Чуть охрипшим от волнения голосом вранн прочитал стихи Ниссеса.
…И когда тот Клинок, тот Муж и тот Зов, — Вранн набирался мужества с каждой новой прочитанной строкой, и заканчивал уже гораздо более твердым тоном: -
Под Правую Руку Принца придут,
В тот самый миг Того, Кто Пленен,
Свободным все назовут.
Тиамак остановился и поднял глаза. Камарис взглядом раненого животного смотрел на доброго товарища многих недель пути, который теперь проделывал с ним такие странные вещи. Старый рыцарь выглядел как собака, от которой прежде добрый хозяин неожиданно потребовал выполнения какого-то унизительного трюка.
Ничего не произошло. Собравшиеся разочарованно зашумели.
— Имеется вероятность, что мы проделывали какую-нибудь ошибку, — медленно проговорил Бинабик. — Мы имели должность очень дольше изучать пергамент.
— Нет, — хрипло сказал Джошуа. — Я в это не верю. — Он шагнул к Камарису и поднял рог к стазам старика: — Разве вы не узнаете его? Это Целлиан. Его зов вселял страх в сердца врагов моего отца многие годы. Заставь его снова звучать, Камарис! — Он поднес рог к губам Камариса. — Мы нуждаемся в вашем возвращении!
С загнанным видом, полный почти животного ужаса, Камарис оттолкнул принца. Так неожиданна была сила этого толчка, что Джошуа запнулся и чуть не упал. Изгримнур подхватил его. Слудиг зарычал и бросился вперед, словно собирался ударить рыцаря.
— Оставь его, Слудиг, — резко сказал Джошуа, — если здесь кто и виноват, так это я. Какое я имел право мучить слабоумного старика? — Он сжал кулак и некоторое время молча смотрел на каменные плиты. — Может бытъ мы должны были оставить его в покое? Он честно сражался в своих боях, а нам следовало бы самим разбираться с нашими и не мешать ему отдыхать.
— Он не показывал спину ни в одном бою, Джошуа, — возразил Изгримнур. — Я знал его, помни. Он всегда делал то, что было правильно… необходимо. Не сдавайся так легко.
Джошуа снова посмотрел на старика.
— Что ж, хорошо. Камарис, пойдем со мной. — Он бережно взял рыцаря под руку. — Пойдем со мной, — повторил принц и повел несопротивляющсгося Камариса к двери, ведущей в сад.
Снаружи похолодало. Легкая дымка дождя сделала темными древние стены и каменные скамьи. Остальные собравшиеся ждали в дверях, не понимая, чего хочет принц.
Джошуа подвел Камариса к каменной пирамиде, возвышавшейся над могилой Деорнота. Он поднял руку старика и положил ее на верхний камень, потом накрыл сверху своей ладонью.
— Сир Камарис, — медленно сказал он. — Пожалуйста, выслушайте меня. Земля, покоренная моим отцом, порядок, установленный вами и королем Джоном, разрывают на части война и магия. Под угрозой все, ради чего вы трудились всю свою жизнь, и, если мы проиграем сейчас, не будет никаких надежд на восстановление. Под этими камнями похоронен мой друг. Он был рыцарем, как и вы. Сир Деорнот никогда не встречал вас, но песни о вашей жизни, услышанные им еще ребенком, привели его ко мне. «Сделайте меня рыцарем, Джошуа, — сказал он в тот день, когда я впервые увидел его. — Я хочу служить так, как служил когда-то Камарис. Я хочу быть орудием Божьим и вашим для блага наших людей и нашей страны».
Вот, что он сказал, Камарис, — Джошуа внезапно отрывисто засмеялся. — Он был глупцом — святым глупцом. И конечно, со временем он понял, что ни страна, ни люди не стоят спасения. Но он поклялся именем Божьим, что будет делать то, что правильно и необходимо, и каждый день своей жизни положил на выполнение этой клятвы.
Голос Джошуа окреп. Он обнаружил в себе какой-то скрытый источник чувств; слова текли легко, ясные и сильные.
— Он погиб, защищая Сесуадру. Одно сражение, одна стычка отняла у него жизнь, но другая, великая победа далеко впереди стала бы невозможной без его участия. Он умер, как и жди — пытаясь делать то, что не в силах человеческих, виня в неудаче только себя, вставая и начиная сызнова. Он умер за свою землю, за которую и вы сражались, Камарис, он умер за порядок, который вы хотели сохранить, когда слабейшие могут мирно жить своей жизнью, защищенные от тех, кто использует силу, чтобы навязывать другим свои желания. — Джошуа наклонился к лицу Камариса, пристально глядя в глаза старику. — Неужели его смерть была напрасной? Потому что если мы не выиграем эту битву, в мире будет слишком много могил, чтобы кто-то смог помнить об этой одной, и не останется никого, кто стал бы оплакивать людей, подобных Деорноту.
Пальцы Джошуа сжались на руке рыцаря.
— Вернись к нам, Камарис. Пожалуйста. Не дай этой смерти стать бессмысленной. Подумай о битвах своего времени, о битвах, в которых, я знаю, ты предпочел бы не участвовать, но все же участвовал, потому что нужно было сражаться за правду и справедливость. Неужели те твои страдания тоже были бессмысленными? Это наш последний шанс. Потом придет тьма.
Внезапно принц отпустил руку старика и отвернулся. Глаза его блестели. У Саймона, стоявшего у дверей, защемило сердце.
Камарис все еще стоял, словно заледенев. Пальцы его лежали на вершине каменной пирамиды. Наконец он повернулся, оглядел себя и поднял рог. Он долго смотрел на него, словно это было какое-то невиданное доселе животное. Потом Камарис закрыл гдаза, дрожащей рукой поднес рог к губам и подул.
Рог запел. Слабый вначале, звук возрастал и набирал силу, становясь громче и громче, пока сам воздух не содрогнулся от грохота, в котором слышался лязг стали и стук копыт. Камарис, так и не открывая глаз, подул снова, еще громче. Пронзительный зов пронесся по вершине горы и покатился через долину; эхо бежало следом. Потом звук стих.
Саймон обнаружил, что зажал уши руками. Многие другие рядом с ним сделали то же самое.
Камарис снова взглянул на рог и поднял гдаза на тех, кто наблюдал за ним. Что-то изменилось. Его взгляд стал глубже, грустнее; в нем появился разумный блеск, которого не было раньше. Губы рыцаря дрогнули, но сперва получилось только какое-то дребезжащее шипение. Камарис посмотрел вниз, на рукоять Торна. Медленными, осторожными движениями он вытащил моя; из ножей и поднял перед собой. Черная блестящая полоса, казалось, прорезала свет уходящего дня. Крошечные капли дождя усеяли клинок.
— Я… должен был знать… что мои мучения еще не закончены, вина еще не прощена. — Его голос звучал до боли сухо и грубо, речь казалась странно правильной. — О Бог мой, любящий и ужасный, я покорен тебе. Я до конца отработаю свое наказание.
Старик упал на колени перед ошеломленными зрителями. Долго он не говорил ничего, погрузившись в молитву. Слезы бежали по его щекам, смешивались с дождевыми каплями и блестели в косых лучах заходящего солнца. Потом наконец рыцарь поднялся на нот и позволил Изгримнуру и Джошуа увести себя.
Саймон почувствовал, как что-то тянет его за руку. Посмотрев вниз, он увидел на своем рукаве маленькие пальцы Бинабика. Глаза тролля блестели.
— Ах, друг Саймон, все мы забывали об этом. Люди сира Деорнота, солдаты Наглимуида, знаешь, как они его именовывали? Правая Рука Принца. Имею предположение, что даже Джошуа не имел этих воспоминаний. Везение… или что-то другое, Саймон-друг. — Маленький человек снова сжал руку юноши и поспешил за принцем.
Ошеломленный, Саймон обернулся, пытаясь хоть мельком увидеть Камариса. У двери стояла Мириамель. Она поймала взгляд Саймона и сердито посмотрела на него, словно говоря: в этом есть и твоя вина.
Потом она повернулась и ушла в Дом Расставания вслед за остальными, а Саймон остался один в залитом дождем саду.
8 НЕБО, ПОЛНОЕ ЗВЕРЕЙ
Четверо сильных мужчин, взмокших, несмотря на холодный ночной ветер, и слега задыхающихся, втащили тяжелые закрытые носилки по узкой лестнице, осторожно вытащили кресло с пассажиром и отнесли его к центру крыши. Человек, сидевший в кресле, был так закутан в меха и одеяла, что узнать его было почти невозможно, но высокая, элегантно одетая женщина немедленно поднялась с места и подошла к нему с радостным возгласом.
— Граф Страве! — сказала вдовствующая герцогиня. — Я так рада, что вы сумели прийти! И в такой холодный вечер!
— Нессаланта, дорогая моя. Только ваше приглашение могло вытащить меня из дома в такую погоду. — Граф поднес к губам тонкую руку, обтянутую перчаткой. — Простите, что я позволяю себе приветствовать вас сидя.
— Пустяки. — Нессаланта щелкнула пальцами, приказывая слугам графа перенести его кресло поближе к тому месту, где она сидела. Вновь усевшись, она продолжала: — Хотя, мне кажется, становится немного теплее. Тем не менее, вы просто сокровище, самое настоящее сокровище, что пришли сюда.
— Наслаждение вашим обществом, дражайшая леди. — Страве кашлянул в платок.
— Вы не пожалеете, я обещаю. — Нессаланта манерным жестом указала на усыпанное звездами небо, как будто сама разостлала этот ковер в честь дорогого гостя. — Только посмотрите! Вы будете просто счастливы, что пришли. Ксаннасэвин блестящий человек.
— Моя леди слишком добра ко мне, — сказал чей-то голос из лестничного проема. Граф Страве, несколько ограниченный в движениях, неловко вывернул шею, чтобы разглядеть говорящего.
Вошел высокий худощавый человек, его длинные пальцы были сжаты, словно в молитве. Его лицо наполовину скрывала длинная, черная с проседью, вьющаяся борода. Черные одежды испещряли наббанайские звездные символы. Он двигался между рядами посаженных в кадки деревьев и кустов с неожиданной аистиной грацией, и так же грациозно преклонил колени перед вдовствующей герцогиней.
— Моя леди, с великой радостью я получил ваш вызов. Я всегда счастлив служить вам. — Он повернулся к Страве: — Герцогиня Нессаланта была бы прекрасным астрологом, если бы не ее великий долг перед Наббаном. Она обладает неженской проницательностью.
Пирруинец улыбнулся под капюшоном.
— Это известно всем.
Что-то в голосе Страве заставило герцогиню немного помедлить, прежде чем заговорить.
— Ксаннасэвин слишком добр ко мне. Мною изучены лишь начальные элементы. — Она притворно застенчиво сложила руки на груди.
— Ах, но как бы я был счастлив видеть вас своей ученицей, — сказал астролог. — Тайны, в которые мы могли бы проникнуть, герцогиня… — голос его был глубоким и выразительным. — Моя леди хочет, чтобы я начинал?
Нессаланта, зачарованно следившая за движением его губ, встряхнулась, словно просыпаясь.
— Ах, нет, Ксаннасэвин, еще нет. Мы должны дождаться моего старшего сына.
Страве взглянул на нее с неподдельным интересом:
— Я не знал, что Бенигариса волнуют таинства звезд.
— Он интересуется, — осторожно сказала Нессаланта. — Он… А, да ты уже здесь.
Бснигарис шатнул на крышу. Его сопровождали два стражника с гербами Зимородка на накидках. Правящий герцог Наббана был немного полноват в талии, но все же оставался высоким и широкоплечим мужчиной. Его роскошные усы почти полностью закрывали рот.
— Мама, — учтиво сказал он, поравнявшись с маленькой группой, сжал ее руку в перчатке, кивнул и повернулся к графу: — Страве. Вчера я не заметил тебя за обедом.
Пирруинец поднес к губам платок и кашлянул.
— Приношу свои извинения, дорогой Бенигарис. Вы же знаете, мое здоровье… Иногда я не могу оставить мою комнату даже ради такого прославленного гостеприимства, как гостеприимство Санкеллана Магистревиса.
Бенигарне фыркнул:
— Что ж, тогда, вероятно, вам не следовало бы находиться на этой промозглой крыше. — Он повернулся к Нессаланте: — Так что же мы делаем здесь, матушка?
Вдовствующая герцогиня обиженно надула губы:
— Ну, ты же прекрасно знаешь, что мы здесь делаем. Это очень благоприятная ночь для чтения звезд, и добрейший Ксаннасэвин собирается рассказать нам, что нас ждет в будущем году.
— Если вам будет угодно, ваша светлость, — Ксаннасэвин поклонился герцогу.
— Это моту сказать ил, — зарычал Бенигарис. — Неприятности, неприятности и еще раз неприятности. Куда я ни повернусь, везде что-то не так. — Он повернулся к Страве: — Вы же знаете, как это бывает. Крестьяне хотят хлеба, а когда я даю его им, неблагодарные свиньи просят еще. Я пытался привести болотных дикарей, чтобы они помогай обработать поля — но только истратил массу солдат в стычках с тритингами, и теперь все бароны ноют, что их крестьян забрали и поля остались необработанными — а проклятые болотные люди и с места не сдвинулись. Я же не могу топить свои войска в их проклятом болоте! Придется обходиться без них. — Бенигарис мотнул головой. — Да к тому же эти проклятые, проклятые, трижды проклятые огненные танцоры, поджигающие себя и до смерти пугающие простой народ! — Его лицо потемнело. — Не следовало мне доверять Прейратсу…
— Простите, Бенигарис, — сказал Страве. — Я не расслышал. Мои старые, больные уши, знаете ли… Прейратс?
Герцог Наббана посмотрел на графа. Глаза его сузились.
— Не важно. Во всяком случае, это был отвратительный год, и следующий будет не многим лучше. — Кислая ухмылка шевельнула его усы. — Разве что мне удастся убедить местных смутьянов стать огненными танцорами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
…И когда тот Клинок, тот Муж и тот Зов, — Вранн набирался мужества с каждой новой прочитанной строкой, и заканчивал уже гораздо более твердым тоном: -
Под Правую Руку Принца придут,
В тот самый миг Того, Кто Пленен,
Свободным все назовут.
Тиамак остановился и поднял глаза. Камарис взглядом раненого животного смотрел на доброго товарища многих недель пути, который теперь проделывал с ним такие странные вещи. Старый рыцарь выглядел как собака, от которой прежде добрый хозяин неожиданно потребовал выполнения какого-то унизительного трюка.
Ничего не произошло. Собравшиеся разочарованно зашумели.
— Имеется вероятность, что мы проделывали какую-нибудь ошибку, — медленно проговорил Бинабик. — Мы имели должность очень дольше изучать пергамент.
— Нет, — хрипло сказал Джошуа. — Я в это не верю. — Он шагнул к Камарису и поднял рог к стазам старика: — Разве вы не узнаете его? Это Целлиан. Его зов вселял страх в сердца врагов моего отца многие годы. Заставь его снова звучать, Камарис! — Он поднес рог к губам Камариса. — Мы нуждаемся в вашем возвращении!
С загнанным видом, полный почти животного ужаса, Камарис оттолкнул принца. Так неожиданна была сила этого толчка, что Джошуа запнулся и чуть не упал. Изгримнур подхватил его. Слудиг зарычал и бросился вперед, словно собирался ударить рыцаря.
— Оставь его, Слудиг, — резко сказал Джошуа, — если здесь кто и виноват, так это я. Какое я имел право мучить слабоумного старика? — Он сжал кулак и некоторое время молча смотрел на каменные плиты. — Может бытъ мы должны были оставить его в покое? Он честно сражался в своих боях, а нам следовало бы самим разбираться с нашими и не мешать ему отдыхать.
— Он не показывал спину ни в одном бою, Джошуа, — возразил Изгримнур. — Я знал его, помни. Он всегда делал то, что было правильно… необходимо. Не сдавайся так легко.
Джошуа снова посмотрел на старика.
— Что ж, хорошо. Камарис, пойдем со мной. — Он бережно взял рыцаря под руку. — Пойдем со мной, — повторил принц и повел несопротивляющсгося Камариса к двери, ведущей в сад.
Снаружи похолодало. Легкая дымка дождя сделала темными древние стены и каменные скамьи. Остальные собравшиеся ждали в дверях, не понимая, чего хочет принц.
Джошуа подвел Камариса к каменной пирамиде, возвышавшейся над могилой Деорнота. Он поднял руку старика и положил ее на верхний камень, потом накрыл сверху своей ладонью.
— Сир Камарис, — медленно сказал он. — Пожалуйста, выслушайте меня. Земля, покоренная моим отцом, порядок, установленный вами и королем Джоном, разрывают на части война и магия. Под угрозой все, ради чего вы трудились всю свою жизнь, и, если мы проиграем сейчас, не будет никаких надежд на восстановление. Под этими камнями похоронен мой друг. Он был рыцарем, как и вы. Сир Деорнот никогда не встречал вас, но песни о вашей жизни, услышанные им еще ребенком, привели его ко мне. «Сделайте меня рыцарем, Джошуа, — сказал он в тот день, когда я впервые увидел его. — Я хочу служить так, как служил когда-то Камарис. Я хочу быть орудием Божьим и вашим для блага наших людей и нашей страны».
Вот, что он сказал, Камарис, — Джошуа внезапно отрывисто засмеялся. — Он был глупцом — святым глупцом. И конечно, со временем он понял, что ни страна, ни люди не стоят спасения. Но он поклялся именем Божьим, что будет делать то, что правильно и необходимо, и каждый день своей жизни положил на выполнение этой клятвы.
Голос Джошуа окреп. Он обнаружил в себе какой-то скрытый источник чувств; слова текли легко, ясные и сильные.
— Он погиб, защищая Сесуадру. Одно сражение, одна стычка отняла у него жизнь, но другая, великая победа далеко впереди стала бы невозможной без его участия. Он умер, как и жди — пытаясь делать то, что не в силах человеческих, виня в неудаче только себя, вставая и начиная сызнова. Он умер за свою землю, за которую и вы сражались, Камарис, он умер за порядок, который вы хотели сохранить, когда слабейшие могут мирно жить своей жизнью, защищенные от тех, кто использует силу, чтобы навязывать другим свои желания. — Джошуа наклонился к лицу Камариса, пристально глядя в глаза старику. — Неужели его смерть была напрасной? Потому что если мы не выиграем эту битву, в мире будет слишком много могил, чтобы кто-то смог помнить об этой одной, и не останется никого, кто стал бы оплакивать людей, подобных Деорноту.
Пальцы Джошуа сжались на руке рыцаря.
— Вернись к нам, Камарис. Пожалуйста. Не дай этой смерти стать бессмысленной. Подумай о битвах своего времени, о битвах, в которых, я знаю, ты предпочел бы не участвовать, но все же участвовал, потому что нужно было сражаться за правду и справедливость. Неужели те твои страдания тоже были бессмысленными? Это наш последний шанс. Потом придет тьма.
Внезапно принц отпустил руку старика и отвернулся. Глаза его блестели. У Саймона, стоявшего у дверей, защемило сердце.
Камарис все еще стоял, словно заледенев. Пальцы его лежали на вершине каменной пирамиды. Наконец он повернулся, оглядел себя и поднял рог. Он долго смотрел на него, словно это было какое-то невиданное доселе животное. Потом Камарис закрыл гдаза, дрожащей рукой поднес рог к губам и подул.
Рог запел. Слабый вначале, звук возрастал и набирал силу, становясь громче и громче, пока сам воздух не содрогнулся от грохота, в котором слышался лязг стали и стук копыт. Камарис, так и не открывая глаз, подул снова, еще громче. Пронзительный зов пронесся по вершине горы и покатился через долину; эхо бежало следом. Потом звук стих.
Саймон обнаружил, что зажал уши руками. Многие другие рядом с ним сделали то же самое.
Камарис снова взглянул на рог и поднял гдаза на тех, кто наблюдал за ним. Что-то изменилось. Его взгляд стал глубже, грустнее; в нем появился разумный блеск, которого не было раньше. Губы рыцаря дрогнули, но сперва получилось только какое-то дребезжащее шипение. Камарис посмотрел вниз, на рукоять Торна. Медленными, осторожными движениями он вытащил моя; из ножей и поднял перед собой. Черная блестящая полоса, казалось, прорезала свет уходящего дня. Крошечные капли дождя усеяли клинок.
— Я… должен был знать… что мои мучения еще не закончены, вина еще не прощена. — Его голос звучал до боли сухо и грубо, речь казалась странно правильной. — О Бог мой, любящий и ужасный, я покорен тебе. Я до конца отработаю свое наказание.
Старик упал на колени перед ошеломленными зрителями. Долго он не говорил ничего, погрузившись в молитву. Слезы бежали по его щекам, смешивались с дождевыми каплями и блестели в косых лучах заходящего солнца. Потом наконец рыцарь поднялся на нот и позволил Изгримнуру и Джошуа увести себя.
Саймон почувствовал, как что-то тянет его за руку. Посмотрев вниз, он увидел на своем рукаве маленькие пальцы Бинабика. Глаза тролля блестели.
— Ах, друг Саймон, все мы забывали об этом. Люди сира Деорнота, солдаты Наглимуида, знаешь, как они его именовывали? Правая Рука Принца. Имею предположение, что даже Джошуа не имел этих воспоминаний. Везение… или что-то другое, Саймон-друг. — Маленький человек снова сжал руку юноши и поспешил за принцем.
Ошеломленный, Саймон обернулся, пытаясь хоть мельком увидеть Камариса. У двери стояла Мириамель. Она поймала взгляд Саймона и сердито посмотрела на него, словно говоря: в этом есть и твоя вина.
Потом она повернулась и ушла в Дом Расставания вслед за остальными, а Саймон остался один в залитом дождем саду.
8 НЕБО, ПОЛНОЕ ЗВЕРЕЙ
Четверо сильных мужчин, взмокших, несмотря на холодный ночной ветер, и слега задыхающихся, втащили тяжелые закрытые носилки по узкой лестнице, осторожно вытащили кресло с пассажиром и отнесли его к центру крыши. Человек, сидевший в кресле, был так закутан в меха и одеяла, что узнать его было почти невозможно, но высокая, элегантно одетая женщина немедленно поднялась с места и подошла к нему с радостным возгласом.
— Граф Страве! — сказала вдовствующая герцогиня. — Я так рада, что вы сумели прийти! И в такой холодный вечер!
— Нессаланта, дорогая моя. Только ваше приглашение могло вытащить меня из дома в такую погоду. — Граф поднес к губам тонкую руку, обтянутую перчаткой. — Простите, что я позволяю себе приветствовать вас сидя.
— Пустяки. — Нессаланта щелкнула пальцами, приказывая слугам графа перенести его кресло поближе к тому месту, где она сидела. Вновь усевшись, она продолжала: — Хотя, мне кажется, становится немного теплее. Тем не менее, вы просто сокровище, самое настоящее сокровище, что пришли сюда.
— Наслаждение вашим обществом, дражайшая леди. — Страве кашлянул в платок.
— Вы не пожалеете, я обещаю. — Нессаланта манерным жестом указала на усыпанное звездами небо, как будто сама разостлала этот ковер в честь дорогого гостя. — Только посмотрите! Вы будете просто счастливы, что пришли. Ксаннасэвин блестящий человек.
— Моя леди слишком добра ко мне, — сказал чей-то голос из лестничного проема. Граф Страве, несколько ограниченный в движениях, неловко вывернул шею, чтобы разглядеть говорящего.
Вошел высокий худощавый человек, его длинные пальцы были сжаты, словно в молитве. Его лицо наполовину скрывала длинная, черная с проседью, вьющаяся борода. Черные одежды испещряли наббанайские звездные символы. Он двигался между рядами посаженных в кадки деревьев и кустов с неожиданной аистиной грацией, и так же грациозно преклонил колени перед вдовствующей герцогиней.
— Моя леди, с великой радостью я получил ваш вызов. Я всегда счастлив служить вам. — Он повернулся к Страве: — Герцогиня Нессаланта была бы прекрасным астрологом, если бы не ее великий долг перед Наббаном. Она обладает неженской проницательностью.
Пирруинец улыбнулся под капюшоном.
— Это известно всем.
Что-то в голосе Страве заставило герцогиню немного помедлить, прежде чем заговорить.
— Ксаннасэвин слишком добр ко мне. Мною изучены лишь начальные элементы. — Она притворно застенчиво сложила руки на груди.
— Ах, но как бы я был счастлив видеть вас своей ученицей, — сказал астролог. — Тайны, в которые мы могли бы проникнуть, герцогиня… — голос его был глубоким и выразительным. — Моя леди хочет, чтобы я начинал?
Нессаланта, зачарованно следившая за движением его губ, встряхнулась, словно просыпаясь.
— Ах, нет, Ксаннасэвин, еще нет. Мы должны дождаться моего старшего сына.
Страве взглянул на нее с неподдельным интересом:
— Я не знал, что Бенигариса волнуют таинства звезд.
— Он интересуется, — осторожно сказала Нессаланта. — Он… А, да ты уже здесь.
Бснигарис шатнул на крышу. Его сопровождали два стражника с гербами Зимородка на накидках. Правящий герцог Наббана был немного полноват в талии, но все же оставался высоким и широкоплечим мужчиной. Его роскошные усы почти полностью закрывали рот.
— Мама, — учтиво сказал он, поравнявшись с маленькой группой, сжал ее руку в перчатке, кивнул и повернулся к графу: — Страве. Вчера я не заметил тебя за обедом.
Пирруинец поднес к губам платок и кашлянул.
— Приношу свои извинения, дорогой Бенигарис. Вы же знаете, мое здоровье… Иногда я не могу оставить мою комнату даже ради такого прославленного гостеприимства, как гостеприимство Санкеллана Магистревиса.
Бенигарне фыркнул:
— Что ж, тогда, вероятно, вам не следовало бы находиться на этой промозглой крыше. — Он повернулся к Нессаланте: — Так что же мы делаем здесь, матушка?
Вдовствующая герцогиня обиженно надула губы:
— Ну, ты же прекрасно знаешь, что мы здесь делаем. Это очень благоприятная ночь для чтения звезд, и добрейший Ксаннасэвин собирается рассказать нам, что нас ждет в будущем году.
— Если вам будет угодно, ваша светлость, — Ксаннасэвин поклонился герцогу.
— Это моту сказать ил, — зарычал Бенигарис. — Неприятности, неприятности и еще раз неприятности. Куда я ни повернусь, везде что-то не так. — Он повернулся к Страве: — Вы же знаете, как это бывает. Крестьяне хотят хлеба, а когда я даю его им, неблагодарные свиньи просят еще. Я пытался привести болотных дикарей, чтобы они помогай обработать поля — но только истратил массу солдат в стычках с тритингами, и теперь все бароны ноют, что их крестьян забрали и поля остались необработанными — а проклятые болотные люди и с места не сдвинулись. Я же не могу топить свои войска в их проклятом болоте! Придется обходиться без них. — Бенигарис мотнул головой. — Да к тому же эти проклятые, проклятые, трижды проклятые огненные танцоры, поджигающие себя и до смерти пугающие простой народ! — Его лицо потемнело. — Не следовало мне доверять Прейратсу…
— Простите, Бенигарис, — сказал Страве. — Я не расслышал. Мои старые, больные уши, знаете ли… Прейратс?
Герцог Наббана посмотрел на графа. Глаза его сузились.
— Не важно. Во всяком случае, это был отвратительный год, и следующий будет не многим лучше. — Кислая ухмылка шевельнула его усы. — Разве что мне удастся убедить местных смутьянов стать огненными танцорами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67