А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


поэтому он и воплотил уничижительную брань в буквальном смысле, чтобы
продемонстрировать гордость своей верой и безразличие к насмешкам и
хулителям. Произнося проповеди, он показывал свой "синий нос" всем
желающим.
Что касается бабочек, то они представляют последний период
становления веры в человека. Души его последователей расцветают подобно
бабочкам, которые, будучи прежде уродливыми гусеницами, завернувшись в
кокон и преуспев в чудесной метаморфозе, превращаются в прелестные
создания.
- Большая буква S на моем лбу, - гремел Зурван, - не означает
святость или грех! Она никак не связана и со словом "простофиля" [англ.
Simpleton - простофиля, простак], как это утверждают наши враги! Буква S
означает символ, но не какой-то произвольный, а вполне определенный! S
включает в себя все символы добра! Придет день - мы верим в это, не так
ли, дети мои? - букву S, наш символ, будут распознавать еще быстрее, а
почитать и ценить еще глубже, чем даже крест, гексаграмму и распятие, о
котором я говорил ранее. Разве не об этом, дети мои, мы мечтаем? Разве не
в это верим?
- Аминь, Отец!
Следующая фаза речи Отца Тома представляла собой неторопливое
приближение к призыву совершить публичное покаяние. Минуты шли, и Зурван
становился все настойчивее и убедительнее в самой речи, в жестикуляции, в
вере и страсти. К пяти часам, когда все ораторы и проповедники должны
смолкнуть, он выслушал не менее двадцати исповедей, причем одну из них
произнес вновь обращенный приверженец его учения. То обстоятельство, что
эта часть его программы привлекла внимание гораздо большего числа гуляющих
в парке, нежели сама проповедь, нисколько не испортило Зурвану радости. Он
прекрасно знал, что безбожники любили слушать исповеди из-за обилия в них
"клубнички", унизительных и непристойных подробностей. Пусть так. Но
иногда те, кто приходил сюда ради того, чтобы пощекотать себе нервы, вдруг
переживали неожиданный внутренний взрыв и сами, проникаясь Божественным
светом, изъявляли желание исповедаться.
Органики фиксировали все, что было произнесено здесь, и при желании
могли использовать сказанное на исповеди против покаявшихся. Жертвенность
- вот та цена, которую приходится платить за веру.
В пять часов Зурван отправился домой, усталый, но воодушевленный и
торжествующий. Он летел в седле Божественного света. Поглотив
символический ужин, он приступил к молитве. Затем в уединенной тишине
своей квартиры он выслушал исповеди тех, кто не успел открыть душу в
парке. В девять часов он отправлял краткую службу для тех, кто пришел к
его жилью. Закон запрещал наблюдать за ходом проповеди из холла на экране,
но органиков в это время обычно поблизости не было, а соседи ничуть не
возражали. Некоторые из них, опасавшиеся открыто приобщиться к вере при
свете дня, охотно наблюдали за вечерней службой на экране.
В прошлое Воскресенье, День-Пять, Неделя-Один, именно так все и
происходило.
Но сегодня - в День-Шесть, Неделя-Один, Отец Том Зурван так и не
появился на Площади Вашингтона. Его последователи, прождав минут
пятнадцать, в течение которых они так и не смогли определить по экрану его
местонахождение, отправились к нему домой на Аллею Шинбоун. Руководитель
квартала совершенно правомерно отказался воспользоваться своим
кодом-ключом, чтобы открыть квартиру Отца Тома, до тех пор, пока не будут
извещены органики. Прошло довольно много времени, прежде чем наконец
появились двое полицейских. Они вошли в квартиру вместе с руководителем
квартала, толпой последователей Отца Тома и несколькими любопытными
соседями.
Обстоятельные поиски не дали ровно никаких результатов - Отца Тома
дома не было. Его стоунер также пустовал. Посох Отца Тома стоял
прислоненным к одному из стенных экранов, на котором светилось загадочное
послание:
Я УШЕЛ В БОЛЕЕ ВОЗВЫШЕННОЕ МЕСТО.

28
Том Зурван не солгал.
Место, в котором он находился, действительно было гораздо более
возвышенным: Башня Тао, в квартире Тони Хорн на шестом уровне. Башня Тао
возвышалась на пересечении Западной Одиннадцатой улицы и Канала
Кропоткина. Он не был сейчас ни самим собой, ни одним из своих других "я".
В обычной ситуации ему нужно было бы пройти ритуал превращения в Отца
Тома, а затем отправиться спать. Но Субботний кошмар прервал привычное
течение событий подобно тому, как внезапная лавина, обрушиваясь в реку,
останавливает ее воды. Происшедшее накануне, словно пройдясь по его душе
утюгом, бросило ее, кричащую, на новый путь, следовать которому у Отца
Тома не было ни малейшего желания. Кокон, оберегавший Зурвана, был
прострелен, и сквозь образовавшиеся отверстия проскакивали голоса и
мелькали лица и руки тех, других.
Они что-то бормотали ему, рассматривали и ощупывали его.
А началось все лишь после того, как ему - с гораздо большим трудом,
чем обычно, - удалось взять себя в руки, пройти необходимую метаморфозу
мысленной молитвы. (Не Боб Тингл ли высказывался подобным образом? Не
Уайту Реппу ли принадлежат метафоры вроде "пройтись утюгом" или
"прострелить кокон"? А может быть, это Чарли Ом подкинул мысль о том, что
его кто-то "ощупывает"? - словечко-то из его лексикона?)
Он отчетливо понимал, хоть и предпочел бы, чтобы этого не было вовсе,
что ветры недавнего прошлого продувают его насквозь, словно изодранный
парус, и фрагментарные черты личностей его коллег-двойников сочатся через
него, как молотый перец через ситечко.
"Прекратить! Прекратить это!" - мысленно вопил он.
Несмотря на то, что среди всех семи ролей - возможно, только за
исключением Джефа Кэрда, - он обладал личностью наиболее сильной, он не
мог сейчас сопротивляться всей их энергии, их проявлениям. Они - их
способности и возможности - принадлежали не ему, но всем своим
обладателям, надвигавшимся на него с разных сторон с их мыслями и
неотвратимыми приказами. Его голову словно постригали со всех сторон, и
сила Отца Тома утекала подобно тому, как исчезло могущество Самсона, "семь
кос головы" которого отрезали филистимляне, наученные его возлюбленной
красавицей Далилой; коварной и жизнерадостной парикмахершей Вельзевула.
- Прекратите это! - вопил Зурван. - Это опасно.
("Черт побери, это действительно очень опасно! - голос Кэрда звучал
издалека, но, казалось, что он приближается с каждым словом. - Да заткнись
ты, Тингл! Мы вот-вот умрем, а ты тут шутки шуткуешь!")
Зурван громко так, что голос его звенел по всей квартире, сказал:
- Именем света Божественного приказываю вам вернуться в ту темноту,
из которой вы пришли!
("Хрен тебе!" - невозмутимо отреагировал Чарли Ом.)
("Хоть бы улыбнулся, когда выражаешься, - заметил Уайт Репп. - Да ну
же, ребята. Вот сейчас развлечемся от души. Кажется, у нас тут скоро
линчевание маячит. Если мы не соберемся вместе, не объединим свои силы,
нас поодиночке непременно перевешают на суках. Вот и будем там болтаться
вместе с кислыми яблоками - не лучше, и не хуже. Наш брат в таком трудном
положении - словно на вертел нанизан. Заткнитесь все. Дадим ему
возможность спасти нашу шкуру. А уж потом устроим разбирательство, кто тут
из нас самая главная шишка. Это единственный способ...")
("Квартира Тони Хорн, - сказал Кэрд. - Быстрей туда! Это единственное
место, где мы будем в безопасности! По крайней мере, на какое-то время!")
- Тони Хорн? - вслух переспросил Зурван.
("Да, ты помнишь ее, не так ли?")
("Да, - сказал Джим Дунски, - если я могу вспомнить, то что тебе
мешает? Кэрду дали на это разрешение, ты забыл? Его... наш... друг
комиссар-генерал Энтони Хорн. Она сказала, что в случае опасности
позволяет воспользоваться этой возможностью. Сейчас как раз такой
случай!")
("Она - тоже иммер, - напомнил Боб Тингл. - Однажды иммер - всегда
Иммер. Это не каламбур. Она выдаст меня... я хотел сказать - нас".)
("До Вторника она ничего не узнает, - сказал Кэрд. - Давай, Зурван,
отправляйся! Держи хвост бубликом!")
Молчал только один Вилл Ишарашвили. Не оттого ли, что пока не знал,
что произошло? Или потому, что, будучи последним во всей цепочке, если,
конечно, считать, начиная со Вторника, он представлял и самое слабое ее
звено. Его голос не может прозвучать в общем хоре, пока он не проснется
завтра утром? А если так, ему уже никогда не суждено заговорить. И
проснуться ему уже не удастся. Так и умрет во сне.
Это обстоятельство еще более возмутило Зурвана. Если завтра он не
станет Ишарашвили, то кем же тогда он будет? Может ли он пребывать самим
собой, то есть Томом Зурваном? Ничего другого ему не оставалось. По
крайней мере, погибать он не собирался.
- О Господи, прости меня! - воскликнул он. - Я думаю только о себе! Я
отказался от братьев своих! Я - чудовище, я - Петр [библеизм; по преданию
евангелистов, апостол Петр непрестанно свидетельствует Христу свою любовь
и преданность, но по свершении тайной вечери Христос предрекает его
троекратное отречение "в эту ночь, прежде нежели пропоет петух"; в
дальнейшем Петр не только трижды отрекается от Христа, но и клянется, что
не знает Иисуса], предавший своего Учителя еще до того, как трижды пропел
петух!
("Петр! Петух! Ну и идиот же ты! - встрял Чарли Ом. - Перестань нести
это благочестивое дерьмо! Да и сообща пора действовать! Отправляйся
спасать наши задницы!")
("Я не стал бы говорить в таком тоне, - заметил Джеф Кэрд, - но
все-таки этот малыш прав. Прячься! Сейчас же! Иди в квартиру Хорн! Ради
Бога, быстрее, органики уже, наверно, стоят у дверей! Или иммеры того и
гляди нагрянут! Тебе надо избавиться от всего, что связывает нас! Иди!")
На какое-то время голоса смолкли, оставили Зурвана в покое. Влившись
в поток уличного движения и направляясь к каналу, он почувствовал себя
значительно увереннее. Никаких видимых причин на это вроде бы не было, но
и самообладание часто приходит не в результате какого-то богатого опыта, а
из врожденной веры в самого себя.
Ему предстояло настоящее сражение, чтобы сделать то, что, как
подсказывал здравый смысл, действительно следовало сделать. Глубокая
печаль и непреодолимое внутреннее несогласие одолевали Отца Тома, пока он
понуро расхаживал по квартире, собирая вещи, которые необходимо было
уложить в компактор и стоунер, прежде чем отправить в мусорные бачки.
Парик, борода и мантии - все это должно попасть именно туда. Как и кукла -
его двойник. Он подумал, не прихватить ли и куклу Ома, но потом решил, что
до следующей Субботы ее вряд ли кто-нибудь обнаружит. Отцепив с
куклы-двойника Чарли идентификационный знак, он отправился к его личному
шкафу и, достав оттуда одежду, облачился в нее. В ней он, конечно, будет
выделяться, поскольку никто из Воскресных жителей не носил жабо на груди
или юбку. Но тут уж ничего не поделаешь.
Необходимость обманывать своих последователей в вере доставляла
Зурвану настоящую боль. Отчасти именно этим и объяснялось его грустное
настроение, но все-таки это лучше, чем поколебать их веру. Да, так лучше,
снова и снова повторял он себе. Гораздо лучше. Его, правда, не покидала
мысль о том, скольким религиозным лидерам в прошлом уже приходилось
прибегать к подобному обману.
- Если бы я был только самим собой, только Отцом Томом, - бормотал
он, - я остался бы и принял на себя все последствия такого решения. Кровь
жертвенников - вот семена веры. Но дело касается не меня одного. К тому
же, если бы я был всего лишь Отцом Томом, разве угодил бы я в подобную
ужасную переделку.
И тем не менее, когда Отец Том, ударив посохом по стене, убедился в
том, что на экране высветилось прощальное послание, он почувствовал
слабость в ногах.
- Правильно ли поступаю я? - вскричал он. - Нет. Я предаю свою
паству, себя самого, Бога своего!
("Теосрань", - вставил Чарли Ом свое словообразование.)
("Ты всего лишь один из многих, - сказал Джеф Кэрд, а затем после
паузы добавил: - Возможно, найдется какое-то решение, выход из этой
ситуации".)
- И в чем этот выход?
("Пока еще не знаю".)
Повернувшись в дверях, Зурван произнес напоследок:
- Прощай, Отец Том.
("Этот парень порядком надоел, - послышался голос Чарли Ома. - Его
как-то и слишком много и маловато".)
("Прекрасное чувство драматической ситуации, ничего не скажешь, -
прокомментировал Уайт Репп. - Или это, скорее, мелодрама? Не уверен, что
он может отличить пафос от комичной напыщенности".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов