Можно еще, используя ту же азотную основу, приготовить удобрения для гидропонных садов...
– Черт возьми, Джил! – всхлипнул он, охваченный тоской. – Как ты можешь вот так запросто рассуждать о... создании нового оружия и... удобрений?
Ее тихий, бесцветный голос разрывал ему душу.
– Я всегда знал, что ты самая бессердечная женщина на свете, но... Он мертв, Джил! Хоть это ты можешь понять? – вскричал Руди горестно.
– Конечно! – бодро ответила Джил. – Если я не выплескиваю на тебя свою скорбь, это еще не значит, что я ничего не чувствую.
Она замолчала, затем слегка повернула голову на сложенном плаще, который служил ей подушкой. В свете догоравших факелов ее глаза были серыми, как подтаявший лед.
– Ты спросил меня, что нам делать, – заметила она потеплевшим голосом. – Я бы сказала, что нам следует подготовиться к тому, что мы останемся здесь надолго.
С этого момента началось самое отвратительное время, которое когда-либо переживал Руди.
Те недели, которые последовали за возвращением поредевшей армии в Убежище, соединились в его представлении в сплошную цепь скорби, печали и страхов. Большую часть времени он проводил или в своей каморке, или в общей комнате. У прочих магов хватало такта и здравого смысла оставить его в покое. Время от времени Джил сообщала ему о том, что происходит в других частях Убежища: о медленном выздоровлении Элдора; о том, что армия Алкетча заняла весь второй ярус; о нескончаемой борьбе между королем и Церковью. Но Руди выслушивал все это без всякого интереса.
Он удивлялся тому, как изменилась Джил после смерти Ингольда. Неловкая застенчивость, ученость, чувствительность – все это куда-то исчезло. Время от времени он слышал, как она мимоходом упоминала о смерти старика, и при этом ее голос звучал совершенно ровно и небрежно. Но в ее ледяных глазах таилось нечто такое, что его пугало.
Минальду он видел лишь однажды.
Джил сказала, что та никогда не покидает королевских апартаментов, но по своему ли желанию, или следуя приказу Элдора, – этого Джил не знала. Кара, которая помогала Восу и брату Венду ухаживать за раненым, утверждала, что Минальда после первого разговора с королем, как только тот пришел в сознание, больше не выходила из своей комнаты. Кара также сообщила, что Алвир и Бектис, единственный волшебник, который не принимал участия во вторжении в Логово, проводят с королем очень много времени.
Тоска, которая поселилась в сердце Руди, сменилась страстным желанием видеть Минальду, и с этим он ничего не мог поделать. Зная о силе ревности Элдора, он старался побороть свое желание. И все же оно продолжало расти, как растет у наркомана тяга к снадобью. Руди уже начал подумывать о том, чтобы проскочить, под прикрытием скрывающих чар, мимо воинов Алкетча и таким образом избежать встречи с королем... К тому же Джил донесла, что тот уже поправился и сейчас находится в отъезде.
В ту ночь Руди дождался, когда заступила на пост стража, и вызвал в кристалле изображение любимой.
Рассеянный розовый свет явил его глазам комнату, в которой они столько ночей провели вместе, укрытую тенью полога кровать, черные косы на фоне радужного, украшенного звездами одеяла, мягкий восковой блеск стола и золотого ободочка ее плетеной шкатулки для драгоценностей. Кроватка Тира на гнутых ножках была полускрыта за балдахином, но он все же разглядел темноволосую голову на подушке...
Руди мысленно прошел по темным закоулкам Убежища, обдумывая, как незаметно достичь этой вожделенной опочивальни.
Но тут на изображении появилась тонкая серебряная полоска света от приоткрытой двери. Высокая тень загородила тусклый свет – мелькнула фигура мужчины, который быстро и бесшумно закрыл за собой дверь. Минальда на кровати не пошевелилась. Посетитель осторожно шагнул вперед, шатаясь, как пьяный. Розоватый отблеск скользнул по темной кожаной маске, которая закрывала его лицо, и высветил золотого орла, вышитого на груди.
Руди затаил дыхание.
Однако Элдор не сделал никакого движения в сторону жены. Он неуклюже двинулся к кроватке Тира и какое-то время стоял, глядя на лежавшего в ней ребенка. От этой безмолвной картины, заключенной в кристалле, у Руди по спине пробежали мурашки. Мысль о том, что это происходит именно сейчас, всего в полумиле от него, на другом конце Убежища, а он остается лишь беспомощным наблюдателем происходящего, повергла Руди в такой ужас, что он не мог отвести глаз от кристалла.
Наконец король отошел от кроватки и покинул спальню. Когда дверь за ним тихонько закрылась, Руди увидел, что шелковое покрывало на кровати откинулось, и Альда подняла голову. Ее глаза были широко открыты, сна в них не было и в помине.
Руди трясущимися руками отложил кристалл в сторону. Затем он заснул, – но его сны были еще ужаснее, чем это видение.
В этом море отчаяния у него оставалось единственное утешение – игра на арфе Тианнин. Он вынес ее из руин города Кво; Дакис Менестрель и Минальда обучили его основам игры на этом инструменте.
Теперь в темные зимние дни арфа была единственной спутницей Руди. Магия музыки стала единственным выходом для его печали и мечтаний. Он играл часами, иногда всю ночь напролет, под его пальцами звучали песни, которые он успел выучить, а время от времени Руди пускался в длинные меланхолические импровизации. Он чувствовал, что в сердце арфы таится сверкающая красота, но это всегда было за пределами его возможностей. Сейчас же звуки сами начинали петь, подобно птицам в предчувствии восхода. Но поскольку некогда Ингольд подшучивал над его скверной игрой, то теперь Руди и не догадывался, как близко к этой красоте он сумел подойти. Прочие маги и гвардейцы, у каждого из которых были свои причины для скорби, теперь нередко собирались поблизости, чтобы послушать эти кристальные, чистые напевы.
За этим занятием и нашла его Джил в ту ночь, когда Церковь нанесла свой окончательный удар.
Руди был так погружен в чарующие звуки музыки, что не услышал в коридоре легких шагов Джил. Он догадался о ее приходе только в тот момент, когда дверь широко распахнулась, и она поспешно вошла в комнату.
Джил постояла, моргая в темноте, но прежде чем Руди успел вызвать магический свет, она уже направилась к кровати, на которой он сидел, и вынула арфу из онемевших рук.
– В чем дело?.. – возмутился было он.
– Я только что узнала: алкетчцы получили приказ арестовать всех волшебников.
– Как? – удивленно выпалил Руди, а затем довольно бессвязно запротестовал: – Черт, да ведь сейчас ночь!
Она остановилась уже на полпути к двери; арфа подмышкой поблескивала струнами, как ртуть, на фоне темного плаща. С презрительной усмешкой Джил ответила:
– Думаешь, они рискнут устроить такой налет в присутствии свидетелей?
– Но... – начал было Руди.
Но Джил уже вышла, и ее черный камзол слился с темнотой в коридоре. Руди все еще стоял в дверях каморки, когда свет факелов залил коридор, а затем послышались голоса, проклятья и топот сапог. Взвод алкетчских воинов вышел из-за угла и направился к дверям каморки, – плосколицые, с кожей цвета черного дерева, в кольчужных доспехах, которые сверкали в отблесках пламени, – как радужные масляные пятна...
Руди слишком растерялся, чтобы быстро отреагировать. Он захлопнул дверь перед самым носом воинов и метнулся к огнемету, который в кобуре висел над кроватью. Дверь распахнулась настежь, и ворвавшиеся люди настигли его раньше, чем он добрался до оружия. Сильные руки прижали Руди к стене, прежде чем он догадался воспользоваться скрывающими чарами.
Ему заломили руки за спину и без всяких церемоний обыскали. Какими же, оказывается, цивилизованными и милыми были полицейские в Сан-Бернардино!
– Послушайте... – начал было он, но получил удар рукой в перчатке, от которого у него перехватило дыхание.
Руди рывком оторвали от стены. Как только при этом не вывихнули ему обе руки?! Что-то острое ткнулось ему в ребра; горячая, тонкая струйка крови потекла по телу, и кто-то сказал:
– Попробуй только зашуметь, колдунишка, ты об этом пожалеешь.
Они выволокли его в коридор и потащили мимо запертых дверей. Темные фигуры на фоне мерцающих очагов сновали взад и вперед, отбрасывая огромные тени на стены. Отблески пламени играли на доспехах. Солдаты разбивали светящиеся камни, кристаллы с видеозаписями, швыряли в огонь книги. Руди услышал жалобный треск, который издала лютня Дакиса Менестреля, когда на нее опустилась нога одного из солдат, и мысленно поблагодарил Джил за то, что она забрала его арфу. Они прошли главную лестницу, ведущую на второй этаж, и свернули в боковой коридор.
Только теперь до Руди начала доходить суть происходящего. Джил знала, что говорит, когда заявила, что не должно быть свидетелей. Она сразу же представила себе всю ситуацию в целом, как только услышала, что арестом будут заниматься войска Алкетча. Сам Король не стал бы трогать волшебников; скорее всего, Элдор даже не знает о происходящем.
Их взяла Инквизиция.
Горящие факелы красными отсветами играли на нагрудниках солдат, окружавших Руди. Огромные тени двигались за ними вниз по темным переходам. И все это царство Церкви, освещенное тусклым мерцающим светом лампад и свечей, мрачное и зловещее, было наполнено тихим напевом всенощных молитв.
Шаги эхом отдавались от стен и низко нависших сводов. Руди охватила паника, но бороться с нею он не мог и в душе прекрасно понимал, что даже если он и закричит, никто на его крик не откликнется. Они находились глубоко в темных лабиринтах Церкви, слишком далеко от населенных ярусов Убежища.
Дверь в темной стене распахнулась. Руди толкнули внутрь, и затекшие руки не позволили ему удержать равновесие – он упал и сильно ударился.
Некоторое время Руди продолжал лежать, мучаясь от боли и испуганно прислушиваясь к царившей в комнате тишине.
Звякнул колокольчик. Руди с трудом перевернулся и почувствовал холодную неровность пола, покрытого давним слоем пыли и грязи. Он приподнялся, магическое зрение позволило разглядеть неясные тени: ведьмочки Грей и Нила, держась за руки, переговаривались тихими испуганными голосами; Дакис Менестрель лежал без сознания – его окровавленная голова покоилась на коленях Илайи; Унголард в отчаянии закрыл лицо руками. А вот и Кара – ее черные волосы разметались по спине, лицо гневно пылает... Она пыталась развязать свою мать и вынуть кляп у той изо рта.
Они находились в подвале, размерами примерно двадцать на сорок футов. Воздух в подземелье был спертый, но безвкусный и почему-то пугающий. Руди передернуло от шевельнувшихся в нем полузабытых воспоминаний, и он попытался вызвать серебристый волшебный свет...
...но ничего не произошло. Как будто он бросил свое заклинание в колодец, и у него на глазах оно скрылось под водой.
Магия здесь не действовала.
Пронзительный голос Нан разорвал тишину:
– Паршивые, прогнившие пожиратели рыбы, так обращаться со старой женщиной!
– Мама! – испугано прошептала Кара.
Старая ведьма с трудом села и начала растирать затекшие запястья.
– Да прекрати ты «мамкать», девочка! Тем лучше, пусть слышат! Да чтоб их всех замучила чесотка, от этого однорукого желтобрюха до последнего солдата. Чтоб лес бородавок, как на носу у пьянчуги, у них вырос на...
– Мама!
В темноте кто-то надтреснуто хихикнул.
Пригнувшись, как будто боясь, что его увидит незримый наблюдатель, Руди пробрался к волшебнице с изуродованным шрамами лицом.
– Где Вос? – прошептал он.
Кара покачала головой.
Руди осмотрелся. Не было ни брата Венда, ни Кта. Руди решил, что старый маг дремал на своем обычном месте около камина в общей комнате, и алкетчцы его просто не заметили. Итак, двое на свободе... может быть, даже трое.
«На свободе, и что с того? – задумался Руди. – Освободить нас? Прямо из-под власти Церкви? И куда же мы, черт подери, пойдем, после того как нас освободят? Покинем Убежище? Сбежим к Даркам?»
Он опустил пылающую голову на руки. Теперь ему вдруг с ужасной ясностью стало понятно, что же случилось с магами-зодчими в Убежище. Они исчезли без следа... их лаборатории были опечатаны... постепенно свет в магических камнях начал гаснуть, и о строителях Убежища забыли, обо всех, за исключением некоторых – таких, как Правитель, который сохранил эту память среди своих потомков.
«Дьявол своих бережет», – как-то раз сказала Джованнин. Только вот тут нет ни дьявола, ни Архимага... ни Ингольда. Джованнин никогда не посмела бы их тронуть, будь Ингольд жив. «Вос, – думал Руди, – где же Вос? И Венд?
Или на них у Джованнин особые виды? Вос теперь самый сильный среди нас, а Венд... его объявили вероотступником...»
Снова холодно и ясно звякнул в темноте колокольчик. Дверь открылась; оранжевая полоса света упала на испуганные лица сидящих в подвале. Снова вошли воины Алкетча – они втолкнули в подвал высокого старика.
– Это произвол! – задыхался от злости Бектис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39