Такой же прорыв к Варшавке совершило несколько батальонов, но ни один полк в целом так и не выполнил поставленной задачи. Слишком силен был противник, слишком организован. А жидкие резервы нашего командования еще не получали приказа действовать. Да и вводить их в дело пока не имело смысла: противник дерется только наличными силами.
Комбат вздохнул — командир их дивизии прав: расходовать раньше времени свои резервы нельзя. Введешь в бой, задействуешь, а противник подвезет свежие части, ударит, и вместо наступления может получиться отступление…
Капитану понравились действия Басина, очень понравился сам сосредоточенный и спокойный комбат, а еще больше — рассказ о том, как он готовил батальон к наступательным боям (Басин показал капитану плетни и фашины, по которым его солдаты преодолели заграждения противника, а сам капитан видел, что у соседей таких фашин и плетней нет и не предвидится) и как замполит Кривоножко сумел по-своему повернуть срыв разведчиков и поднять наступательный порыв батальона. Все это капитан записал и уехал.
Телефонист передал Басину трубку. Говорил майор, командир поддерживающего артдивизиона:
— Капитан, у вас в тылу противника кто-нибудь есть?
— Есть. Снайперы.
— Очень хорошо… Вы хотя бы примерно расположение их огневых знаете?
— Примерно знаю. А что случилось?
— Кто-то… Карта под руками? Так вот — из квадрата 42–18 кто-то настойчиво стреляет пулями с красной трассой в сторону квадрата 44–19. Это можно понять как целеуказание?
Басин задумался, припоминая свои беседы со снайперами. Скорее всего, в указанном квадрате устроился Жилин. Он наверняка взял на себя самую трудную задачу и, без сомнения, это именно он подает сигнал-целеуказание. (Ах, какая же это промашка — не договориться заранее о целеуказаниях. Век воюй, век учись сам и учи других…) И эта цель, вероятней всего, очень важная и опасная, потому что Жилин явно рискует.
— У вас на карте что в этом квадрате?
— Предположительно, какой-то штаб… Или склады… Во всяком случае, по прошлым нашим наблюдениям, в этот квадрат часто наведываются машины. В основном легковые.
— Да… А ведь контратака, как мне доложили, начиналась… — вслух раздумывал Басин. — Вернее, не сама контратака, а солдаты для нее собирались в том же квадрате. И я не знаю, как вы решите, но мне кажется, что противник держится из последних сил и ждет прибытия резервов. Так что…
— Но этот ваш снайпер — человек надежный? Ему верить можно?
— Да. Надежный. Это тот самый Жилин, о котором столько писали в газетах. А как вы с таким целеуказанием поступите?..
— Понимаете, капитан, мне тоже кажется, что противник обязан подбросить резервы и постараться срезать вбитый клинышек. Он — опасен. Для него… Так что… Но снаряды…
Если расстреляю сейчас, потом могут не дать.
— Майор, по моим подсчетам, вы сэкономили немало — артподготовка была укорочена.
Рискуйте! Ведь если вы потреплете их на месте сосредоточения, нам будет легче позже…
— Стой, стой, капитан! Сразу две трассы. Одна за другой… Рискую, капитан.
Он отключился, а Басин так и не увидев, как майор вначале приказал выстрелить одним орудием по этому самому квадрату, и, когда по его расчетам снаряд разорвался, из квадрата 42–18 вылетела красная трасса, а вслед за ней — зеленая. Она пролегла явно левее предыдущих, и майор понял Жилина.
Оба они жили одними мыслями, одинаково понимали обстановку и делали одинаковые выводы.
Когда майор передал поправку и приказал стрелять батареей, Жилин немедленно ответил тремя зелеными трассами. Майор понял его — цель накрыта. И скомандовал:
— Дивизион! Тремя снарядами! Беглый.
Теперь он был уверен в Жилине, как и в своем дивизионе, и его профессиональная гордость была удовлетворена — дивизион вел огонь по невидимой цели да еще при таком принципиально новом целеуказании и у корректировке огня.
В квадрате 44–19 вверх потянули два, а потом еще два столба жирного дыма: снаряды накрыли автомашины. Скорее всего дизеля — дым вился черно-жирный, как из горящего танка. Жилин немедленно откликнулся — дал одну красную трассу и две зеленых, и майор понял: живая сила противника побежала от обстрела в сторону передовой. Он внес поправки и приказал дать беглый огонь двумя снарядами. После этой серии корректировки не последовало. Вероятней всего, солдаты разбежались, и Жилин решил, что стрелять не имеет смысла. Разобраться в обстановке майор не успел. Позвонил начальник артиллерии полка и передал приказание командира полка: дать хороший огневой налет на позиции противника в районе первого и второго батальонов. Начарт доверительно сообщил:
— Начальство само поведет в бой.
Майор попытался возразить — у него кончаются отпущенные на операцию снаряды, но начарт подтвердил приказание. Он, как и майор, не знал, что офицер из оперотделения доложил командиру дивизии истинное положение дел и злой комдив — задачу дивизия не выполняла — взбеленился.
— Вы там долго будете топтаться? — орал он па подполковника. — Полгода ворон ловили, а теперь в трибунал захотели? — Подполковник пытался слабо возражать, только поддерживая этим комдивовский гнев: комдива ведь тоже ругал командарм, а того, в свою очередь. теребил штаб фронта. — Басин мог прорваться, потому что думал о наступлении.
Сам думал н сам организовывал, а вы в штабе отсиживались…
Подполковник понимал, что комдив не шутит. Потребовав каску и автомат, уже облачаясь в бойцовские доспехи и снаряжая гранаты, он отдавал последние приказания, разгоняя офицеров штаба по ротам. И все штабники во глазе с командиром полка оказались в боевых порядках залегших в сыром снегу батальонов. Сделать больше, чем уже сделали и бойцы и командиры батальонов, они, конечно, не могли. Но изуверившиеся в возможности прорыва люди поняли — раз в боевых порядках и замполит и командир полка, значит, пришел их решающий час. Теперь не выкрутишься. Теперь играй в паи или пропал — либо прорывайся сквозь огонь в траншеи, либо прощайся с жизнью.
После короткого артналета командир полка во втором. а замполит в первом батальоне поднялись для атаки:
— За Родину!
Может быть, этот последний порыв и достиг бы цели, но остатки разрозненных, потрепанных артналетами немецких подразделений из резерва как раз в это время стали добегать до передовой, с хода включаясь в оборону. Основные, коренные защитники позиций наверняка были бы сметены — они держались на мыслимом пределе, но прибытие подкреплений воодушевило их. Н поднявшиеся батальоны были встречены довольно мощным огнем. А поскольку офицеры наступающих действовали так, как предписывал старый устав — лично возглавляя атаку и двигаясь в рост, — им-то и достались первые пули. Не столько воодушевленные этим личным примером, сколько отрешившиеся от всего и от самих себя солдаты и командиры видели эти, в сущности, бессмысленные смерти, быстро утрачивали свои наступательный порыв.
Басин видел развитие событий, понимал состояние атакующих и единственное, что было в его силах, сделал: он приказал седьмой роте Чудинова ударить во фланг противнику, прекрасно понимая, что может тем самым погубить свою лучшую роту. Но иного выхода он не видел.
Седьмая рота разобралась в том, что происходит на поле боя, и потому рванула дружно, яростно и смяла потерявшее надежду устоять прикрытие и прибывающих из резерва фрицев, которые и так были контужены артналетом и гибелью десятков, а может, и сотен своих однополчан. Частный успех роты был великолепен — она потянула за собой и соседнюю, шестую роту второго батальона, и противник стал пятиться, а наши солдаты уже нависали над его тылами, грозя окружением. Ударить с фронта — и не помогли бы никакие резервы, покатился бы противник назад, за Варшавку. Но те, кто лежал перед проволочными заграждениями и перед траншеями, уже исчерпали свои душевные силы.
Оставшийся в одиночестве начальник штаба полка немедленно доложил о гибели командира полка и его заместителя по политической части комдиву.
— Штаб оголен! — кричал он в трубку. — Роты выбиты! Резервов нет! Если не отведем роты — наша оборона будет прорвана! Боеприпасы артиллеристов на исходе.
Он перечислял все новые и новые примеры разгрома, и комдиву надоел этот припадок.
— Что с батальоном Басина?
— Он атаковал противника и вклинился в его фланг, но у него уже нет сил. Он тоже на пределе. Большие потери.
Если бы начальник штаба докладывал все эти неприятные новости спокойно или хотя бы только озабоченно, все могло бы получиться иначе. Но начштаба так искренне паниковал — положение сложилось опасное, — что комдив понял: такой не приведет в порядок растрепанный полк, не изменит положения, а только усугубит его, и комдив решил:
— Без паники, майор! Сейчас прибудет новый командир полка. Наводите порядок вместе.
Потом он вызвал третий батальон и спросил:
— Как дела, капитан?
— Туго, товарищ первый. Но пока держусь.
— Как у соседей?
— Справа, с помощью моих ребят, заворачивают фланг противника, слева люди лежат, и мне пришлось остановить своих — могут зарваться. Нужен или удар резерва, или… — Басин хотел сказать «отход», но не решился произнести это слово, — …или перегруппировка. В этой обстановке не обязательно атаковать по всему фронту.
Эта мысль понравилась комдиву и окончательно убедила в том, что его предварительное решение правильное. Все, что говорилось и писалось о Басине, как бы подтверждалось его разумными, твердыми словами. Умозрительный облик комбата дорисовывался делами и нужными мыслями. Да и мнение о комбате сложилось не только у комдива, а и у всех, кто с ним сталкивался…
— Принимай полк, Басин, и наводи порядок. У меня все.
Глава девятнадцатая
Если бы действия Басина разбирала какая-нибудь дотошная, вооруженная вышедшим в последующем Боевым уставом пехоты комиссия, она несомненно нашла бы с десяток ошибок: комбат явно отстал от атакующих рот. Такие действия могли бы расценить как желание отсидеться на НП, под накатами. Отсиживаясь, комбат не позаботился о выдвижении тыловых подразделений, поэтому раненых доставляли на ПМП — передовой медицинский пункт — с опозданием; пополнение боеприпасов шло замедленно, а питание для бойцов и командиров за все время наступления вообще не поступало. Даже поваров передали в распоряжение медицины. При этом умная и строгая комиссия обязательно отметила бы и нерешительность действий комбата — приказал оборудовать новый командный пункт, выслал туда связистов и даже саперов, а сам оставался на месте, тем самым рискуя потерять управление подразделениями. Словом, ошибок капитан Басин понаделал немало.
Но если бы Басину пришлось оправдываться, он, скорее всего, не смог бы объяснить свои действия и бездействие с уставных точек зрения. Он чувствовал бой, его развитие, его динамику, ощущал смену настроений противника и своих подчиненных и в соответствии с этим принимал решения. В самом начале — удачном, стремительном — он не мог выдвинуться вперед, потому что неминуемо оторвался бы от артиллеристов и на некоторое время потерял бы управление — его будущий командный пункт еще не подготовили. Позднее, когда вырисовался его успех и провал других, Басин надеялся на подход резервов, с которыми он бы и рванул вперед. Тогда потребовалось бы оперативное, стремительное руководство под стать изменяющейся обстановке. Но резервов не было, а противник, точнее, его командование явно приходило в себя. Басин представлял, что думает это далекое и враждебное командование. Развитие успеха батальона для этого командования значило начало конца Вяземского выступа — самой близкой точки по направлению к Москве. Басин, как, впрочем, и сотни других, даже более высокопоставленных командиров, не знал, что гитлеровское командование все еще держало на Вяземском выступе чуть ли не треть всех. своих войск — Москва, она и есть Москва.
Но Басин чутьем военного человека осознавал, что противник не позволит вбить опасный клин в основание этого Вяземского выступа. Если нажать на этот клин — развалится весь выступ, вся линия фронта на этом участке. И если ему, Басину, не дают развить успех, значит, ему нет смысла рваться вперед — могут отрезать. Сюда, в основание Вяземского выступа, против острия вбиваемого клина, противник должен, обязан был слать, не жалея, свои резервы. Допустить образование клина противник не имел права.
И все эти соображения, пришедшие в минуты раздумья, тоже заставляли Басина не спешить с выдвижением вперед — он и отсюда видел боевые порядки батальона и, главное, видел положение дел у соседей. Теперь эта задержка неожиданно сыграла на Баснна.
Прежде всего комбат вызвал к телефону своего заместителя по политчасти. Он мог разругать Кривоножко за то, что тот, в сущности, не выполнил его приказания — не остался присматривать за тылами. Однако он понимал Кривоножко, который не мог, в силу своего партийного долга, остаться в тылу в те часы, когда весь батальон вел бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50