, пожалуйста, покажите мне, как надо есть. Если вы не против. Я чувствую как бы настоятельную потребность…
- Ах, извините, - спохватился Викарий и предложил ему руку. - Вы мне доставите большое удовольствие, если будете моим гостем. Дом мой не так далеко отсюда - мили две, не больше.
- Ваш дом? - сказал Ангел, немного озадаченный, но все же он с признательностью взял Викария под руку, и они, беседуя на ходу, медленно прошли сквозь буйные заросли орляка, испятнанного солнцем, через листву деревьев, перебрались дальше по ступенькам, за ограду парка и, сделав милю с лишним по вереску под жужжание пчел, спустились с холма к дому.
Вы пленились бы этой четой, когда могли бы их видеть в тот час. Ангел - стройный и невысокий, едва пяти футов ростом, с красивым, немного женственным лицом, каким бы мог написать его старый итальянский мастер (есть в Национальной галерее холст неизвестного художника «Товий и Ангел» - так Ангел там очень на него похож, те же черты, та же одухотворенность). На нем была только затканная пурпуром шафрановая рубашка, не прикрывавшая голых колен, ноги босы, крылья (перебитые теперь и свинцово-серые) сложены за спиной. Викарий - приземистый, изрядно толстый, краснощекий, рыжий, чисто выбритый и с ясными рыжевато-карими глазами. На нем была крапчатая соломенная шляпа с черной лентой, весьма благопристойный белый галстук, часы на изящной золотой цепочке. Он был так занят своим спутником, что только когда показался в виду церковный дом, вспомнил, что его ружье осталось лежать, где он его выронил, - в заросли орляка.
Зато он был рад узнать, что боль в перевязанном крыле становится все легче и легче.
Отступление об ангелах
Скажем начистоту: Ангел в нашей повести - это ангел художника, а не тот ангел, коснуться которого было бы нечестием, - не ангел религиозного чувства и не ангел народной веры. Последний всем нам знаком. Он - или, верней, она - одна среди ангельского сонма отчетливо отмечена женскими чертами: она носит платье безупречной, незапятнанной белизны, с широкими рукавами, и она блондинка - у нее длинные золотые кудри, и глаза небесно-голубые. Она чистейшая женщина - чистейшая дева или чистейшая матрона - в robe de nuit с прикрепленными к лопаткам крыльями. Ее призвание - добрые домашние дела: она склоняется над колыбелью или помогает вознестись на небо какой-нибудь родственной душе. Нередко она держит в руке пальмовую ветвь, но никто б не удивился, встретив ее заботливо несущей грелку какому-нибудь бедному зябкому грешнику. Это она в «Лицеуме» среди сонма подруг слетает в тюрьму к Маргарите в исправленной последней сцене «Фауста»; и примерным мальчикам и девочкам, которым суждена ранняя смерть, являются такие ангелы в романах госпожи Генри Вуд. Эта беленькая женственность с присущим ей неописуемым очарованием отдающего лавандой благочестия, с ее ароматом целомудренной и правильной жизни, есть, по всей видимости, чисто тевтонское изобретение. Латинская мысль ее не знает. У старых мастеров вы ее не найдете. Она сопричастна той милой наивной, дамской школе искусства, для которой величайшая победа - «слеза умиления» и в которой нет места остроумию и страсти, презрению и пышности. Белый ангел изготовлен в Германии, в стране белокурых женщин и семейственной сентиментальности. Он… то есть она, приходит к нам холодная и благоговеющая, чистая и невозмутимая, молчаливо-успокоительная, как ширь и тишина звездного неба, тоже несказанно дорогого тевтонской душе… Мы ее почитаем. И ангелов древних евреев, духов могучих и таинственных, - Рафаила, Задкиила и Михаила, чью тень уловил один лишь Уаттс, чей блеск увидел один лишь Блейк, - их мы тоже истинно почитаем.
Но Ангел, которого подстрелил Викарий, он совсем не тот, - не ангел итальянского искусства, многоцветный и веселый. Он пришел не из какого-нибудь святого места, а из Страны Прекрасных Сновидений. В лучшем случае, он создание римско-католическое. А потому отнеситесь терпимо к его потрепанному оперению и не спешите с обвинением в нечестии, пока не дочитаете повесть до конца.
В церковном доме
Жена его помощника с двумя своими дочерьми и миссис Джехорем еще играли в теннис на лужайке перед окнами викариева кабинета, играли с жаром, болтая о выкройках для блузок. Но Викарий забыл о дамах и направился домой через сад.
Дамы увидели шляпу Викария над рододендронами, а рядом с ней чью-то непокрытую кудрявую голову.
- Я должна поговорить с ним о Сьюзен Уиггин, - сказала жена его помощника. Она приготовилась к подаче и стояла с ракеткой в правой руке и мячом между пальцами левой. - Он просто должен - должен как викарий навестить ее. Он, а не Джордж. Я уже… Ах!
Та чета вдруг обогнула угол и показалась на виду. Викарий под руку с…
Понимаете, для милой дамы это было, как гром среди ясного неба. Ангел был обращен к ней лицом, так что крыльев она не увидела - только лицо неземной красоты в нимбе каштановых волос и грациозную фигуру, облаченную в шафрановую тунику, едва доходившую до колен. Мысль об этих коленях вдруг пронзила и Викария. Он тоже был поражен ужасом. Как и две девицы, как и миссис Джехорем. Все пятеро были поражены ужасом. Ангел в удивлении смотрел на группу пораженных. Видите ли, он никогда до тех пор не видел никого, пораженного ужасом.
- Ми-ис-тер Хильер, - сказала жена его помощника. - Это уж чересчур! - Минуту она стояла, онемев. - О-о!
Она резко повернулась к окаменевшим девицам.
- Идемте! - Викарий открывал и закрывал безголосый рот. Мир вокруг него загудел и завертелся волчком. Взметнулся водоворот воздушных юбок, четыре дышащих негодованием лица проплыли в открытую дверь коридора, проходившего насквозь через весь дом. Викарий почувствовал, что с ними вместе уплывает его доброе имя.
- Миссис Мендхем, - заговорил он, рванувшись за ними. - Миссис Мендхем! Вы не понимаете…
- О-о! - хором простонали они снова.
Одна, две, три, четыре юбки скрылись в дверях. Викарий прошел, шатаясь, до середины лужайки и обмер.
- Вот что получается, - донесся до него голос миссис Мендхем из глубины коридора, - когда в приходе неженатый викарий… - Закачалась подставка для зонтов. Парадная дверь произвела четыре быстрых выстрела. Наступила тишина.
- Я должен был это предусмотреть, - сказал Викарий. - Она всегда излишне спешит.
Он по привычке поднес руку к подбородку. Потом повернулся к спутнику. Ангел был, как видно, хорошо воспитан. Он взял с плетеного кресла яркий зонтик миссис Джехорем, забытый ею впопыхах, и с глубочайшим интересом изучал его. Он его раскрыл.
- Какой забавный аппаратик! - заметил он. - Для чего он?
Викарий не ответил. Ангел был одет, несомненно… - Викарий знал, что тут был уместен какой-то французский оборот, но выпало из памяти, какой. Он так редко прибегал к французскому языку. Не «de trop» - это он помнил. Что хотите, только не de trop. Ангел сам был de trop, но никак не его костюм. Ага! Sans culotte!
Викарий сейчас впервые посмотрел на гостя критическим взглядом. - Да, трудно будет объяснить, - тихо укорил он самого себя.
Ангел воткнул зонтик в дерн и подошел понюхать душистый шиповник. На ярком солнечном свете его каштановые волосы походили сейчас на нимб. Он уколол палец.
- Странно! - сказал он. - Опять боль.
- Да, - сказал Викарий, размышляя вслух. - Он очень красив, и он интересней такой, как есть. Таким он мне нравится куда больше. Но боюсь, без этого нельзя!
Нервно кашлянув, он подступил к Ангелу.
- Это, - сказал Викарий, - были дамы.
- Какая нелепость! - отозвался Ангел, улыбаясь и нюхая шиповник. - И какие причудливые формы.
- Пожалуй, - сказал Викарий. - Вы заметили… гм!.. как они себя повели?
- Они ушли. Мне даже показалось - убежали. Испугались? Я-то, понятно, испугался бескрылых созданий. Надеюсь… их не крылья мои испугали?
- Весь ваш вид в целом, - сказал Викарий и невольно покосился на розовые ноги.
- Вот как. Мне и в голову не приходило. Разумеется, я им показался так же странен, как вы мне. - Он глянул вниз. - И мои ступни. У вас-то копыта, как у гиппогрифа.
- Башмаки, - поправил Викарий.
- У вас это зовется «башмаки»? Все равно, мне жаль, что я их спугнул…
- Видите ли, - начал Викарий, поглаживая подбородок, - у наших дам, гм, особые… не совсем артистические взгляды относительно, гм, одежды. В вашем туалете вы, я опасаюсь, серьезно опасаюсь, что… как он ни красив, ваш костюм, вы… окажетесь в обществе, гм, несколько обособленным. У нас есть поговорка: «Пришел в Рим, так веди себя, гм, римлянином». Поверьте мне, если вы намерены… гм, общаться с нами во время… вашего невольного пребывания…
Ангел отступил на шаг и на другой, между тем как Викарий надвигался на него ближе и ближе в своем старании показать себя хорошим дипломатом и принять доверительный тон. На красивом лице гостя отразилась растерянность.
- Я не совсем понимаю, почему вы все время производите горлом эти шумы? Это связано с «умереть» или «есть» или с чем-то еще из этих ваших?..
- Как ваш хозяин, я… - перебил Викарий и запнулся.
- Как мой хозяин… - повторил за ним Ангел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18