Возникли опасения. Специалисты вспомнили старую теорию о том, что у Урана вообще нет дна, только газ и газ, сжатый газ до самого центра. Было бы очень неприятно, если бы это предположение оправдалось. Тогда сорвался бы весь проект «Коса Кроноса».
Но опасения были напрасны. На шестнадцатые сутки киба дошла до дна. Встала на твердые породы – базальт и карбиды.
Льда не было, как ожидали некоторые. Давление достигало сорока тысяч атмосфер. Лед не выдерживает такого давления, течет.
Киба с голосом девушки опустилась на Южный полюс Урана (другая – на Северный полюс, прочие – на экватор).
Свободное падение кончилось, кибы начали вгрызаться в недра.
И вот сегодня, принимая рапорты разных киб – роющих, строящих, развозящих, – Мир напоследок оставил самое приятное: голос девушки из недр Урана. И услышал наконец быстрый, взволнованный, как ему казалось, речитатив:
– Говорит киба номер четыре–У. Ввинчиваюсь в раскаленные недра. Вокруг сплошное сияние: белые струи, радужные струи, мелькают искры. Через два часа достигну проектной глубины. Давление предельное, материал разрушается разрядами, местами течет. Что мне делать дальше? Для чего меня послали сюда?
Киба не знала, что ей осталось существовать только четыре часа. Лишь человек умеет заглядывать в будущее, надеяться и страшиться. А киба просто напоминала, что программа ее исчерпана, следует прислать новый приказ… И повторяла деловым голосом:
– Что мне делать дальше? Для чего меня послали сюда?
И вдруг тот же голос продолжает за спиной:
– Я никогда не прощу тебе, Мир, эту глупую шутку.
5
–Я никогда не прощу тебе эту глупую шутку! – сказала живая девушка. – Выдумал тоже: поставил мой голос на тупоголовую кибу! Я тебе страшно отомщу, страшно. Приделаю твой голос к автомату-напоминателю в ванной. И будешь вещать там: «Помойте ванну, бу-бу-бу. Уходя, гасите свет, бу-бу-бу. И не забудьте спустить воду!» Понравится тебе такая должность?
Керим был араб по происхождению, Герта – шведка, Мир, как вы догадываетесь по его стихам, – русский. Никто не сумел бы сказать, какой национальности Юна. Все расы смешались в ее крови, и каждая оставила свой след: кожа темная, почти как у африканки, тонкий, с горбинкой персидский нос, чуть удлиненные монгольские глаза, тяжелые и пушистые русые волосы. Сочетания неуместные, дерзкие. На улице на нее оглядывались с удивлением; оглянувшись, не могли оторваться.
Мир вздрогнул, когда Юна вошла в комнату. Сердце у него оборвалось, дыхание захватило. Присутствие Юны действовало на него как электрический удар. Казалось, что-то должно произойти… и не происходило.
Вслед за Юной в комнату радистов вошел тяжеловесный лобастый мужчина среднего роста, с широченной грудью и бицепсами штангиста. Это был начальник или, как говорили в XXIII веке, «ум» станции Ариэль – Май Далин. Как и девушка, он не вошел, в сущности, а скользнул в позе лыжника – левая нога впереди, руки протянуты, чтобы схватиться за что-нибудь. Это скользящее, почти балетное движение у Юны выглядело изящным, у здоровенного мужчины – немного комическим.
Причалив к шкафу, он остановился и крикнул весело:
– Как настроение, молодежь? Дождались решающего дня? – И, шутливо погрозив в окно, обратился с речью к зеленому шару: – Пришел тебе конец, старик! Помнишь греческую легенду? Ты был богом неба, но даже детям своим не давал света, заточил их в мрачный Тартар. И Гея – Земля, их мать, ополчилась против тебя, подала острую косу Кроносу – младшему из твоих сыновей… Он тебя изувечил и низверг. Было такое дело?.. Мифы греков, в сущности, рассказывают о природе, – продолжал Далин, обращаясь уже к радистам. – Уран – небо, Кронос – время. Время способно разрушить даже небо, время все уничтожает, даже свои творения. Кронос, как известно, пожирал своих сыновей… пока его не сместил Зевс, гордый, гневный, ревнивый, сварливый сын Земли, человекоподобный бог. Человекоподобный победил и Время и Небо. Вот сегодня это и сбудется, – заключил Далин, улыбаясь.
Он был немного говорлив, как все сверхсрочники. Слово это в XXIII веке имело новый смысл, совсем не тот, что в двадцатом. Теперь солдат уже не было, давно забылись и солдатские термины: роты, взводы, наряды, построения, расчеты, сержанты, сержанты сверхсрочной службы в том числе. В XXIII веке сверхсрочниками называли людей, которым врачи продлили жизнь и молодость сверх естественных шестидесяти – семидесяти лет.
Конечно, сверхсрочники многое забывали из прожитого. («А вы хорошо помните детство? Расскажите, как вы жили в шестилетнем возрасте», – говорил Далин, когда его упрекали, что он забыл какое-нибудь интересное событие). Сверхсрочники многое забывали, но еще больше помнили. Груз знаний, приобретенных в разные века, обременял их. Замечено было, что ученые-сверхсрочники нерешительны, они помнят слишком много возражений. Зато, как правило, они прекрасные педагоги и рассказчики – даже любят поговорить, как будто стараются избавиться от воспоминаний.
Далин был из старших сверхсрочников. Он помнил первые опыты по продлению жизни, когда долголетие доставалось еще не всем, только самым уважаемым и обязательно очень здоровым людям. Далин был и здоровяком и знаменитостью: космическим капитаном, участником первой экспедиции на кольца Сатурна.
Он получил долголетие как бы в награду за работу в космосе и отдал космосу все сверхсрочные годы. Его сверстники давно ушли на покой («Кто на виллу, кто в могилу», – мрачно шутил он), а Далин летал все дальше и дальше – к Урану, Нептуну, Плутону и за пределы Солнечной системы: к черным и черно-красным инфразвездам.
Потом эпоха капитанов кончилась в космосе, началась эпоха инженеров. Далин возил инженеров и строил вместе с ними и на знойном Меркурии, и на ледяном Ганимеде, и на клокочущей Венере, и невесомом Икаре.
«Но это уже в последний раз, – говорил он, принимая очередное назначение. – Хочу жить на доброй Земле, где люди, выпивая стакан воды, становятся тяжелее на двести граммов. Хочу плескаться в море, ходить по зеленой траве, не бледнеть от ужаса, когда в кислородном баке обнаруживается какая-то трещинка».
«Но это уж в самый последний раз, – говорил он, принимая пост «ума» в Ариэле. – Тут уж я морально обязан, как сверхсрочник. Нельзя же перекладывать всю работу на плечи молодежи. Мы их выселяем, должны, по крайней мере, квартирой обеспечить».
6
«Тут уж я морально обязан, как сверхсрочник», – сказал Далин, принимая назначение на Ариэль.
Дело в том, что работа станции Ариэль и весь проект «Коса Кроноса» косвенно были связаны с проблемой долголетия.
Все люди стали жить по двести и триста лет. Смертность упала до ничтожной величины. Население Земли росло вдвое быстрее, чем предполагалось. Оно уже достигло внушительной цифры – превзошло сто миллиардов человек.
К XXIII веку люди превратили пустыни в сады, тропические леса – в плантации, вели подводное земледелие на мелководье, строили в океанах понтонные плавучие острова.
Пришла пора вспомнить слова Циолковского: «Земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели».
Можно было, конечно (техника XXIII века позволяла), передвинуть планету на другую орбиту, более приемлемую для человека.
Какую именно планету?
Всемирная Академия наук решила не трогать Марса и Венеру с их своеобразной жизнью, оставить их как музейные экспонаты.
Уран решено было использовать в первую очередь.
Но Уран велик. Сила тяжести там непосильна для человека, атмосфера чересчур плотна, там воздух раздавил бы людей. Уран надо было расколоть на несколько тел земного масштаба.
Как расколоть планету? И мало расколоть – надо еще победить тяготение. Ведь даже если планета будет раздроблена, силы тяготения вновь соединят, слепят, склеят осколки.
Но в начале XXIII века ученые научились резать поле тяготения. А всего за три века до этого, когда Далин был студентом, физики вообще не представляли, что тут можно что-нибудь резать.
Тогда считали, что планеты движутся в пустоте, называли эту пустоту «вакуумом», «пространством», в лучшем случае – «полем». А на самом деле это было не пространство и не пустота, а конкретная материя, и тяготение распространялось в этой материи, слегка напрягая ее.
Когда же удавалось эту материю разрубить, тяготение исчезало. Так туго натянутое полотно разрывается, если вы чуть надрежете его ножницами. И, если поле тяготения подрезали под горой, гора взлетала в небо. Кибы, посланные на Уран, в том числе киба с голосом девушки Юны, несли на себе «ножницы», точнее, «режущие» лучи – лучи, вызывающие распад вакуума и рассекающие поле тяготения. И «ум» Далин должен был включить их сегодня в 12 часов 22 минуты по московскому времени.
7
–Сколько у нас окошек на селекторе, Юна? – спросил «ум» Далин, поворачиваясь спиной к черным скалам Ариэля. – Собирайте общее собрание. Все двенадцать «умов» к экрану.
Юна проворно заработала клавишами. В рамках селектора один за другим засветились бело-голубые экраны. Появились лица начальников групп, словно выставка в этнографическом музее: китаец, американец, негр, аргентинец, индиец, голландец, чех, перс, грузин, француз, татарин и малаец.
– Внимание, товарищи, – сказал Далин. – В последний раз повторяем инструктаж, в последний раз выясняем неясности…
Некоторые «умы» на экранах прижали к уху микропереводчик. Большинство понимало русский язык – язык науки XXIII века.
– Как условлено, в двенадцать двадцать две производим разрез Урана, – продолжал Далин. – К двенадцати часам всем надо собраться на ракетодроме – каждой группе у своей ракеты. Наблюдать небо и быть наготове. Как только Уран будет разделен, каждая ракета устремляется к своему осколку. В первую очередь стартуют группы к удаляющимся осколкам, в последнюю – к приближающимся. Вопросы есть?
– Надо распределить осколки заранее, – сказал инженер Лю, сморщенный и седой. Ему было всего семьдесят пять лет, но гормоны долголетия почему-то не подействовали на него. Он заболел старостью и должен был неминуемо умереть лет через десять – пятнадцать.
– Распределим, – согласился Далин. – Порядок такой: осколок номер один, ближайший к Солнцу и летящий к Солнцу, – это ваш, Лю. Идем против часовой стрелки, как вращаются планеты. Осколок номер два, левее, ближе к созвездию Девы, – ваша группа, Дженкинсон…
Далин набросал схему и повернул блокнот к экрану. Двенадцать лиц склонились, перечерчивая ее.
– О позывных надо условиться, – продолжал методичный Лю. – По номерам неудобно. Путаница будет.
– Хорошо, дадим условные имена осколкам. – Далин оглянулся. – Юна, девушка, вы понимаете красоту. Быстро придумайте двенадцать звучных имен для будущих планет.
– Можно назвать их в честь «умов», – предложила Юна. – Планета Лю, планета Дженкинсона… И обязательно планета Далина должна быть, – добавила она краснея.
Далин энергично замахал руками:
– Глупость придумали, девушка! Я не допущу такого самохвальства! Тысячи людей готовили разрез, миллионы будут благоустраивать планету, миллиарды – населять, а мы приклеим имя одного человека – начальника группы наблюдателей. Отставить. А ну-ка, Мир, ты поэт, быстро сочини двенадцать поэтических имен.
– Поэзия, – сказал Мир второе, что пришло ему в голову. А первым пришло женское имя – Юна.
Далин обрадовался:
– Вот это хорошо. Даже традиция выполнена. Солнце-Аполлон, и вокруг него музы: Поэзия, Проза, Опера, Балет, Драма. А потом когда-нибудь возникнут академии на каждой планете, школы художников, общесолнечные празднества. Люди будут собираться на танцы на планете Балет, импровизировать стихи на Поэзии, петь хором на Опере, слушать симфонии на Музыке. Хорошо, Мир, у тебя есть фантазия.
На самом деле фантазировал сам Далин.
– Поэзия – Лю, – диктовал он. – Дженкинсон – Проза. Анандашвили – Драма. Газлеви – вам по вкусу, наверно, подошла бы Гастрономия?
– А что? Гастрономия – тонкое искусство, – отозвался толстый перс, большой любитель поесть.
– Не надо раскармливать будущих жителей. Берите шефство над Балетом, Газлеви.
Все заулыбались, представив толстяка в роли балетмейстера.
– Теперь повторяю общие указания, – продолжал Далин. – Перед стартом каждый сам выбирает трассу. Подходит к своему объекту, тормозит до круговой скорости. Держаться нужно на безопасном расстоянии – сто или двести тысяч километров. Первое время вам и не нужно ближе.
– А когда высадка? – нетерпеливо спросил черноглазый Анандашвили, прикрепленный к Драме.
– Высаживаться не спешите. Задача на первый месяц – установить новую орбиту, наблюдать, как идет процесс остывания. Торопиться некуда. За месяц ни один осколок не уйдет за орбиту Нептуна, ни один не дойдет до Сатурна…, Держите связь со мной. Я буду здесь, на Ариэле. А где окажется Ариэль, узнаете по радио.
Инструктаж тянулся долго. И он не был закончен еще, когда из своей радиокабины высунула светлую головку Герта:
1 2 3 4 5 6
Но опасения были напрасны. На шестнадцатые сутки киба дошла до дна. Встала на твердые породы – базальт и карбиды.
Льда не было, как ожидали некоторые. Давление достигало сорока тысяч атмосфер. Лед не выдерживает такого давления, течет.
Киба с голосом девушки опустилась на Южный полюс Урана (другая – на Северный полюс, прочие – на экватор).
Свободное падение кончилось, кибы начали вгрызаться в недра.
И вот сегодня, принимая рапорты разных киб – роющих, строящих, развозящих, – Мир напоследок оставил самое приятное: голос девушки из недр Урана. И услышал наконец быстрый, взволнованный, как ему казалось, речитатив:
– Говорит киба номер четыре–У. Ввинчиваюсь в раскаленные недра. Вокруг сплошное сияние: белые струи, радужные струи, мелькают искры. Через два часа достигну проектной глубины. Давление предельное, материал разрушается разрядами, местами течет. Что мне делать дальше? Для чего меня послали сюда?
Киба не знала, что ей осталось существовать только четыре часа. Лишь человек умеет заглядывать в будущее, надеяться и страшиться. А киба просто напоминала, что программа ее исчерпана, следует прислать новый приказ… И повторяла деловым голосом:
– Что мне делать дальше? Для чего меня послали сюда?
И вдруг тот же голос продолжает за спиной:
– Я никогда не прощу тебе, Мир, эту глупую шутку.
5
–Я никогда не прощу тебе эту глупую шутку! – сказала живая девушка. – Выдумал тоже: поставил мой голос на тупоголовую кибу! Я тебе страшно отомщу, страшно. Приделаю твой голос к автомату-напоминателю в ванной. И будешь вещать там: «Помойте ванну, бу-бу-бу. Уходя, гасите свет, бу-бу-бу. И не забудьте спустить воду!» Понравится тебе такая должность?
Керим был араб по происхождению, Герта – шведка, Мир, как вы догадываетесь по его стихам, – русский. Никто не сумел бы сказать, какой национальности Юна. Все расы смешались в ее крови, и каждая оставила свой след: кожа темная, почти как у африканки, тонкий, с горбинкой персидский нос, чуть удлиненные монгольские глаза, тяжелые и пушистые русые волосы. Сочетания неуместные, дерзкие. На улице на нее оглядывались с удивлением; оглянувшись, не могли оторваться.
Мир вздрогнул, когда Юна вошла в комнату. Сердце у него оборвалось, дыхание захватило. Присутствие Юны действовало на него как электрический удар. Казалось, что-то должно произойти… и не происходило.
Вслед за Юной в комнату радистов вошел тяжеловесный лобастый мужчина среднего роста, с широченной грудью и бицепсами штангиста. Это был начальник или, как говорили в XXIII веке, «ум» станции Ариэль – Май Далин. Как и девушка, он не вошел, в сущности, а скользнул в позе лыжника – левая нога впереди, руки протянуты, чтобы схватиться за что-нибудь. Это скользящее, почти балетное движение у Юны выглядело изящным, у здоровенного мужчины – немного комическим.
Причалив к шкафу, он остановился и крикнул весело:
– Как настроение, молодежь? Дождались решающего дня? – И, шутливо погрозив в окно, обратился с речью к зеленому шару: – Пришел тебе конец, старик! Помнишь греческую легенду? Ты был богом неба, но даже детям своим не давал света, заточил их в мрачный Тартар. И Гея – Земля, их мать, ополчилась против тебя, подала острую косу Кроносу – младшему из твоих сыновей… Он тебя изувечил и низверг. Было такое дело?.. Мифы греков, в сущности, рассказывают о природе, – продолжал Далин, обращаясь уже к радистам. – Уран – небо, Кронос – время. Время способно разрушить даже небо, время все уничтожает, даже свои творения. Кронос, как известно, пожирал своих сыновей… пока его не сместил Зевс, гордый, гневный, ревнивый, сварливый сын Земли, человекоподобный бог. Человекоподобный победил и Время и Небо. Вот сегодня это и сбудется, – заключил Далин, улыбаясь.
Он был немного говорлив, как все сверхсрочники. Слово это в XXIII веке имело новый смысл, совсем не тот, что в двадцатом. Теперь солдат уже не было, давно забылись и солдатские термины: роты, взводы, наряды, построения, расчеты, сержанты, сержанты сверхсрочной службы в том числе. В XXIII веке сверхсрочниками называли людей, которым врачи продлили жизнь и молодость сверх естественных шестидесяти – семидесяти лет.
Конечно, сверхсрочники многое забывали из прожитого. («А вы хорошо помните детство? Расскажите, как вы жили в шестилетнем возрасте», – говорил Далин, когда его упрекали, что он забыл какое-нибудь интересное событие). Сверхсрочники многое забывали, но еще больше помнили. Груз знаний, приобретенных в разные века, обременял их. Замечено было, что ученые-сверхсрочники нерешительны, они помнят слишком много возражений. Зато, как правило, они прекрасные педагоги и рассказчики – даже любят поговорить, как будто стараются избавиться от воспоминаний.
Далин был из старших сверхсрочников. Он помнил первые опыты по продлению жизни, когда долголетие доставалось еще не всем, только самым уважаемым и обязательно очень здоровым людям. Далин был и здоровяком и знаменитостью: космическим капитаном, участником первой экспедиции на кольца Сатурна.
Он получил долголетие как бы в награду за работу в космосе и отдал космосу все сверхсрочные годы. Его сверстники давно ушли на покой («Кто на виллу, кто в могилу», – мрачно шутил он), а Далин летал все дальше и дальше – к Урану, Нептуну, Плутону и за пределы Солнечной системы: к черным и черно-красным инфразвездам.
Потом эпоха капитанов кончилась в космосе, началась эпоха инженеров. Далин возил инженеров и строил вместе с ними и на знойном Меркурии, и на ледяном Ганимеде, и на клокочущей Венере, и невесомом Икаре.
«Но это уже в последний раз, – говорил он, принимая очередное назначение. – Хочу жить на доброй Земле, где люди, выпивая стакан воды, становятся тяжелее на двести граммов. Хочу плескаться в море, ходить по зеленой траве, не бледнеть от ужаса, когда в кислородном баке обнаруживается какая-то трещинка».
«Но это уж в самый последний раз, – говорил он, принимая пост «ума» в Ариэле. – Тут уж я морально обязан, как сверхсрочник. Нельзя же перекладывать всю работу на плечи молодежи. Мы их выселяем, должны, по крайней мере, квартирой обеспечить».
6
«Тут уж я морально обязан, как сверхсрочник», – сказал Далин, принимая назначение на Ариэль.
Дело в том, что работа станции Ариэль и весь проект «Коса Кроноса» косвенно были связаны с проблемой долголетия.
Все люди стали жить по двести и триста лет. Смертность упала до ничтожной величины. Население Земли росло вдвое быстрее, чем предполагалось. Оно уже достигло внушительной цифры – превзошло сто миллиардов человек.
К XXIII веку люди превратили пустыни в сады, тропические леса – в плантации, вели подводное земледелие на мелководье, строили в океанах понтонные плавучие острова.
Пришла пора вспомнить слова Циолковского: «Земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели».
Можно было, конечно (техника XXIII века позволяла), передвинуть планету на другую орбиту, более приемлемую для человека.
Какую именно планету?
Всемирная Академия наук решила не трогать Марса и Венеру с их своеобразной жизнью, оставить их как музейные экспонаты.
Уран решено было использовать в первую очередь.
Но Уран велик. Сила тяжести там непосильна для человека, атмосфера чересчур плотна, там воздух раздавил бы людей. Уран надо было расколоть на несколько тел земного масштаба.
Как расколоть планету? И мало расколоть – надо еще победить тяготение. Ведь даже если планета будет раздроблена, силы тяготения вновь соединят, слепят, склеят осколки.
Но в начале XXIII века ученые научились резать поле тяготения. А всего за три века до этого, когда Далин был студентом, физики вообще не представляли, что тут можно что-нибудь резать.
Тогда считали, что планеты движутся в пустоте, называли эту пустоту «вакуумом», «пространством», в лучшем случае – «полем». А на самом деле это было не пространство и не пустота, а конкретная материя, и тяготение распространялось в этой материи, слегка напрягая ее.
Когда же удавалось эту материю разрубить, тяготение исчезало. Так туго натянутое полотно разрывается, если вы чуть надрежете его ножницами. И, если поле тяготения подрезали под горой, гора взлетала в небо. Кибы, посланные на Уран, в том числе киба с голосом девушки Юны, несли на себе «ножницы», точнее, «режущие» лучи – лучи, вызывающие распад вакуума и рассекающие поле тяготения. И «ум» Далин должен был включить их сегодня в 12 часов 22 минуты по московскому времени.
7
–Сколько у нас окошек на селекторе, Юна? – спросил «ум» Далин, поворачиваясь спиной к черным скалам Ариэля. – Собирайте общее собрание. Все двенадцать «умов» к экрану.
Юна проворно заработала клавишами. В рамках селектора один за другим засветились бело-голубые экраны. Появились лица начальников групп, словно выставка в этнографическом музее: китаец, американец, негр, аргентинец, индиец, голландец, чех, перс, грузин, француз, татарин и малаец.
– Внимание, товарищи, – сказал Далин. – В последний раз повторяем инструктаж, в последний раз выясняем неясности…
Некоторые «умы» на экранах прижали к уху микропереводчик. Большинство понимало русский язык – язык науки XXIII века.
– Как условлено, в двенадцать двадцать две производим разрез Урана, – продолжал Далин. – К двенадцати часам всем надо собраться на ракетодроме – каждой группе у своей ракеты. Наблюдать небо и быть наготове. Как только Уран будет разделен, каждая ракета устремляется к своему осколку. В первую очередь стартуют группы к удаляющимся осколкам, в последнюю – к приближающимся. Вопросы есть?
– Надо распределить осколки заранее, – сказал инженер Лю, сморщенный и седой. Ему было всего семьдесят пять лет, но гормоны долголетия почему-то не подействовали на него. Он заболел старостью и должен был неминуемо умереть лет через десять – пятнадцать.
– Распределим, – согласился Далин. – Порядок такой: осколок номер один, ближайший к Солнцу и летящий к Солнцу, – это ваш, Лю. Идем против часовой стрелки, как вращаются планеты. Осколок номер два, левее, ближе к созвездию Девы, – ваша группа, Дженкинсон…
Далин набросал схему и повернул блокнот к экрану. Двенадцать лиц склонились, перечерчивая ее.
– О позывных надо условиться, – продолжал методичный Лю. – По номерам неудобно. Путаница будет.
– Хорошо, дадим условные имена осколкам. – Далин оглянулся. – Юна, девушка, вы понимаете красоту. Быстро придумайте двенадцать звучных имен для будущих планет.
– Можно назвать их в честь «умов», – предложила Юна. – Планета Лю, планета Дженкинсона… И обязательно планета Далина должна быть, – добавила она краснея.
Далин энергично замахал руками:
– Глупость придумали, девушка! Я не допущу такого самохвальства! Тысячи людей готовили разрез, миллионы будут благоустраивать планету, миллиарды – населять, а мы приклеим имя одного человека – начальника группы наблюдателей. Отставить. А ну-ка, Мир, ты поэт, быстро сочини двенадцать поэтических имен.
– Поэзия, – сказал Мир второе, что пришло ему в голову. А первым пришло женское имя – Юна.
Далин обрадовался:
– Вот это хорошо. Даже традиция выполнена. Солнце-Аполлон, и вокруг него музы: Поэзия, Проза, Опера, Балет, Драма. А потом когда-нибудь возникнут академии на каждой планете, школы художников, общесолнечные празднества. Люди будут собираться на танцы на планете Балет, импровизировать стихи на Поэзии, петь хором на Опере, слушать симфонии на Музыке. Хорошо, Мир, у тебя есть фантазия.
На самом деле фантазировал сам Далин.
– Поэзия – Лю, – диктовал он. – Дженкинсон – Проза. Анандашвили – Драма. Газлеви – вам по вкусу, наверно, подошла бы Гастрономия?
– А что? Гастрономия – тонкое искусство, – отозвался толстый перс, большой любитель поесть.
– Не надо раскармливать будущих жителей. Берите шефство над Балетом, Газлеви.
Все заулыбались, представив толстяка в роли балетмейстера.
– Теперь повторяю общие указания, – продолжал Далин. – Перед стартом каждый сам выбирает трассу. Подходит к своему объекту, тормозит до круговой скорости. Держаться нужно на безопасном расстоянии – сто или двести тысяч километров. Первое время вам и не нужно ближе.
– А когда высадка? – нетерпеливо спросил черноглазый Анандашвили, прикрепленный к Драме.
– Высаживаться не спешите. Задача на первый месяц – установить новую орбиту, наблюдать, как идет процесс остывания. Торопиться некуда. За месяц ни один осколок не уйдет за орбиту Нептуна, ни один не дойдет до Сатурна…, Держите связь со мной. Я буду здесь, на Ариэле. А где окажется Ариэль, узнаете по радио.
Инструктаж тянулся долго. И он не был закончен еще, когда из своей радиокабины высунула светлую головку Герта:
1 2 3 4 5 6