Дождь перестал, но Майк почувствовал, что по нему растекается какая-то вонючая жидкость.
Всего через несколько секунд он понял, что это — бензин.
Превозмогая боль, он беспомощно замахал руками, но поток вонючей жидкости продолжал заливать его. Бензин попадал ему в рот, Майка рвало, кишки выворачивало наизнанку. Отвратительная жидкость затекала ему в ноздри, когда он корчился, лежа на спине, как выброшенная из воды рыба. Ужас переполнял его сознание, замутненное жгучей болью, которой была пронизана каждая клетка его организма.
Одежда на нем пропиталась бензином, и теперь бензин растекался лужицей вокруг изувеченного тела.
Силы иссякли, Майк с животным ужасом наблюдал, как чиркнула спичка.
Несколько мучительных секунд подержав горящую спичку над ним, водитель бросил ее на землю.
Раздался гулкий хлопок — это вспыхнула одежда на Майке.
Он попытался закричать, когда пламя обожгло его тело, спалив волосы с кожей. Оно добиралось до черепа, обнажая мягкую кровавую плоть под кожей. Раскаленные языки огня, сжигая все на своем пути, доползли до отверстия в черепе и устремились внутрь. Майк молил о смерти. Скорее бы прекратились эти невыносимые муки! Он попробовал перевернуться, погасить пламя о мокрую траву, но все было напрасно. Он почувствовал, как в жилах у него закипает кровь, а с рук кусками отваливается обуглившаяся плоть. Тело стало разбухать от охватившего его огня. Огонь пожирал его половые органы и ноги, и Майк обнаружил, что пытается бороться с огнем горящими головешками, в которые превратились его руки, обглоданные испепеляющим жаром.
Он снова попытался крикнуть, но раздробленная челюсть не позволила совершить даже это последнее усилие. Глаза его расплавились, превратившись в бесформенную массу, и на мгновение до него донесся запах его кремируемой плоти.
Водитель отошел в сторону, наблюдая за полыхающим живым факелом, который минуту назад был человеком. Затем быстро, но без лишней суеты сел в машину, задним ходом выбрался по грязной колее на основную дорогу и уехал.
Лишь через десять минут из проходящей машины заметили догорающее пламя метрах в двадцати пяти — тридцати от дороги. А еще через тридцать минут приехала полиция.
К тому времени тело Майка Гамильтона было похоже на обгоревшую спичку.
Глава 41
Почерневшие останки Майка Гамильтона осторожно накрыли одеялом, спрятав подальше от взоров обугленный труп. В воздухе еще висел едкий запах горелой плоти, и инспектор Гибсон помахивал рукой перед своим носом, стараясь отогнать дурной запах.
— Сколько времени прошло после смерти? — спросил полицейский инспектор.
— Точно установить невозможно, — ответил Лумис, вытирая руки о кусок тряпки, — пока я не проведу вскрытие. — Он осмотрел траву вокруг места, где лежал труп, и добавил: — Вряд ли больше часа. Бедняга был еще теплым. Очень теплым.
— При нем не было документов, удостоверения личности? — обратился Гибсон к человеку в форме.
— Если и были, то превратились в пепел, сэр.
— Так же, как и он сам, — вставил Чандлер, причмокнув языком и кивнув на обугленное тело.
Они наблюдали, как труп был осторожно поднят и через задние дверцы перенесен в стоящую в ожидании санитарную машину. Синие фары на крыше машины беззвучно вращались в темноте.
— Надо снять отпечатки следов человека и машины, — сказал Гибсон, затягиваясь сигаретой.
Он взглянул на группу репортеров — мужчин и женщин. Они стояли поодаль, метрах в двадцати позади людей в форменной одежде.
— И хотелось бы знать, откуда этих чертей сюда принесло. Мы приехали полчаса назад, и они следом, не прошло и пяти минут. Откуда им стало известно, что случилось и где? — добавил он с негодованием в голосе. — Можно подумать, что их кто-то предупредил. — И он искоса бросил взгляд на Чандлера, который только пожал плечами.
Полицейские чиновники по грязной колее подошли к жадным до новостей репортерам, тотчас же сгрудившимся вокруг двух сыщиков в надежде что-нибудь выведать.
— Известно, кто жертва?
— ...установлена ли личность?
— ...убийца тот же?
В темноте ночи вопросы продолжали сыпаться, но Гибсон лишь поднял воротник плаща и направился к стоящей поодаль машине.
— Воздерживаюсь от ответа, — громко бросил он на ходу.
К нему придвинулась телевизионная камера, и полицейский инспектор в сердцах махнул рукой.
— Вы считаете, что это очередное убийство в серии предыдущих?
— Воздерживаюсь от ответа.
— Вы говорили, что убийца арестован, — послышался новый голос.
Гибсон остановился, больно задетый язвительным вопросом, и поискал глазами спросившего. Он увидел Терри Уорнер почти тотчас же.
— На пресс-конференции вы заявляли, что подозреваемый находится под арестом, — добавила она. — И тем не менее после этого произошло еще два убийства.
Гибсон сурово посмотрел на нее и пошел дальше.
— Когда вы арестуете настоящего убийцу? — бросила ему вслед Терри.
— Воздерживаюсь от ответа, — рявкнул, не оборачиваясь, Гибсон.
Она продолжала смотреть, как полицейский инспектор и его помощник уселись в свою «астру» и поехали.
— Какой-то гад их уведомил, — сказал Гибсон. — Это уж точно.
— Может быть, это сделал водитель, обнаруживший труп и позвонивший нам? — предположил Чандлер.
Гибсон покачал головой.
— Тот сам был в состоянии шока. Вряд ли бы ему взбрело в голову обратиться еще и в средства массовой информации, — не мог успокоиться инспектор.
Долгое время они ехали молча. Затем Чандлер сказал:
— Уже восемь.
— Спасибо за напоминание, я и сам умею считать, — прошипел Гибсон.
— И все же мы не стали ближе к его выявлению, — проворчал Чандлер.
— Тебе это как будто доставляет удовольствие, да?
— Не знаю, на что ты намекаешь.
— Отвечаю за расследование я. Если не поймаем эту сволочь, то я и получу по шее — от комиссара, от прессы и еще кое от кого, кому не терпится меня на чем-нибудь подловить.
— Но ведь в этом вся наша работа, шеф, не так ли? — спросил Чандлер. — Расколешь дело — грудь в крестах, а все испортишь — голова в кустах. По положению и ответственность, — добавил он с укоризной.
— Только не тебе указывать мне мою ответственность, Чандлер. Вот что я тебе скажу. Если мы его не поймаем, я за собой и тебя постараюсь утащить. Мы оба занимаемся расследованием, и не важно, кому поручено возглавить его. Ты тоже участвуешь, так что тебя это касается в не меньшей степени, чем меня.
— Но отвечать буду не я, а ты.
— Разумеется. Но если меня снимут, ты думаешь, что на мое место немедленно назначат тебя?
Чандлер не отвечал.
— Ты действительно так думаешь?
— Надо было меня с самого начала назначать, — насмешливо заметил помощник инспектора.
Гибсон мрачно усмехнулся.
— Вот в этом-то все и дело. Потому мы и не можем сдвинуть дело с мертвой точки. Ты не заинтересован в том, чтобы убийца был найден и пойман. Чем дольше эта сволочь разгуливает на свободе, чем больше он убивает людей, тем больше дискредитирует меня. Ты правильно все рассчитал.
Чандлер бросил на своего шефа сердитый взгляд.
— Тебе не поймать его, — сказал он с такой убежденностью в голосе, которая раздосадовала Гибсона.
— Поймаю. С твоей помощью или без нее. Но обещаю: если этого не произойдет, я постараюсь сделать так, чтобы тебе эта должность не досталась. Мы повязаны, Чандлер. Нам пора начинать работать вместе. Пока еще кто-нибудь не убит.
Эти слова зловеще повисли над ними. Как запах жженой плоти.
Глава 42
Неужели ошибся он?
Миллер допил последние капли из фляжки, снова и снова задавая себе этот вопрос.
Он проследовал за Сюзан Льюис до многоквартирного дома, где она жила, и просидел там в машине всю ночь. Пил и наблюдал.
И снова пил.
Черт возьми! Он, должно быть, прождал больше, чем рассчитывал. Большую часть предрассветных часов он смутно помнил. Помнил, что на него временами нападала дрема, потом вдруг он пробуждался и снова смотрел на ее окно, но время от полуночи до четырех часов утра вспоминалось ему смутно. Сейчас он остановил машину в переулке у своего дома и смотрел на часы на приборном щитке. Было почти половина шестого утра. На горизонте брезжил рассвет, серый, как грязный половик, наброшенный на небо. Миллер вздохнул и резким движением выскочил из машины, даже не заперев ее.
Он порылся в карманах, ища ключи, чтобы войти к себе домой. Еще можно было принять душ и выпить чашку кофе перед тем, как ехать на работу на студию. Он раздумывал, сказать ли Сюзан Льюис при встрече о своем ночном бдении. Поколебавшись, решил не говорить. Еще рассмеется ему в лицо, а то, чего доброго, в полицию обратится. Он хмыкнул. Ничего хорошего, однако, это бы ей не принесло.
А что, если он ошибся?
Найдя ключ, он принялся вставлять его в замочную скважину. Дверь вдруг приоткрылась на несколько сантиметров.
Миллер застыл от неожиданности, отдернув руку с ключом, как от удара электрическим током.
Он растворил дверь и, войдя в прихожую, стал подозрительно озираться. Из квартиры не доносилось никакого шума, но Миллеру показалось, что в этой подозрительной тишине таится что-то зловещее. Он быстро обернулся и проверил дверной замок. Замок не был взломан. Чистая работа.
Тот, кто входил, знал свое дело.
Из прихожей к лестнице слева от него вели грязные следы. Миллер нерешительно двинулся вперед и, дойдя до лестницы, остановился и поднял голову.
Тут его осенило: тот, кто проник в дом, вполне мог затаиться в одной из комнат.
От этой мысли на лбу выступил холодный пот, и его затуманенный выпитым алкоголем разум стал проясняться. Почуяв опасность, он весь напрягся, и его движения приобрели большую осторожность.
Он стал бесшумно, но быстро взбираться вверх по ступеням, ни на миг не спуская глаз с лестничной площадки над головой и лишь временами переводя взгляд на закрытые двери верхнего этажа. Дойдя до верхней ступени, он остановился, и прислушался.
Все было тихо.
Миллер старался дышать ровнее, чтобы успокоить колотившееся сердце. Он боялся, что его удары, гулко отдававшиеся в груди, разносятся по всему дому.
Если он старался уловить звуки, которые мог издать пришелец, то и тот, вероятно, тоже прислушивался к доносившемуся снизу звуку.
Миллер крадучись ступал по лестничной площадке, по пути прихватив вазу с одного из шкафчиков. По крайней мере, хоть какое-то оружие.
Он толкнул первую дверь и заглянул в комнату.
Никого.
Дверь в его спальню была приоткрыта.
Миллер остановился у порога, покрепче зажав вазу в руке.
Открыл дверь и вошел в комнату.
Никого.
Он судорожно сглотнул и снова вышел на лестничную площадку.
Снизу послышался шум. Миллер резко обернулся и, подойдя к перилам, пристально оглядел прихожую.
Он напряженно вслушивался, стараясь определить, откуда донесся звук, но все опять было тихо. Он направился к лестнице, чувствуя, как в груди у него бешено бьется сердце.
Дойдя до нижней ступени, Миллер снова услышал тот же шум.
Он донесся справа от него. Из кухни.
Там было большое окно и, возможно, пришелец пытался выбраться и удрать, пока Миллер его не обнаружил. Миллер лихорадочно перебрал возможные варианты действий. Дать ему уйти? А может, вызвать полицию? Или самому разобраться с пришельцем?
И все же было что-то странное во всем этом. Если в дом забрался грабитель, то почему ничего не пропало? Насколько Миллер мог судить, все вещи стояли на своих местах.
В снова воцарившейся тишине он направился к кухне.
Теперь он стоял в шаге от двери. Он протянул руку к ручке двери, еще крепче зажав в другой руке вазу.
И чуть не вскрикнул, когда ручка в его руке неожиданно повернулась.
Дверь открылась, и Миллер, не удержав равновесия, растянулся на полу, выронив вазу, которая разбилась вдребезги.
Поднимаясь на ноги, он услышал тихий гортанный смех и, повернув голову, увидел перед собой пришельца.
— Черт возьми, — пробормотал Миллер, пораженный тем, что увидел.
Пришелец улыбнулся и сказал:
— А я тебя поджидаю.
Глава 43
— Какого черта тебе нужно? — рявкнул сердито Миллер.
Джон Райкер привалился спиной к одному из кухонных шкафов и стоял, скрестив руки на своей широкой груди. Улыбка сошла с его лица, и он бесстрастно смотрел на Миллера. Райкеру было чуть за сорок, высокий, мощного телосложения, с черными как смоль волосами, не тронутыми даже проседью. Казалось, будто кто-то аккуратно выкрасил черным варом каждую прядь его волос. Лоб у него был низкий и весь изрезан морщинами, а глаза под ним казались всего лишь небольшими отверстиями, проколотыми на лице. Губы тонкие, почти бескровные, и их узкая полоска создавала впечатление неглубокой раны на лице. Когда он говорил, голос его звучал тихо, но зловеще, и в каждом слове слышалась затаенная агрессия. Миллеру казалось, что он разговаривает с пороховой бочкой. Запал был зажжен, но было неясно, произойдет ли взрыв.
— Не очень-то ты приветлив, Фрэнк, — сказал Райкер. — А ведь я тебя и в больнице навещал. Как ты себя чувствуешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36