Обстановка, иными словами, была если не совсем здоровая, то вполне рабочая. Ругань Хэнка то и дело прерывалась треском разрядов, волчьим рыком и лязгом мечей.
Курт едва сдерживался, чтобы, придя в себя после очередного знакомства с шокерами, не зарубить кого-то из бородатых гладиаторов — уж слишком резво те орудовали своими “конечностями”… Тренажер держался на толстой свае, однако крутился, будто юла.
Все на Подворье, казалось, затихло и замерло. Точно в дешевых фильмах ужасов, все понимали, что “зло грядет”, но никто даже приблизительно не знал, что же из всего этого выйдет. Никто, за исключением, пожалуй, самого Тарана, не представлял, какое обличье Зло изберет для очередного рывка в этот усталый мир. Волк видел, что гладиаторы и даже “безрукавочники” терялись в догадках — все они никак не могли быть НАСТОЛЬКО хорошими актерами. Предположения строились самые разные — от древней мистической силы до инопланетян… Вернее — от какого-нибудь из местных бойцов и до специально приглашенной из Улья звезды, напичканного имплантатами и тактическими процессорами здоровяка…
Таран тянул время и держал фанатов Ямы в неведении. Шаг, естественно, вполне разумный — никто не успеет подготовиться, взвесить известные факты и проанализировать конъюнктуру рынка. А он с помощью подкупленных букмекеров “срубит капусты”.
Это было ясно и младенцу.
Вторую неделю в Яме не проводилось ничего, кроме тренировок. Фанаты разгонялись от ворот чуть ли не настоящими мечами. Каждый второй стремился поглазеть на легендарного метаморфа, осведомиться о его делах и, что было бы совсем невероятно, попросить автограф. Однако, если верить ворчанию Тарана, никто из них никогда по доброй воле не согласился бы поставить свои кровные денежки ПРОТИВ мохнатого любимчика. “Всем, — бурчал владелец Подворья, — бесплатный цирк подавай…”
Выходные, когда на поверхности топталась добрая сотня ног, а их обладатели во всю мощь луженых глоток вопили: “Убей!” — канули, казалось, в далекое прошлое. Теперь на тренировочной площадке царила деловитая суета, а каждое утро Курта начиналось с рутины.
Но если ему выдали пилку, Зло уже близко…
Так и оказалось.
Четыре дня спустя Курт наконец узнал, с кем ему придется “драться”. Собственно, боем как таковым это можно было назвать лишь с большой натяжкой.
Гораздо больше, судя по всему, это походило бы на потуги пещерного человека, вооруженного разводным ключом, вывести из строя дизельную турбину. Что-то подобное Курт уже видел в каком-то псевдонаучно-фантастическом кино о путешествиях во времени.
Вначале он не поверил, дважды переспросил у Хэнка. Тот, само собою, оказался порядочной сволочью. Ярость клокотала в волчьей глотке, но поделать с нею было нечего. Приходилось глотать. Рваться с цепи, пытаться царапаться и щелкать клыками также не имело смысла, разве что предпринять безумную попытку разрядить аккумулятор ошейника. И потому, с колоссальным трудом преодолев отвращение, Курт попробовал расспросить Тарана подробнее.
Но тот, как оказалось, был не бог весть каким знатоком робототехники. Ни единой полезной подробности, кроме тех, о которых Курт уже и сам догадался. Нож с Топором, тоже присутствовавшие при заключении гнусной сделки, как ни старались, не смогли пролить на общую картину ни капли света.
Волк негодовал: таких ублюдков следовало поискать. Мало того, что Хэнк с потрохами продал своего гладиатора № 1, так он даже не потрудился выяснить необходимых деталей!
Все, что Волку было известно о своем следующем противнике, это то, что он понял, просто рассматривая новый тренажер. А именно — у робота наличествовали гусеницы, четыре конечности, бронированный корпус и некое подобие башки (не приходилось надеяться, что последняя обладала главенствующим положением в механизированно-электронном организме). Все это Таран изложил с видом пророка, несущего Откровение в народ…
Волк рассмеялся ему в лицо.
Он не мог представить, где же у бронированного чудовища уязвимые места, чтобы проработать какое-то подобие тактики. Все, вероятно, придется делать на ходу.
Но, что самое забавное, Хэнк даже не заикнулся, что вооружит “волчонка” ручным пулеметом, гранатометом или, на худой конец, газовым резаком. По условиям контракта (он же — гнусная сделка), мета-морф будет вооружен тем же, что и во время обычного боя.
Мягко говоря, все это не внушало оптимизма.
В то же время, при всей своей легкомысленности и неосведомленности, Хэнк мог похвалиться воистину гениальными организаторскими способностями. Как и метаморф, непосредственный и неотъемлемый участник грядущих событий, общественность Клоповника проведала о том, кто займет место другого бойца, за сутки до поединка.
Фэнов отгоняли от ворот водой из брандспойтов, добытых Хэнком где-то по случаю и пылившихся до времени в одном из чуланов. Аборигены, как Волку казалось, желали с ним попрощаться.
Последнее, кстати, подтверждалось и тем, что на Подворье устремились едва ли не все дельцы подпольного рынка развлечений Гетто. Многие, глазея на тренировки Курта Страйкера с четырехрукой “куклой”, отводили Хэнка в сторону и вполголоса советовали отказаться от боя, покуда не поздно. Мол, было бы жаль терять метаморфа так быстро.
Но хозяин Подворья кивал, едва заметно улыбаясь, и ничего не говорил — лишь следил неотрывно за каждым движением Волка. В глубоко посаженных черных глазах, напоминавших осколки обсидиана, стояло показное сожаление. Однако лишь на поверхности. Глубоко же на дне, что удавалось видеть немногим (потому как немногие могли без опаски заглядывать в глаза Хэнку Тарану), засело торжество.
Но Курт так и не понял, какие на то имелись причины…
Если, конечно, не принимать в расчет, что настоящие тренировки начинались уже после того, как всех посторонних выпроваживали за пределы Подворья. Шокеры на конечностях “куклы” включались на полную мощность, а Волку более не требовалось ковылять вокруг тренажера, изображая полнейшую беспомощность.
Хэнк старался убедить Клоповник, будто его метаморф — уже практически покойник. Дезинформация играла немаловажную роль даже в таком необычном бизнесе, как гладиаторские бои. Волку же не оставалось ничего иного, кроме как подыгрывать тюремщику.
Как бы там ни было (Курт это прекрасно сознавал), они с Хэнком впервые очутились в одной связке. Суммы в предстоящем бою были замешаны далеко не малые. Единственное условие, при котором хозяин Подворья смог бы отхватить от этого пирога солидный кусок, заключалось в победе метаморфа. Казалось бы — пустячок…
Если, конечно, не было чего-то еще.
День подошел к концу, Волка препроводили обратно в камеру.
Но коварство Хэнка Тарана, как и любая бездонная емкость, было еще далеко от того, чтобы исчерпать себя.
С другой стороны, он, похоже, проявил невероятное — для Хэнка Тарана, конечно, — великодушие.
Курт промучился всю ночь: ворочался с одного бока на другой, скрежетал панцирной койкой, бродил по камере из угла в угол, смотрел на голопроекторе старые фильмы (среди которых, к сожалению, не оказалось того шедевра с неандертальцем) и думал, думал…
Его снедали гнев и отчаяние.
В окружении холодных каменных стен, казалось, не хватало воздуха. И не было выхода. Ни единой лазейки. Курт не смог бы признаться даже самому себе, но ему было страшно. Он страстно желал, чтобы утро не настало. Он сознавал, что по-прежнему жив, и хотел, чтобы это состояние продлилось настолько долго, насколько возможно.
Несмотря на потери и страдания, что Волк пережил, он не утратил воли к жизни, за что сам себя ненавидел, хотя и не только за это. Возможно, виной тому было пресловутое наследие, которое, по словам Старейшины (бетон ему пухом), дремало в мельчайших частицах тела и духа любого представителя Волчьего племени.
Бессчетное количество раз Курт пытался покончить с собой. Это, в конечном счете, было не так уж и сложно — броситься на острый клинок в тот момент, когда тюремщики будут этого меньше всего ожидать; разбить голову об металлические прутья; наконец, разодрать себе глотку когтями… Но в последний момент он всякий раз останавливался. Причина, как он себе говорил, была одна и та же — необходимость выполнить данную им Клятву. Без этого на том свете его разорвут соплеменники, так и не нашедшие покоя.
Об этом Курт размышлял в долгие ночные часы.
Выпуклый черный Глаз видеокамеры равнодушно и пристально наблюдал за его терзаниями.
Курт вспоминал жизнь и пытался заглянуть — хоть одним глазком! — в будущее.
А заснул лишь на рассвете (собственно, о том, что забрезжило утро, приходилось только догадываться), обессиленный и встревоженный, будто разбитое осиное гнездо. Отправься он в таком состоянии на арену, и считанные минуты спустя от него осталось бы мокрое место.
Но Таран не торопился раскрывать все козыри.
Измотанный, Волк провел в забытьи не менее двенадцати часов. Когда же проснулся, его ждали ужин, Нож, Топор и сам Таран. В отличие от мисок с едой, все трое стояли по ТУ сторону решетки. О времени говорил таймер на лицевой панели голопроектора. Сперва Курт не поверил собственным глазам, но потом, прислушавшись к своим ощущениям, понял, что действительно проспал целый день.
И был еще жив.
Догадка мелькнула в отдалении затравленной молнией. Хэнк сознательно ввел пленника в заблуждение, прекрасно сознавая, что ожидание смерти — ей же подобно. Таран, в конце концов, сам когда-то был гладиатором. Но ему, судя по всему, никто таких подарков не делал. Он терзал себя изнутри, пока за окном не занималось кровавое утро.
Бросив на безволосых беглый взгляд, Курт умылся, расчесал шерсть и принялся за еду. Та оказалась не столько обильной, сколько калорийной, равно как и легко усвояемой.
Этому также имелось объяснение.
Волк не собирался говорить с тюремщиками, потому как сказать было нечего. Он не мог, да и не хотел их о чем-либо просить — и какой, в сущности, в том уже был смысл?
В камере повисло напряженное молчание, нарушаемое чавканьем волосатого пленника.
Таран заговорил первым:
— Малыш, не буду тянуть время — я не знаю, чем тебе помочь. Сегодня тебе предстоит тяжелейшее испытание. Всему, что можно, я тебя научил. Все советы, которые знал и придумал, уже дал. Настал момент истины. — Хэнк помолчал, вероятно, подбирая слова. — Такого противника, какой будет у тебя сегодня, я не встречал. И никто из известных мне гладиаторов — тоже. Но и ты, “волчонок”, не лыком шит. Не забывай об этом. — Обезображенное шрамами лицо изобразило ухмылку. — Ты должен победить. Не для меня, не для безмозглой толпы. Победи для самого себя. Ты не поверишь, но на карте стоит нечто большее, чем деньги, моя или твоя репутация. Сегодня плоть и ярость сойдутся в смертельной схватке с броней и электронными мозгами. Те, кто собрались наверху, чтобы заключить два-три рисковых пари, даже не представляют, что это все значит. — Таран вновь помолчал, открыл было рот, чтобы продолжить наставления, но сказал лишь: — Удачи, малыш. Она тебе понадобится.
Курт поднял голову от тарелки и проводил взглядом широкую спину Тарана.
Что все это значило?
Потолок чуть заметно гудел — наверху собралось столько народу, сколько не было очень давно. А ведь Подворье могло вместить лишь столько гостей, сколько, если не считать территорию, предусматривала безопасность. При всем желании — не более сотни.
Никак не больше. И потому основная масса фанатов, несомненно, осталась за воротами. Таран наверняка придумал что-то вроде пригласительных — в зависимости от размера ставок. А значит, можно было заключить, что вокруг Ямы собрался весь “цвет высшего общества” Клоповника… А также, если принимать в расчет специфику боя, гости из иных районов Гетто.
Как бы там ни было, геополитические размышления Курта были безжалостно прерваны.
Что-то лязгнуло о каменный пол.
— Надевай, — брякнул Топор.
Курт пошарил взглядом у щели, в которую обычно просовывали подносы с едой. Там оказались какие-то металлические предметы, блестящие и причудливо выгнутые.
Заинтересованный, Волк поднялся с койки.
Даже в Убежище ему нечасто делали подарки. Нагнувшись, он без всякого стеснения поднял с каменного пола, один за другим, части единого целого. Ими оказался легкий (во всех смыслах — по-видимому, за счет некоего дорогостоящего сплава) доспех. Первой, конечно, в глаза бросалась кираса — блестящая, с выгравированной на груди волчьей мордой (оскаленная пасть, яростно прищуренные глаза). Следом Курт поднял поручи и наголенники, снабженные ремешками на “липучках”.
Все перечисленное блестело в свете тусклой лампы, будто новая монета, и имело вид новых, красивых, изготовленных по особому заказу… и бесполезных безделушек.
— Чего смотришь?! Надевай, — гаркнул Нож.
Но Курт и без подсказок намеревался заняться примеркой.
С поручами и наголенниками все было ясно, — ремешки с “липучками” затянули броню на всех четырех лапах так удобно и крепко, что Курт ощутил их в качестве второй шкуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50