Он не знал, стоит ли рассказывать ей о волнах, шум которых он все еще слышал каждую ночь, и о белокурой женщине, которая, казалось, звала его. Но он понимал: Мириам считает, что в его жизни должна быть только одна женщина. Он целиком зависел от жены и поэтому решил, что имеет право на свою маленькую тайну.
— Ричард, в чем дело? Ты кого-то увидел? В его воображении брызги распахнулись и застыли, словно прозрачный веер, и чародейка моря приблизилась к нему.
* * *
Волны плескались совсем рядом. Мэсон сорвал куртку и бросил ее в воду, потом выбрался на улицу. Море поднялось выше, чем когда-либо, достигло его дома, и теперь волны разбивались о порог. Люминесцирующая вода ударила его в спину, но он все же добрался до мыса и, совершенно вымотанный, рухнул на камни.
Тонко звенели брызги, беснующиеся над вершиной рифа, им подпевали волны, перекатывающиеся по улицам. Подгоняемый этой музыкой, Мэсон стал карабкаться на парапет. Вокруг него разбивались волны, и в каждой из них серебристым светом блестела луна, К тому времени, когда он достиг гребня, черный капюшон закрыл лицо женщины, но Мэсон мог видеть ее прямую осанку и стройные бедра. Неожиданно фигура начала удаляться.
— Подожди!
Его крик потерялся в порыве ветра. Мэсон бросился за ней, и женщина неожиданно повернулась и оказалась прямо перед ним. Он увидел пустые глазницы, раскрытый рот и платиновые волосы, серебряным водоворотом кружащиеся у лица. Она протянула к нему белую руку и вдруг взмыла в воздух, словно гигантская птица. Мэсон оступился, схватился за скользкие от влаги перила, но не удержался и с криком упал в шахту. А море по-прежнему бушевало и кипело, затопляя землю.
* * *
Выслушав рассказ полицейского, профессор Гудхарт покачал головой.
— Боюсь, что нет, сержант. Мы разрабатывали эти раскопки довольно давно, и за это время никто не падал в шахту. Но спасибо за предупреждение. Если этот парень появится здесь в своем сне, мы обязательно сообщим вам.
— Не думаю, что мы когда-нибудь его увидим. Он, наверное, мертв. — После паузы сержант продолжил:
— Я слышал в библиотеке, что вы нашли два скелета. Я понимаю, прошло только два дня после его исчезновения, но если какая-нибудь кислота… Короче, не может ли быть один из этих скелетов скелетом Мэсона? Гудхарт воткнул лопату в землю.
— Понимаете, мы ведем раскопки триасового периода. Этому кладбищу останков около двухсот миллионов лет. В то время здесь был большой остров посреди моря. Так вот, скелеты принадлежат кроманьонцам, мужчине и женщине, находившимся там, когда море постепенно начало затоплять остров. Я до сих пор не могу понять, как скелеты очутились в таком древнем геологическом пласте, ведь шахта была заложена всего тридцать лет назад. Так что это моя проблема, а не ваша.
Возвращаясь к машине, сержант все повторял:
— Море, море. Раньше здесь было море. — Он наклонился над задним сиденьем машины, где лежала куртка Мэсона. — Ага, теперь я понял, чем она пахнет… Она пахнет морем!
ЧЕЛОВЕК ИЗ ПОДСОЗНАНИЯ
— Реклама, доктор! Вы видели рекламу? Доктор Франклин быстро сбежал по ступенькам, стараясь избавиться от назойливого голоса. Уже у автостоянки он заметил в дальнем конце аллеи человека, одетого в светло-голубые джинсы, который призывно махал ему.
— Доктор Франклин! Реклама!
До машины оставалось ярдов сто. Доктор слишком устал, чтобы возвращаться, и поэтому просто стоял на месте и ждал молодого человека.
— Что у тебя на этот раз, Хатавей? — пробормотал Франклин. — Мне уже надоело тебя здесь видеть.
Хатавей прислонился к дереву, густые черные волосы свешивались ему на глаза. На лице появилась наигранная улыбка.
— Я звонил вам ночью, доктор, но ваша жена все время вешала трубку, — он говорил без малейшего намека на спесь, присущую людям такого типа. — И поэтому мне пришлось ждать вас здесь.
Они стояли возле живой изгороди, отделяющей аллею от окон главного административного корпуса. Несмотря на то, что кусты были густыми, а деревья высокими, они не могли скрыть аллею от любопытных взглядов, и встречи доктора с Хатавеем становились темой бесконечных сплетен, распространявшихся по лечебнице.
— Я, конечно, понимаю, что… — начал Франклин, но Хатавей прервал его:
— Забудьте, доктор. Появилась гораздо более важная проблема. Они начали строить первый большой экран, около ста футов высотой. Первый, а сколько их будет? Его собираются устанавливать за городом, возле дорог. Скоро они появятся на всех дорогах, и тогда нам просто придется прекратить думать! Мы превратимся в тупых, бездушных автоматов!
— По-моему, твоя беда как раз и состоит в том, что ты слишком много думаешь. — Доктор Франклин пожал плечами. — Ты твердишь мне об этих экранах целую неделю, но я еще ни разу не видел, чтобы хоть один из них работал.
— Пока что нет, доктор. — Рядом прошла группа медсестер, и Хатавей понизил голос. — В том-то и дело, что прошлой ночью все работы над ними были закончены. Вы сами увидите это по дороге домой. Теперь все готово к работе.
— Послушай, Хатавей, дорожная реклама существовала всегда, и от нее не было никакого вреда, — терпеливо начал доктор Франклин. — В конце концов! Ты можешь расслабиться? Подумай о Доре, о детях…
— О них я и думаю! — Хатавей едва не сорвался на крик. — Подумайте, доктор, эти кабели, сорокатысячевольтные линии, металлические опоры, — через неделю они закроют половину неба над городом! И что тогда будет с нами через полгода? Они хотят заменить наши мозги своими дурацкими компьютерами.
Смущенный словесным напором Хатавея, доктор Франклин быстро терял чувство превосходства. Он стал беспомощно оглядываться в поисках своей машины.
— Послушай, Хатавей, я больше не могу тратить время на эту болтовню. Тебе нужен отдых или даже консультация с квалифицированным врачом, не то ты окончательно свихнешься.
Хатавей начал было протестовать, но доктор решительно вскинул руки.
— Говорю тебе в последний раз: если ты сможешь доказать мне, что эти экраны управляют подсознанием, тогда я обращусь в полицию вместе с тобой. Но у тебя нет никаких доказательств, и ты это отлично знаешь. Реклама, воздействующая на подсознание, была изобретена более тридцати лет назад, и с тех пор законы о ее применении ни разу не нарушались. В любом случае техника была очень слабая и успехи — мизерные. Твоя идея совершенно нелепа, абсурдна.
— Хорошо, доктор. — Хатавей облокотился на капот стоящей рядом машины и взглянул на доктора Франклина. — В чем дело? Потеряли машину?
— Твоя болтовня совершенно сбила меня с толку. — Доктор вытащил из кармана ключ зажигания и прочитал номер: NY299-566-367-21. Видишь такую?
Хатавей, постукивая рукой по капоту, лениво оглядел большой парк, заполненный тысячей машин.
— Конечно, трудно — все одинаковые, даже одного цвета. А ведь раньше были десятки моделей, все разных цветов…
Франклин наконец заметил свою машину и стал пробираться к ней.
— Шестьдесят лет назад существовали сотни моделей. Ну и что из этого? Теперь машины стали гораздо удобней, да и вообще, на мой взгляд, стандартизация только улучшила качество машин.
— Но не очень-то уж эти машины и дешевы. — Хатавей пристукнул по крыше машины. — Они всего лишь на сорок процентов дешевле моделей тридцатилетней давности. Да и то лишь из-за монополии производства.
— Возможно, — сказал доктор Франклин, открывая дверь своей машины. — Во всяком случае современные машины стали намного удобнее и безопаснее.
Хатавей скептически покачал головой.
— Все это волнует меня… Одинаковые модели, одинаковый стиль, один и тот же цвет — и так год за годом. Мы живем как при коммунизме. — Он провел пальцем по ветровому стеклу. — Опять новая, доктор? А где же старая? Ей было всего три месяца…
— Я сдал ее обратно в магазин. — Франклин завел мотор. — Это самый лучший способ экономить деньги — сдаешь старую вещь, немного доплачиваешь и получаешь точно такую же новую. То же самое с телевизорами, стиральными машинами, холодильниками и другой бытовой техникой. Не возникает никаких проблем.
Хатавей не обратил внимания на насмешку.
— Неплохая идея, но я не могу претворить ее в жизнь. Доктор, я слишком занят, чтобы работать двенадцать часов в день и покупать дорогие вещи.
Когда машина уже отъехала, Хатавей крикнул вслед:
— Доктор, попробуйте ехать с закрытыми глазами!
* * *
Домой доктор ехал, как обычно, по самой медленной полосе дороги.
Споры с Хатавеем всегда оставляли у него в душе чувство подавленности, смутного неудовлетворения. Несмотря на свое ужасное жилье, придирчивую жену, вечно больных детей, на бесконечные споры с хозяином квартиры и кредиторами, Хатавей не терял своей любви к свободе. Презирая все авторитеты, он постоянно выдавал идеи, подобные последней — с подсознательной рекламой.
На этом фоне типичным примером выглядела жизнь самого Франклина: работа, по вечерам отдых дома или вечеринки с коктейлями у друзей, обязательные приемы по субботам и так далее. По сути дела, он оставался наедине с собой только тогда, когда ехал на работу или домой, а все остальное время был во власти общества.
Но дороги были просто великолепными. Как бы ни ругали современное общество, а дороги строить оно умело. Восьми-, десяти— и двенадцатиполосные скоростные автострады пересекали всю страну, лишь изредка прерываемые гигантскими автопарками в центрах городов и стоянками возле крупных супермаркетов, или же разветвлялись на десятки более мелких внутренних дорог-артерий. Вместе со стоянками дороги занимали около 1/3 территории страны, а в окрестностях городов еще больше. Несмотря на то, что вблизи старых городов существовало множество сложных развилок, дороги были практически идеальными.
Десятимильный путь до дома растянулся на двадцать пять миль и занял не меньше времени, чем раньше, до сооружения автострады, так как пришлось проезжать через три дорожные развязки в форме клеверного листа.
Новые города вырастали из кафе, автопарков и придорожных мотелей. Они, словно грибы, возвышались среди леса рекламных огней и дорожных указателей.
Мимо него проносились машины. Успокоенный медленной ездой, Франклин решил перебраться на другую полосу. Увеличивая скорость с сорока до пятидесяти миль в час, он услышал, как пронзительно взвизгнули шины. Для соблюдения порядка и предотвращения аварий сорока-, пятидесяти-, шестидесяти— и семидесятимильные полосы были разделены резиновыми прослойками. Несоблюдение правил одновременно и действовало на нервы, и приводило к повреждению шин. Эта прослойка постоянно нуждалась в обновлении, да и шины изнашивались довольно быстро, но зато безопасность движения была обеспечена. На этом и наживались автозаводы и производители резины. Большинство машин не выдерживало более шести месяцев эксплуатации, но это считалось естественным, так как появлялось все больше и больше новых моделей.
Когда до первого “клеверного листа” оставалось не более четверти мили, Франклин заметил полицейские указатели с надписями: “Дорога сужается” и “Максимальная скорость 10 миль в час”. Франклин попытался вернуться на самую медленную полосу, но не смог: машины шли друг за другом, бампер в бампер. Как только колеса начали вибрировать, он сжал зубы и попытался не замечать шинного визга. Нервы у других водителей стали сдавать, и над дорогой понесся протяжный гул автомобильных сигналов. Налог на проезд был теперь очень высоким, около тридцати процентов от валового национального продукта (для примера: подоходный налог составлял всего лишь два процента), и поэтому любая задержка приводила к немедленному вмешательству полиции.
У самого “клеверного листа” все ряды сливались в один, чтобы освободить площадку для возведения массивного металлического экрана-указателя. Прилежащее пространство было заставлено какими-то моторами, сложными установками, и Франклин подумал, что это именно тот экран, о котором говорил Хатавей. Хатавей жил в одном из возвышавшихся рядом домов и мог наблюдать все, что творилось у развилки.
Экран был просто чудовищным. Он возвышался более чем на сто футов и чем-то напоминал радар. Его опоры стояли на бетонных площадках, а сам он был виден на много миль вокруг. Экран опутывали километры разноцветных проводов и кабелей, а на вершине находился маленький маяк, указывающий путь самолетам. Франклин подумал, что экран является частью системы городского аэропорта.
Подъезжая к следующему “клеверному листу”, Франклин увидел второй указатель, возвышающийся в небе над дорогой. Перестраиваясь в сорокамильную линию, он рассматривал приближающуюся конструкцию. Хотя экран еще не работал, доктор вспомнил предупреждения Хатавея. Неизвестно почему ему показалось, что экраны являются вовсе не тем, за что их выдавали. Они не могли быть частью системы аэропорта, так как ни один из них не совпадал с какой-нибудь крупной авиалинией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
— Ричард, в чем дело? Ты кого-то увидел? В его воображении брызги распахнулись и застыли, словно прозрачный веер, и чародейка моря приблизилась к нему.
* * *
Волны плескались совсем рядом. Мэсон сорвал куртку и бросил ее в воду, потом выбрался на улицу. Море поднялось выше, чем когда-либо, достигло его дома, и теперь волны разбивались о порог. Люминесцирующая вода ударила его в спину, но он все же добрался до мыса и, совершенно вымотанный, рухнул на камни.
Тонко звенели брызги, беснующиеся над вершиной рифа, им подпевали волны, перекатывающиеся по улицам. Подгоняемый этой музыкой, Мэсон стал карабкаться на парапет. Вокруг него разбивались волны, и в каждой из них серебристым светом блестела луна, К тому времени, когда он достиг гребня, черный капюшон закрыл лицо женщины, но Мэсон мог видеть ее прямую осанку и стройные бедра. Неожиданно фигура начала удаляться.
— Подожди!
Его крик потерялся в порыве ветра. Мэсон бросился за ней, и женщина неожиданно повернулась и оказалась прямо перед ним. Он увидел пустые глазницы, раскрытый рот и платиновые волосы, серебряным водоворотом кружащиеся у лица. Она протянула к нему белую руку и вдруг взмыла в воздух, словно гигантская птица. Мэсон оступился, схватился за скользкие от влаги перила, но не удержался и с криком упал в шахту. А море по-прежнему бушевало и кипело, затопляя землю.
* * *
Выслушав рассказ полицейского, профессор Гудхарт покачал головой.
— Боюсь, что нет, сержант. Мы разрабатывали эти раскопки довольно давно, и за это время никто не падал в шахту. Но спасибо за предупреждение. Если этот парень появится здесь в своем сне, мы обязательно сообщим вам.
— Не думаю, что мы когда-нибудь его увидим. Он, наверное, мертв. — После паузы сержант продолжил:
— Я слышал в библиотеке, что вы нашли два скелета. Я понимаю, прошло только два дня после его исчезновения, но если какая-нибудь кислота… Короче, не может ли быть один из этих скелетов скелетом Мэсона? Гудхарт воткнул лопату в землю.
— Понимаете, мы ведем раскопки триасового периода. Этому кладбищу останков около двухсот миллионов лет. В то время здесь был большой остров посреди моря. Так вот, скелеты принадлежат кроманьонцам, мужчине и женщине, находившимся там, когда море постепенно начало затоплять остров. Я до сих пор не могу понять, как скелеты очутились в таком древнем геологическом пласте, ведь шахта была заложена всего тридцать лет назад. Так что это моя проблема, а не ваша.
Возвращаясь к машине, сержант все повторял:
— Море, море. Раньше здесь было море. — Он наклонился над задним сиденьем машины, где лежала куртка Мэсона. — Ага, теперь я понял, чем она пахнет… Она пахнет морем!
ЧЕЛОВЕК ИЗ ПОДСОЗНАНИЯ
— Реклама, доктор! Вы видели рекламу? Доктор Франклин быстро сбежал по ступенькам, стараясь избавиться от назойливого голоса. Уже у автостоянки он заметил в дальнем конце аллеи человека, одетого в светло-голубые джинсы, который призывно махал ему.
— Доктор Франклин! Реклама!
До машины оставалось ярдов сто. Доктор слишком устал, чтобы возвращаться, и поэтому просто стоял на месте и ждал молодого человека.
— Что у тебя на этот раз, Хатавей? — пробормотал Франклин. — Мне уже надоело тебя здесь видеть.
Хатавей прислонился к дереву, густые черные волосы свешивались ему на глаза. На лице появилась наигранная улыбка.
— Я звонил вам ночью, доктор, но ваша жена все время вешала трубку, — он говорил без малейшего намека на спесь, присущую людям такого типа. — И поэтому мне пришлось ждать вас здесь.
Они стояли возле живой изгороди, отделяющей аллею от окон главного административного корпуса. Несмотря на то, что кусты были густыми, а деревья высокими, они не могли скрыть аллею от любопытных взглядов, и встречи доктора с Хатавеем становились темой бесконечных сплетен, распространявшихся по лечебнице.
— Я, конечно, понимаю, что… — начал Франклин, но Хатавей прервал его:
— Забудьте, доктор. Появилась гораздо более важная проблема. Они начали строить первый большой экран, около ста футов высотой. Первый, а сколько их будет? Его собираются устанавливать за городом, возле дорог. Скоро они появятся на всех дорогах, и тогда нам просто придется прекратить думать! Мы превратимся в тупых, бездушных автоматов!
— По-моему, твоя беда как раз и состоит в том, что ты слишком много думаешь. — Доктор Франклин пожал плечами. — Ты твердишь мне об этих экранах целую неделю, но я еще ни разу не видел, чтобы хоть один из них работал.
— Пока что нет, доктор. — Рядом прошла группа медсестер, и Хатавей понизил голос. — В том-то и дело, что прошлой ночью все работы над ними были закончены. Вы сами увидите это по дороге домой. Теперь все готово к работе.
— Послушай, Хатавей, дорожная реклама существовала всегда, и от нее не было никакого вреда, — терпеливо начал доктор Франклин. — В конце концов! Ты можешь расслабиться? Подумай о Доре, о детях…
— О них я и думаю! — Хатавей едва не сорвался на крик. — Подумайте, доктор, эти кабели, сорокатысячевольтные линии, металлические опоры, — через неделю они закроют половину неба над городом! И что тогда будет с нами через полгода? Они хотят заменить наши мозги своими дурацкими компьютерами.
Смущенный словесным напором Хатавея, доктор Франклин быстро терял чувство превосходства. Он стал беспомощно оглядываться в поисках своей машины.
— Послушай, Хатавей, я больше не могу тратить время на эту болтовню. Тебе нужен отдых или даже консультация с квалифицированным врачом, не то ты окончательно свихнешься.
Хатавей начал было протестовать, но доктор решительно вскинул руки.
— Говорю тебе в последний раз: если ты сможешь доказать мне, что эти экраны управляют подсознанием, тогда я обращусь в полицию вместе с тобой. Но у тебя нет никаких доказательств, и ты это отлично знаешь. Реклама, воздействующая на подсознание, была изобретена более тридцати лет назад, и с тех пор законы о ее применении ни разу не нарушались. В любом случае техника была очень слабая и успехи — мизерные. Твоя идея совершенно нелепа, абсурдна.
— Хорошо, доктор. — Хатавей облокотился на капот стоящей рядом машины и взглянул на доктора Франклина. — В чем дело? Потеряли машину?
— Твоя болтовня совершенно сбила меня с толку. — Доктор вытащил из кармана ключ зажигания и прочитал номер: NY299-566-367-21. Видишь такую?
Хатавей, постукивая рукой по капоту, лениво оглядел большой парк, заполненный тысячей машин.
— Конечно, трудно — все одинаковые, даже одного цвета. А ведь раньше были десятки моделей, все разных цветов…
Франклин наконец заметил свою машину и стал пробираться к ней.
— Шестьдесят лет назад существовали сотни моделей. Ну и что из этого? Теперь машины стали гораздо удобней, да и вообще, на мой взгляд, стандартизация только улучшила качество машин.
— Но не очень-то уж эти машины и дешевы. — Хатавей пристукнул по крыше машины. — Они всего лишь на сорок процентов дешевле моделей тридцатилетней давности. Да и то лишь из-за монополии производства.
— Возможно, — сказал доктор Франклин, открывая дверь своей машины. — Во всяком случае современные машины стали намного удобнее и безопаснее.
Хатавей скептически покачал головой.
— Все это волнует меня… Одинаковые модели, одинаковый стиль, один и тот же цвет — и так год за годом. Мы живем как при коммунизме. — Он провел пальцем по ветровому стеклу. — Опять новая, доктор? А где же старая? Ей было всего три месяца…
— Я сдал ее обратно в магазин. — Франклин завел мотор. — Это самый лучший способ экономить деньги — сдаешь старую вещь, немного доплачиваешь и получаешь точно такую же новую. То же самое с телевизорами, стиральными машинами, холодильниками и другой бытовой техникой. Не возникает никаких проблем.
Хатавей не обратил внимания на насмешку.
— Неплохая идея, но я не могу претворить ее в жизнь. Доктор, я слишком занят, чтобы работать двенадцать часов в день и покупать дорогие вещи.
Когда машина уже отъехала, Хатавей крикнул вслед:
— Доктор, попробуйте ехать с закрытыми глазами!
* * *
Домой доктор ехал, как обычно, по самой медленной полосе дороги.
Споры с Хатавеем всегда оставляли у него в душе чувство подавленности, смутного неудовлетворения. Несмотря на свое ужасное жилье, придирчивую жену, вечно больных детей, на бесконечные споры с хозяином квартиры и кредиторами, Хатавей не терял своей любви к свободе. Презирая все авторитеты, он постоянно выдавал идеи, подобные последней — с подсознательной рекламой.
На этом фоне типичным примером выглядела жизнь самого Франклина: работа, по вечерам отдых дома или вечеринки с коктейлями у друзей, обязательные приемы по субботам и так далее. По сути дела, он оставался наедине с собой только тогда, когда ехал на работу или домой, а все остальное время был во власти общества.
Но дороги были просто великолепными. Как бы ни ругали современное общество, а дороги строить оно умело. Восьми-, десяти— и двенадцатиполосные скоростные автострады пересекали всю страну, лишь изредка прерываемые гигантскими автопарками в центрах городов и стоянками возле крупных супермаркетов, или же разветвлялись на десятки более мелких внутренних дорог-артерий. Вместе со стоянками дороги занимали около 1/3 территории страны, а в окрестностях городов еще больше. Несмотря на то, что вблизи старых городов существовало множество сложных развилок, дороги были практически идеальными.
Десятимильный путь до дома растянулся на двадцать пять миль и занял не меньше времени, чем раньше, до сооружения автострады, так как пришлось проезжать через три дорожные развязки в форме клеверного листа.
Новые города вырастали из кафе, автопарков и придорожных мотелей. Они, словно грибы, возвышались среди леса рекламных огней и дорожных указателей.
Мимо него проносились машины. Успокоенный медленной ездой, Франклин решил перебраться на другую полосу. Увеличивая скорость с сорока до пятидесяти миль в час, он услышал, как пронзительно взвизгнули шины. Для соблюдения порядка и предотвращения аварий сорока-, пятидесяти-, шестидесяти— и семидесятимильные полосы были разделены резиновыми прослойками. Несоблюдение правил одновременно и действовало на нервы, и приводило к повреждению шин. Эта прослойка постоянно нуждалась в обновлении, да и шины изнашивались довольно быстро, но зато безопасность движения была обеспечена. На этом и наживались автозаводы и производители резины. Большинство машин не выдерживало более шести месяцев эксплуатации, но это считалось естественным, так как появлялось все больше и больше новых моделей.
Когда до первого “клеверного листа” оставалось не более четверти мили, Франклин заметил полицейские указатели с надписями: “Дорога сужается” и “Максимальная скорость 10 миль в час”. Франклин попытался вернуться на самую медленную полосу, но не смог: машины шли друг за другом, бампер в бампер. Как только колеса начали вибрировать, он сжал зубы и попытался не замечать шинного визга. Нервы у других водителей стали сдавать, и над дорогой понесся протяжный гул автомобильных сигналов. Налог на проезд был теперь очень высоким, около тридцати процентов от валового национального продукта (для примера: подоходный налог составлял всего лишь два процента), и поэтому любая задержка приводила к немедленному вмешательству полиции.
У самого “клеверного листа” все ряды сливались в один, чтобы освободить площадку для возведения массивного металлического экрана-указателя. Прилежащее пространство было заставлено какими-то моторами, сложными установками, и Франклин подумал, что это именно тот экран, о котором говорил Хатавей. Хатавей жил в одном из возвышавшихся рядом домов и мог наблюдать все, что творилось у развилки.
Экран был просто чудовищным. Он возвышался более чем на сто футов и чем-то напоминал радар. Его опоры стояли на бетонных площадках, а сам он был виден на много миль вокруг. Экран опутывали километры разноцветных проводов и кабелей, а на вершине находился маленький маяк, указывающий путь самолетам. Франклин подумал, что экран является частью системы городского аэропорта.
Подъезжая к следующему “клеверному листу”, Франклин увидел второй указатель, возвышающийся в небе над дорогой. Перестраиваясь в сорокамильную линию, он рассматривал приближающуюся конструкцию. Хотя экран еще не работал, доктор вспомнил предупреждения Хатавея. Неизвестно почему ему показалось, что экраны являются вовсе не тем, за что их выдавали. Они не могли быть частью системы аэропорта, так как ни один из них не совпадал с какой-нибудь крупной авиалинией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15