На этот раз я не был призраком, и моя усталость от недосыпания уже проходила, поэтому я чувствовал в воздухе силу, похожую на приближающуюся грозу. Из любопытства я попытался создать небольшое заклинание, когда остановился у распахнутого окна полюбоваться садом. Легкий ветерок пробежался по цветущим виноградным лозам, обвивающим колонны, и принес с собой аромат роз и лилий. Но нигде не зазвучало сигналов тревоги, означающей, что мою магию заметили. Никто не примчался ко мне. Никакие кары не обрушились на мою голову.
Я прошел по очередному коридору и открыл дверь в обширную библиотеку и музыкальную комнату, заставленную арфами и виолами, на стенах висели медные трубы всех форм и размеров, серебристая флейта покоилась в футляре. Все было на виду, а не рассовано по шкафам, как это делали демоны в Кир-Вагоноте. Любой предмет готов к использованию теми, кто понимал его назначение. Я спустился по пяти широким ступеням в небольшую комнату со сводчатыми потолками и увидел серую лестницу, уходящую вниз. Мне показалось, что лестница ведет куда-то под замок, поэтому сильно удивился, когда вышел на свет. Дальше все было просто, до меня донесся узнаваемый звук стали, бьющейся о сталь. Не меньше трех мечей. Тяжкое дыхание. Приглушенные проклятия. Сдавленный стон. Вопль победителя. Я обогнул колонну.
На тонком гравии залитого солнцем двора лицом вниз лежал человек. Было не обязательно долго рассматривать его, и так было понятно, что он мертв. Еще два человека яростно дрались, отбрасывая огромные тени на белую стену. Один из них был рослый мадоней Каспариан. Плотный, одетый в кожу человек яростно бросился на мадонея, который с легкостью парировал его удар. Одним ловким движением Каспариан крутанул тяжелый меч и поразил соперника в незащищенный бок, прежде чем тот успел понять, что происходит. Из раны в боку полилась кровь. Лишь благодаря тому, что он едва не потерял равновесие после собственного выпада, человек не лишился руки. Он быстро отдышался и снова пошел на мадонея, отказываясь признать себя побежденным. Новая схватка, и у Каспариана появилась рана на левой руке.
Оба они были отменными бойцами. Избегая сложных маневров и ненужного позерства, они все время вынуждали друг друга отбивать смертельные удары, пока истекающий потом Каспариан не начал побеждать и не нанес рубящий удар по бедру противника. Человек вскрикнул и упал на землю.
Каспариан отбросил в сторону меч противника, повернулся спиной к поверженным врагам, одному мертвому, а второму – истекающему кровью, и принялся тряпкой стирать кровь с длинного клинка. Прежде чем я успел опомниться, умирающий человек вытащил кинжал, с трудом поднялся и метнул оружие в спину Каспариана. Не разбирая, кто в этой битве прав, а кто виноват, я выкрикнул предостережение, уверенный, что опоздал, но Каспариан успел развернуться и отбить кинжал почти вытертым мечом. Лезвие кинжала сверкнуло под солнцем… и исчезло, не долетев до земли, то же произошло с двумя погибшими соперниками Каспариана. Взрыв силы едва не свалил меня с ног.
– Так это заклятие, – произнес я вслух, хотя сообщал об этом факте себе, а не мадонею. – Искусственные создания, вроде слуг.
Каспариан оглядел меня с ног до головы и презрительно хмыкнул.
– Ты так же слеп, как и слаб. – Он снова принялся за чистку меча.
– Ниель просил тебя прийти, – произнес я. Огромный воин старательно обтер эфес и сунул меч в ножны. Еще одна загадка. Кровь не исчезла вместе с телами. Значит, «искусственные создания» были не совсем иллюзиями.
– Он уже решил?
– Что решил?
– Это не мое дело, я не стану объяснять. – Он сорвал с себя испачканную кровью рубаху и швырнул ее наземь, потом обмыл лицо и торс в фонтане, журчащем у дальней стены двора. Когда он смыл с плеча всю кровь, вместо огромной раны на нем осталась только узенькая алая полоска.
– Мне кажется, что любое дело может быть твоим, если ты захочешь. – Я не сводил глаз с его руки. Как бы мне пригодилась такая исцеляющая сила. – Ведь ты посвятил свою жизнь служению…
Он развернулся и схватил меня за рубаху на груди, притягивая к себе.
– Не говори мне, что и чему я посвятил, жалкое отродье! Ты ничего в этом не смыслишь, даже теперь, когда обнаружил в себе остатки твоей настоящей природы. Никогда не видел в тебе никакой пользы, а теперь ты являешься, насмешничаешь, и я должен уступить тебе место. Я мадоней, его воспитанник, и готов променять пять тысяч лет жизни на один миг свободы, чтобы расквитаться с тобой за предательство.
– Убери свои руки, – приказал я, интуитивно понимая, что только грубый отпор Каспариану может спасти меня от большей опасности, столкнуться с которой я был не готов.
Капельки воды стекали по его щекам, по тронутым сединой волосам и исчезали в усах и бороде. Он казался мне воплощением ненависти, пока я не заметил затаенную боль в его глазах. Дар Ниеля, каким бы он ни был, предназначался не ему, так же как и его слезы. А я, ничего не знающий о его горе, даже не мог посочувствовать ему.
Он оттолкнул меня и снял с крюка, вбитого в стену, чистую рубашку. Потом мы пошли через залитый солнцем двор. Он шагал впереди, неся оружие на плече. «Я знаю его, – мелькнула у меня в голове смутная мысль, – то есть то я, которое не Сейонн».
Еще я заметил, что, как только мы шагнули в сумрачный коридор, залитая солнцем арка у нас за спиной превратилась в самую обычную дверь, ведущую в затененную комнату. Неужели и двор был такой же иллюзией, как и его соперники? Но кровь ведь не исчезла.
Ниель ждал, склонясь над игровым полем.
– Я же говорил тебе, что он придет. Твои сомнения были напрасны.
Каспариан холодно поклонился:
– Значит, он сразу же принял ваше предложение? – Когда я приходил сюда призраком, Каспариан не был так официален. Натянутость между ними была новой для меня.
Ниель потрогал обсидианового короля, который стоял в углу поля под могучей защитой.
– Я решил сначала показать ему… одно происшествие… а потом объяснить более подробно. Как ему принять решение, ничего не зная? Ты ведь поможешь мне еще раз, мой добрый Каспариан? – Эта просьба была не просто словами, в ней таилась разгадка тоски Каспариана. Я оказался причиной его страданий, сам не ведая как.
– Я в вашем распоряжении, господин.
Ниель церемонно склонил голову, благодаря за согласие. Каспариан подтянул к столу третий стул и сел лицом к камину. Ниель указал мне на пустое место напротив него.
– Иди сюда, мальчик. Успокойся. Я не собираюсь увеличивать твою испорченность. Не исключено, что у тебя появятся новые взгляды еще до того, как мы закончим. Мне запрещено управлять собственной силой, это одно из условий моего заключения, но кое-что мне оставлено, как ты уже догадался.
– Сны, – кивнул я, усаживаясь на деревянный стул справа от Каспариана, все мои обиды отошли на задний план при обещании скорого раскрытия всех тайн. – Ты можешь влиять на сны.
– Мой судья был достаточно умен, он понимал, что лишить мадонея всякого общения с внешним миром окажется для него гораздо страшнее смерти. А он не был жесток…
Глаза Ниеля были так глубоки и темны, в них сливался и синий, и черный, я надеялся читать в них, а вместо этого тонул в их глубине, холодной и ясной, как вода в горном озере, они затопляли меня… Комната, камин, дневной свет ушли. Я не ощущал опасности, в этот миг каждое дыхание жизни было наполнено ей. Если я жажду знания, то должен позволить Ниелю показать себя. Я сам выбрал этот путь… на радость или горе, ради смерти или ради жизни.
И я позволил ему унести меня еще глубже, залить меня ледяной водой, лишить меня моих привычных чувств…
…злобный ветер отрывает мои пальцы от края утеса. Надо мной клубятся облака, их гонит ветер и освещают молнии. Если пойдет дождь, мне конец. Медленно, потому что плечи пылают огнем, я подтянулся вверх… сантиметр, еще один… Еще немного, и я рискну двинуть рукой, чтобы дотянуться до кривой сосны, растущей на камнях. Мои сломанные ноги сводит судорогами… от них не будет толку. Каждый вдох разрезает легкие. Откуда-то снизу доносится вой, боги, они ждут, когда я упаду… не смотри вниз… не слушай… Ветер швыряет грязь мне в лицо, приносит с собой вонь снизу… пожирает последний свет… Еще один порыв полоснул меня по мертвым ногам. Поспеши… кончики пальцев побелели от напряжения… скользко… скользкая грязь… капли дождя… Короткий взгляд вниз, туда, откуда доносится вой… он стал громче… радостнее… Подземелья… пустота нескончаемая боль… темнота… навсегда. Камни начали копошиться под моими руками. Ствол сосны отодвинулся дальше. Я цепляюсь за землю. Нет! Святая матерь, прошу, не дай мне упасть. Я сойду с ума в темноте…
– Иди, мальчик, помоги ему. Ты ведь хотел сделать именно это, а не приходить сюда. – Напряженный голос прогнал видение. Мои руки все еще дрожали. Ветер свистел в ушах, от воя холодела кровь, но я больше не ощущал своего падения с утеса. – Ты должен помочь, особенно когда ты знаешь, что эту пытку придумал твой собственный народ. Они отправили его в это место. Они затеяли эту войну из-за страха передо мной, они отказывались видеть правду все эти долгие годы, делали все еще хуже, снова и снова отправляли гастеев в Кир-Вагонот, пока они не лишались ума.
– Что это за место? – Мой голос дрожал от боли и страха за того человека, который никак не мог дотянуться до кривой сосны. – Что случилось? Что мне делать?
– Собери свою силу. Разбуди его. Мой судья привязал меня к этому месту, поэтому я могу лишь наблюдать, говорить и советовать. Этому мальчику не нужны советы. Ему нужна твоя рука, твоя сила, твое участие. Он уже на грани того, чтобы отдать свою душу, а ты лучше кого бы то ни было знаешь тех несчастных созданий, которые пытаются заполучить его. Не допусти этого. Используй дарованную тебе силу.
Я пытался справиться со смущением, находясь и в видении, и вне его.
– Это чей-то сон.
– Сон несчастного пленника. Одного из ваших. Ты можешь ему помочь, сразиться за него, взять его туда, где он не мыслил очутиться. Но будь осмотрителен. Очень легко свести с ума, если ты проявишь себя слишком сильно. Все должно быть так, как тебя учили: жертва не должна понимать, что битва ведется в ее душе.
Один из наших, Смотритель, в подземельях Кир-Вагонота, сражающийся за свою душу, видящий свой последний сон о свете. Если я могу ему помочь…
– Выпусти свою силу. Чтобы спасти его, ты должен отдать всего себя… не оставлять про запас ничего… не позволить страху заползти в тебя, как это бывало раньше…
Не раздумывая больше, с настойчивостью влюбленного юноши, преследующего объект своих вожделений, я собрал мелидду… и выпустил ее широким потоком.
Моя сила возрастала с тех пор, как я сделал первый шаг в ворота Кир-Наваррина, и теперь, когда она наполнила мое тело и душу, конечности, легкие, сердце такой гармонией, таким совершенством, я закричал от радости и восторга. Я ощутил себя заново родившимся, существом, способным жить в чужих снах, тем, кто убирает границы между мирами одной только силой мысли.
И это только начало, мальчик. Ты все еще привязан к земле и плоти, но я могу освободить тебя. Если ты только скажешь слово, все будет твоим, как и было предначертано с самого начала мира.
Я слушал его. Но меня ждали неотложные дела. Я закрыл глаза, ощутил свою силу и вошел в завершающийся сон Смотрителя.
ГЛАВА 40
– Возьми меня за руку, – произнес я, вытягиваясь насколько можно, но так, чтобы не свалиться с утеса. – Я удержу тебя. – В сумрачном свете я видел только его полные боли глаза и руки, скребущие землю. – Успокойся, я здесь, чтобы помочь тебе. – Желтая молния разогнала темноту, земля дрогнула от раската грома. – Я вытащу тебя отсюда. – Его отчаяние сменилось надеждой, он потянулся вверх, коснулся моей руки, я обхватил его мокрое запястье. – Теперь держись крепко, – приказал я, стискивая зубы, он был нелегким. Он держался крепко…
…а я открыл глаза в кромешной тьме.
Какие слова или образы могут передать совершенный ужас? И не важно, что кричит тебе голос рассудка, когда ты обоняешь и чувствуешь, осязаешь и видишь наяву свои самые страшные кошмары, сложно поверить, что тебя нет в них. Непроницаемая тьма. Обжигающий холод. Отвратительная вонь испражнений и горький запах человеческой крови, который пытки оставляют на немытой коже. Пол, не более надежный, чем связь души со спящим телом. На какой-то миг мне почудилось, что весь прошедший год был только наваждением, что я все еще нахожусь в Кир-Вагоноте. Но тут я ощутил чье-то присутствие рядом с собой, кто-то сдавленно рыдал в темноте. Я узнал знакомые ноты: безнадежность, непрекращающаяся боль, ощущение, что рассудок гаснет, словно остывающие угли.
– Не бойся, – зашептал я, касаясь одной рукой его спины, а другой – руки, чтобы он не отпрянул от меня в ужасе.
Его кожа была холодной и липкой от пота, он дрожал, как испуганное животное. – Я пришел вывести тебя отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Я прошел по очередному коридору и открыл дверь в обширную библиотеку и музыкальную комнату, заставленную арфами и виолами, на стенах висели медные трубы всех форм и размеров, серебристая флейта покоилась в футляре. Все было на виду, а не рассовано по шкафам, как это делали демоны в Кир-Вагоноте. Любой предмет готов к использованию теми, кто понимал его назначение. Я спустился по пяти широким ступеням в небольшую комнату со сводчатыми потолками и увидел серую лестницу, уходящую вниз. Мне показалось, что лестница ведет куда-то под замок, поэтому сильно удивился, когда вышел на свет. Дальше все было просто, до меня донесся узнаваемый звук стали, бьющейся о сталь. Не меньше трех мечей. Тяжкое дыхание. Приглушенные проклятия. Сдавленный стон. Вопль победителя. Я обогнул колонну.
На тонком гравии залитого солнцем двора лицом вниз лежал человек. Было не обязательно долго рассматривать его, и так было понятно, что он мертв. Еще два человека яростно дрались, отбрасывая огромные тени на белую стену. Один из них был рослый мадоней Каспариан. Плотный, одетый в кожу человек яростно бросился на мадонея, который с легкостью парировал его удар. Одним ловким движением Каспариан крутанул тяжелый меч и поразил соперника в незащищенный бок, прежде чем тот успел понять, что происходит. Из раны в боку полилась кровь. Лишь благодаря тому, что он едва не потерял равновесие после собственного выпада, человек не лишился руки. Он быстро отдышался и снова пошел на мадонея, отказываясь признать себя побежденным. Новая схватка, и у Каспариана появилась рана на левой руке.
Оба они были отменными бойцами. Избегая сложных маневров и ненужного позерства, они все время вынуждали друг друга отбивать смертельные удары, пока истекающий потом Каспариан не начал побеждать и не нанес рубящий удар по бедру противника. Человек вскрикнул и упал на землю.
Каспариан отбросил в сторону меч противника, повернулся спиной к поверженным врагам, одному мертвому, а второму – истекающему кровью, и принялся тряпкой стирать кровь с длинного клинка. Прежде чем я успел опомниться, умирающий человек вытащил кинжал, с трудом поднялся и метнул оружие в спину Каспариана. Не разбирая, кто в этой битве прав, а кто виноват, я выкрикнул предостережение, уверенный, что опоздал, но Каспариан успел развернуться и отбить кинжал почти вытертым мечом. Лезвие кинжала сверкнуло под солнцем… и исчезло, не долетев до земли, то же произошло с двумя погибшими соперниками Каспариана. Взрыв силы едва не свалил меня с ног.
– Так это заклятие, – произнес я вслух, хотя сообщал об этом факте себе, а не мадонею. – Искусственные создания, вроде слуг.
Каспариан оглядел меня с ног до головы и презрительно хмыкнул.
– Ты так же слеп, как и слаб. – Он снова принялся за чистку меча.
– Ниель просил тебя прийти, – произнес я. Огромный воин старательно обтер эфес и сунул меч в ножны. Еще одна загадка. Кровь не исчезла вместе с телами. Значит, «искусственные создания» были не совсем иллюзиями.
– Он уже решил?
– Что решил?
– Это не мое дело, я не стану объяснять. – Он сорвал с себя испачканную кровью рубаху и швырнул ее наземь, потом обмыл лицо и торс в фонтане, журчащем у дальней стены двора. Когда он смыл с плеча всю кровь, вместо огромной раны на нем осталась только узенькая алая полоска.
– Мне кажется, что любое дело может быть твоим, если ты захочешь. – Я не сводил глаз с его руки. Как бы мне пригодилась такая исцеляющая сила. – Ведь ты посвятил свою жизнь служению…
Он развернулся и схватил меня за рубаху на груди, притягивая к себе.
– Не говори мне, что и чему я посвятил, жалкое отродье! Ты ничего в этом не смыслишь, даже теперь, когда обнаружил в себе остатки твоей настоящей природы. Никогда не видел в тебе никакой пользы, а теперь ты являешься, насмешничаешь, и я должен уступить тебе место. Я мадоней, его воспитанник, и готов променять пять тысяч лет жизни на один миг свободы, чтобы расквитаться с тобой за предательство.
– Убери свои руки, – приказал я, интуитивно понимая, что только грубый отпор Каспариану может спасти меня от большей опасности, столкнуться с которой я был не готов.
Капельки воды стекали по его щекам, по тронутым сединой волосам и исчезали в усах и бороде. Он казался мне воплощением ненависти, пока я не заметил затаенную боль в его глазах. Дар Ниеля, каким бы он ни был, предназначался не ему, так же как и его слезы. А я, ничего не знающий о его горе, даже не мог посочувствовать ему.
Он оттолкнул меня и снял с крюка, вбитого в стену, чистую рубашку. Потом мы пошли через залитый солнцем двор. Он шагал впереди, неся оружие на плече. «Я знаю его, – мелькнула у меня в голове смутная мысль, – то есть то я, которое не Сейонн».
Еще я заметил, что, как только мы шагнули в сумрачный коридор, залитая солнцем арка у нас за спиной превратилась в самую обычную дверь, ведущую в затененную комнату. Неужели и двор был такой же иллюзией, как и его соперники? Но кровь ведь не исчезла.
Ниель ждал, склонясь над игровым полем.
– Я же говорил тебе, что он придет. Твои сомнения были напрасны.
Каспариан холодно поклонился:
– Значит, он сразу же принял ваше предложение? – Когда я приходил сюда призраком, Каспариан не был так официален. Натянутость между ними была новой для меня.
Ниель потрогал обсидианового короля, который стоял в углу поля под могучей защитой.
– Я решил сначала показать ему… одно происшествие… а потом объяснить более подробно. Как ему принять решение, ничего не зная? Ты ведь поможешь мне еще раз, мой добрый Каспариан? – Эта просьба была не просто словами, в ней таилась разгадка тоски Каспариана. Я оказался причиной его страданий, сам не ведая как.
– Я в вашем распоряжении, господин.
Ниель церемонно склонил голову, благодаря за согласие. Каспариан подтянул к столу третий стул и сел лицом к камину. Ниель указал мне на пустое место напротив него.
– Иди сюда, мальчик. Успокойся. Я не собираюсь увеличивать твою испорченность. Не исключено, что у тебя появятся новые взгляды еще до того, как мы закончим. Мне запрещено управлять собственной силой, это одно из условий моего заключения, но кое-что мне оставлено, как ты уже догадался.
– Сны, – кивнул я, усаживаясь на деревянный стул справа от Каспариана, все мои обиды отошли на задний план при обещании скорого раскрытия всех тайн. – Ты можешь влиять на сны.
– Мой судья был достаточно умен, он понимал, что лишить мадонея всякого общения с внешним миром окажется для него гораздо страшнее смерти. А он не был жесток…
Глаза Ниеля были так глубоки и темны, в них сливался и синий, и черный, я надеялся читать в них, а вместо этого тонул в их глубине, холодной и ясной, как вода в горном озере, они затопляли меня… Комната, камин, дневной свет ушли. Я не ощущал опасности, в этот миг каждое дыхание жизни было наполнено ей. Если я жажду знания, то должен позволить Ниелю показать себя. Я сам выбрал этот путь… на радость или горе, ради смерти или ради жизни.
И я позволил ему унести меня еще глубже, залить меня ледяной водой, лишить меня моих привычных чувств…
…злобный ветер отрывает мои пальцы от края утеса. Надо мной клубятся облака, их гонит ветер и освещают молнии. Если пойдет дождь, мне конец. Медленно, потому что плечи пылают огнем, я подтянулся вверх… сантиметр, еще один… Еще немного, и я рискну двинуть рукой, чтобы дотянуться до кривой сосны, растущей на камнях. Мои сломанные ноги сводит судорогами… от них не будет толку. Каждый вдох разрезает легкие. Откуда-то снизу доносится вой, боги, они ждут, когда я упаду… не смотри вниз… не слушай… Ветер швыряет грязь мне в лицо, приносит с собой вонь снизу… пожирает последний свет… Еще один порыв полоснул меня по мертвым ногам. Поспеши… кончики пальцев побелели от напряжения… скользко… скользкая грязь… капли дождя… Короткий взгляд вниз, туда, откуда доносится вой… он стал громче… радостнее… Подземелья… пустота нескончаемая боль… темнота… навсегда. Камни начали копошиться под моими руками. Ствол сосны отодвинулся дальше. Я цепляюсь за землю. Нет! Святая матерь, прошу, не дай мне упасть. Я сойду с ума в темноте…
– Иди, мальчик, помоги ему. Ты ведь хотел сделать именно это, а не приходить сюда. – Напряженный голос прогнал видение. Мои руки все еще дрожали. Ветер свистел в ушах, от воя холодела кровь, но я больше не ощущал своего падения с утеса. – Ты должен помочь, особенно когда ты знаешь, что эту пытку придумал твой собственный народ. Они отправили его в это место. Они затеяли эту войну из-за страха передо мной, они отказывались видеть правду все эти долгие годы, делали все еще хуже, снова и снова отправляли гастеев в Кир-Вагонот, пока они не лишались ума.
– Что это за место? – Мой голос дрожал от боли и страха за того человека, который никак не мог дотянуться до кривой сосны. – Что случилось? Что мне делать?
– Собери свою силу. Разбуди его. Мой судья привязал меня к этому месту, поэтому я могу лишь наблюдать, говорить и советовать. Этому мальчику не нужны советы. Ему нужна твоя рука, твоя сила, твое участие. Он уже на грани того, чтобы отдать свою душу, а ты лучше кого бы то ни было знаешь тех несчастных созданий, которые пытаются заполучить его. Не допусти этого. Используй дарованную тебе силу.
Я пытался справиться со смущением, находясь и в видении, и вне его.
– Это чей-то сон.
– Сон несчастного пленника. Одного из ваших. Ты можешь ему помочь, сразиться за него, взять его туда, где он не мыслил очутиться. Но будь осмотрителен. Очень легко свести с ума, если ты проявишь себя слишком сильно. Все должно быть так, как тебя учили: жертва не должна понимать, что битва ведется в ее душе.
Один из наших, Смотритель, в подземельях Кир-Вагонота, сражающийся за свою душу, видящий свой последний сон о свете. Если я могу ему помочь…
– Выпусти свою силу. Чтобы спасти его, ты должен отдать всего себя… не оставлять про запас ничего… не позволить страху заползти в тебя, как это бывало раньше…
Не раздумывая больше, с настойчивостью влюбленного юноши, преследующего объект своих вожделений, я собрал мелидду… и выпустил ее широким потоком.
Моя сила возрастала с тех пор, как я сделал первый шаг в ворота Кир-Наваррина, и теперь, когда она наполнила мое тело и душу, конечности, легкие, сердце такой гармонией, таким совершенством, я закричал от радости и восторга. Я ощутил себя заново родившимся, существом, способным жить в чужих снах, тем, кто убирает границы между мирами одной только силой мысли.
И это только начало, мальчик. Ты все еще привязан к земле и плоти, но я могу освободить тебя. Если ты только скажешь слово, все будет твоим, как и было предначертано с самого начала мира.
Я слушал его. Но меня ждали неотложные дела. Я закрыл глаза, ощутил свою силу и вошел в завершающийся сон Смотрителя.
ГЛАВА 40
– Возьми меня за руку, – произнес я, вытягиваясь насколько можно, но так, чтобы не свалиться с утеса. – Я удержу тебя. – В сумрачном свете я видел только его полные боли глаза и руки, скребущие землю. – Успокойся, я здесь, чтобы помочь тебе. – Желтая молния разогнала темноту, земля дрогнула от раската грома. – Я вытащу тебя отсюда. – Его отчаяние сменилось надеждой, он потянулся вверх, коснулся моей руки, я обхватил его мокрое запястье. – Теперь держись крепко, – приказал я, стискивая зубы, он был нелегким. Он держался крепко…
…а я открыл глаза в кромешной тьме.
Какие слова или образы могут передать совершенный ужас? И не важно, что кричит тебе голос рассудка, когда ты обоняешь и чувствуешь, осязаешь и видишь наяву свои самые страшные кошмары, сложно поверить, что тебя нет в них. Непроницаемая тьма. Обжигающий холод. Отвратительная вонь испражнений и горький запах человеческой крови, который пытки оставляют на немытой коже. Пол, не более надежный, чем связь души со спящим телом. На какой-то миг мне почудилось, что весь прошедший год был только наваждением, что я все еще нахожусь в Кир-Вагоноте. Но тут я ощутил чье-то присутствие рядом с собой, кто-то сдавленно рыдал в темноте. Я узнал знакомые ноты: безнадежность, непрекращающаяся боль, ощущение, что рассудок гаснет, словно остывающие угли.
– Не бойся, – зашептал я, касаясь одной рукой его спины, а другой – руки, чтобы он не отпрянул от меня в ужасе.
Его кожа была холодной и липкой от пота, он дрожал, как испуганное животное. – Я пришел вывести тебя отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90