Что и говорить, бремя многолетних забот – ведь страной он правил уже давно – не могло молодить.
Я встретился с ним в кабинете Энжерса, где он изучал рельефную карту города. Самого Энжерса не было. В кабинете присутствовал еще один человек, который спокойно сидел в стороне. Он изучающе посмотрел на меня, Вадос не обращал на него внимания.
– Пожалуйста, присаживайтесь, сеньор Хаклют, – предложил он. – В трудные времена приехали вы в наш замечательный город, не правда ли?
Я кивнул в знак согласия.
Он откинулся на спинку кресла и опустил одну руку в карман пиджака.
– По существу, сеньор, я пригласил вас, чтобы попросить о любезности.
Он говорил так, будто ему было неловко выступать в роли просителя. Видимо, он хотел польстить мне.
– Вы мой работодатель, – сказал я, пожав плечами.
– Прекрасно!
Вадос посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся.
Он вынул из кармана серебряное распятие размером не больше двух дюймов и во время беседы поглаживал его кончиками пальцев.
– Итак, сеньор, я ознакомился с вашими предложениями относительно сноса трущоб под монорельсовой станцией. Этот документ направлен министру внутренних дел Диасу, и он упомянул о нем вчера во время чрезвычайного заседания кабинета. Документ достаточно аргументирован и носит весьма гуманный характер по отношению к тем, кого он касается. Но, к сожалению, он бесполезен.
– Простите, почему?
Вадос нахмурил брови.
– Сеньор, я рассчитываю на вашу порядочность. Вы никогда до этого не бывали в нашей стране и, вероятно, в скором времени покинете нас и будете работать в Никарагуа, Новой Зеландии или Небраске. Вокруг проекта, который вы предлагаете, разгорелись бурные споры.
– Вполне естественно, – произнес я. – Сеньор президент, как трезвый политик вы должны понимать, что когда поручают какую-то работу и затем говорят, что выполнить ее надо наполовину, то исполнитель легко догадывается, что его хозяева не понимают до конца, что они хотят. Энжерс предостерегал меня, что сеньор Диас наверняка отклонит мои предложения, однако я уверен, что только они могут окончательно разрешить проблему.
Президент лишь устало улыбнулся.
– Окончательные решения нам не подходят, сеньор! Года через два они, может быть, и пригодятся, но сейчас нам просто необходимо выиграть время, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Как вы правильно заметили, Диас не в восторге от вашего плана. Наше правительство в определенном смысле объединяет единомышленников. Это так. Однако приходится иногда при особых обстоятельствах создавать коалиционные правительства, а в ряде стран нашего континента, как вы знаете, постоянно сохраняется чрезвычайное положение. Но я не диктатор, сеньор. Я возглавляю правительство, куда входят люди разных взглядов, которых объединяет общая цель. Диас и я не только давние коллеги, но и старые враги.
Он посмотрел на меня, ожидая ответа. Я пробормотал что-то вроде «я вас прекрасно понимаю, сеньор президент».
– Но кое-что отличает меня от всех остальных. Этот город – возможно, я вам уже говорил – мое детище, я создал его. У меня две должности: я – президент Агуасуля и мэр Сьюдад-де-Вадоса.
Я кивнул.
– Я несу ответственность не только перед народом этой страны, людьми, которые родились здесь, поскольку у них не было другого выбора, но также и перед теми, кто поверил в мою мечту, в мои планы и отказался от всего того, что было уготовано им на родине, чтобы сделать Сьюдад-де-Вадос реальностью. И было бы несправедливо предать этих людей. Хотя за годы моего правления благосостояние Агуасуля возросло, тем не менее наша страна не так уж богата. Если я стану раздавать одной рукой, то другой мне придется отбирать, но все, что я мог бы отобрать, уже обещано другим! Я не могу выделить средства на строительство нового жилья и на обеспечение людей, обитающих в лачугах и хибарах под монорельсовой станцией до тех пор, пока существуют такие же кварталы нищеты в Астория-Негре и Пуэрто-Хоакине. Я должен сдержать обещания, данные моим гражданам – выходцам из других стран. Без них и их помощи здесь ничего бы не было. Усвоив это, вы поймете, почему я попросил вас разработать проект, помогающий нам избавить город от трущоб. Это позволит нам урегулировать разногласия в правительстве, а затем разработать долгосрочные планы. Однако, как вы, сеньор Хаклют, наверное, понимаете, приступи мы сегодня к осуществлению вашего проекта, нам удалось бы расчистить трущобы не раньше чем через два года. Через два года! При нынешней ситуации за это время у нас могла бы произойти революция!
– Думаю, – вставил я, – что революция произойдет гораздо быстрее, если вы просто…
Он перебил меня, гневно сверкнув глазами.
– Если бы я был диктатором и самодержцем, я бы приказал войскам сжечь дотла эти жалкие лачуги и заставил бы их обитателей вернуться в деревню. Я бы сегодня же расстрелял Сигейраса, а других отправил бы в лагеря и тюрьмы! Но я предпочитаю, чтобы граждане моей страны бросали мне под ноги цветы, а не бомбы.
Он швырнул маленькое распятие. Оно глухо ударилось о стол.
– Пожалуйста, сеньор, не учите меня, как управлять страной. Ведь я не предписываю вам, как надо решать ваши транспортные проблемы.
– Честно говоря, – не удержался я, – предписываете.
Он пристально посмотрел на меня, затем ухмыльнулся.
– К сожалению, вы правы, – признался он. – Однако мне бы хотелось, чтоб вы поняли и мое положение.
– Но и вы должны постараться понять меня, – ответил я. – Мне, естественно, ничего другого не остается, как выполнять ваши распоряжения. Но в результате вы не достигнете главного. План перестройки для вас всего лишь предлог и не больше. Ничто не будет улучшено или дополнено – это так называемые изменения ради самих изменений. Безусловно, я сделаю все, что в моих силах. Но в конечном счете вы получите то же самое, как если бы отправили на снос трущоб свои войска. Вы лишь делаете вид, что добиваетесь чего-то грандиозного, а на самом деле впустую расходуете средства.
Некоторое время он молчал, затем, вздохнув, поднялся.
– Никогда не занимайтесь политикой, сеньор Хаклют. Вы слишком большой идеалист. За те двадцать с лишним лет, что я нахожусь у власти, я часто убеждался, что не стоит раскрываться перед людьми до конца. И все же благодарю вас. Надеюсь скоро увидеть результаты вашей работы.
Он протянул руку, только в последнее мгновение поняв, что сжимает в ней распятие. Собираясь переложить его в другую руку, он встретился со мной взглядом и молча раскрыл ладонь.
– Вы верующий? – спросил он.
Я отрицательно покачал головой, и он снова сжал распятие.
– Я вам в некотором роде завидую. Зачастую трудно одновременно быть исправным христианином и успешно руководить страной.
– Я бы даже сказал, что это невозможно, – добавил я. – Ведь решать дела страны – значит заниматься днем сегодняшним, а почти во всех религиях главное – жизнь в потустороннем мире. В этом и скрыто основное противоречие.
– И все же есть цель, к которой мы стремимся, – тяжело вздохнув, проговорил Вадос. – Подлинно христианское правительство для общества верующих – а у нас почти все веруют… Вы должны в ближайшие дни пообедать со мной во дворце. Мне очень редко доводится видеться с иностранцами, которые так близко к сердцу принимают наши заботы. Обычно я встречаюсь с банкирами, ведущими переговоры о займах, промышленниками, добивающимися выгодных тарифов, торговцами, жаждущими прорваться на наши рынки. Иногда я даже завидую тому, кто мог бы, если бы все сложилось иначе, занимать мое место… Однако я, сеньор, видимо, утомил вас. До свидания.
Он опустил распятие в карман, пожал мне руку и снова принялся внимательно изучать карту города.
25
Мне с трудом уже верилось, что всего пять недель назад я был счастлив и горд тем, что именно на меня пал выбор властей Сьюдад-де-Вадоса. Теперь от этих чувств не осталось и следа. Мне предстояло выполнить бессмысленное задание, получить причитающиеся деньги и убраться восвояси. Вот об отъезде я как раз и думал без всякого сожаления.
Мне потребовалось четыре с половиной часа, чтобы подготовить проект центральной монорельсовой станции, который точно соответствовал требованиям Вадоса. Были предусмотрены две новые пассажирские линии, складские помещения и стоянки для автомашин, которые и по праздникам будут заполняться лишь наполовину. Внешне же все выглядело превосходно; я постарался соблюсти все пропорции.
Но беда состояла в том, что в моем проекте не было никакой нужды. Это походило на тот случай, когда вы благодаря отлично поставленной рекламе искусственно создаете спрос, а затем сами хвалите себя за удовлетворение назревших потребностей. По сравнению с проектом, который я подготовил для рыночной площади, где предусматривалась действительно необходимая модернизация, соответствовавшая генеральному плану застройки города, это был план-пустышка.
К концу рабочего дня я передал проект в вычислительный центр. Применительно к нему трудно было говорить о рациональном расходовании средств. Да и какое это уже имело значение!
Я вернулся в отель поужинать.
Когда я уже приступил к еде, в ресторане появилась Мария Посадор. Я не видел ее несколько дней и, признаться, даже стал беспокоиться. Она появилась в обществе мужчины, которого я сразу не узнал, уж очень изменила его облик штатская одежда. Ее сопровождал шеф полиции О’Рурк. Но даже и в штатском он не смотрелся рядом с элегантной сеньорой Посадор.
У Марии Посадор, положение которой в Сьюдад-де-Вадосе нельзя было назвать особенно прочным, было на удивление много весьма влиятельных знакомых. И сегодняшнее несоответствие особо бросалось в глаза. Я осторожно наблюдал за ними и отметил, что О’Рурк ел с аппетитом и мало говорил, а Мария Посадор почти не касалась еды и больше говорила. Время от времени О’Рурк непринужденно хохотал, а его спутница в ответ сдержанно улыбалась. Можно было подумать, что встретились давние и близкие друзья.
Они уже направлялись в бар, чтобы выпить там кофе за шахматами, когда Мария Посадор заметила меня и пригласила присоединиться к ним. О’Рурк сначала посмотрел на нее, потом на меня, потом снова на нее, но промолчал.
Пока он не сделал несколько ходов в ответ на дебют, разыгранный Марией Посадор, его участие в разговоре сводилось к ничего не значащим фразам.
Я не мог представить себе человека, занимающего положение О’Рурка, играющим в шахматы в какой-либо другой стране, за исключением, пожалуй, Советского Союза. В Штатах или на моей родине он, чтобы отвлечься, сыграл бы скорее в покер. Тем не менее О’Рурк разбирался в игре, имел свой стиль, вполне отвечавший его темпераменту: действовал активно, даже агрессивно, сосредоточив внимание на основных фигурах, передвигая пешки лишь для того, чтобы они больше мешали противнику. Эта двоякая тактика была небезупречной, хотя, играй он со мной, ему наверняка удалось бы разделать меня, как мальчишку. Однако Марии Посадор приходилось играть с таким мастером, как Пабло Гарсиа, и вскоре она полностью овладела ситуацией на шахматном поле.
Пытаясь завязать разговор, я сказал:
– Эта игра здесь так популярна, что я удивлен, как это из-за нее не происходит стычек.
О’Рурк высокомерно посмотрел на меня.
– Мы у себя в стране знаем, что шахматы – честная игра, а боремся лишь против того, что нечестно.
Сеньора Посадор возразила.
– Но это не всегда так. Случаются ведь потасовки, если не из-за самих шахмат, то из-за ставок, которые делаются на игроков.
О’Рурк пошел пешкой и довольно улыбнулся.
– Ставки делают дураки. Вообще-то у нас гораздо больше дураков, чем хотелось бы.
Мария Посадор взяла его пешку, и он задумавшись почесал подбородок. Перед тем как сделать ответный ход, он взглянул в мою сторону.
– А сеньор сам играет в шахматы?
– Спросите у сеньоры Посадор, она выиграла у меня без особого труда.
– Сеньор Хаклют хорошо чувствует игру, – ответила Мария Посадор, не отрывая глаз от шахматной доски. – Однако ему не хватает опыта в шахматных комбинациях.
– Тогда ему надо повнимательней следить за происходящим, – вставил О’Рурк.
Он решил рокироваться на ферзевом фланге, правда, так лучше было поступить четырьмя ходами раньше.
– Если не считать того, что в жизни лишь немногие следуют правилам, то, наблюдая внимательно, можно многому научиться.
Мне показалось, что Мария Посадор предпочла бы, чтобы разговор переключился на другую тему. Но я быстро переспросил:
– Каким образом, сеньор О’Рурк?
– Шах, – объявила Мария Посадор, взяв еще одну пешку О’Рурка. – Думаю, Томас имел в виду то же, что не так давно говорила вам я. В реальной жизни, как и в шахматах, надо задумываться не только над ближайшим ходом, необходимо представлять себе всю картину в целом.
Она мило и загадочно улыбнулась и, как мне показалось, хотя я не был уверен в этом до конца, одновременно наступила под столом на ногу О’Рурку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Я встретился с ним в кабинете Энжерса, где он изучал рельефную карту города. Самого Энжерса не было. В кабинете присутствовал еще один человек, который спокойно сидел в стороне. Он изучающе посмотрел на меня, Вадос не обращал на него внимания.
– Пожалуйста, присаживайтесь, сеньор Хаклют, – предложил он. – В трудные времена приехали вы в наш замечательный город, не правда ли?
Я кивнул в знак согласия.
Он откинулся на спинку кресла и опустил одну руку в карман пиджака.
– По существу, сеньор, я пригласил вас, чтобы попросить о любезности.
Он говорил так, будто ему было неловко выступать в роли просителя. Видимо, он хотел польстить мне.
– Вы мой работодатель, – сказал я, пожав плечами.
– Прекрасно!
Вадос посмотрел мне прямо в глаза и улыбнулся.
Он вынул из кармана серебряное распятие размером не больше двух дюймов и во время беседы поглаживал его кончиками пальцев.
– Итак, сеньор, я ознакомился с вашими предложениями относительно сноса трущоб под монорельсовой станцией. Этот документ направлен министру внутренних дел Диасу, и он упомянул о нем вчера во время чрезвычайного заседания кабинета. Документ достаточно аргументирован и носит весьма гуманный характер по отношению к тем, кого он касается. Но, к сожалению, он бесполезен.
– Простите, почему?
Вадос нахмурил брови.
– Сеньор, я рассчитываю на вашу порядочность. Вы никогда до этого не бывали в нашей стране и, вероятно, в скором времени покинете нас и будете работать в Никарагуа, Новой Зеландии или Небраске. Вокруг проекта, который вы предлагаете, разгорелись бурные споры.
– Вполне естественно, – произнес я. – Сеньор президент, как трезвый политик вы должны понимать, что когда поручают какую-то работу и затем говорят, что выполнить ее надо наполовину, то исполнитель легко догадывается, что его хозяева не понимают до конца, что они хотят. Энжерс предостерегал меня, что сеньор Диас наверняка отклонит мои предложения, однако я уверен, что только они могут окончательно разрешить проблему.
Президент лишь устало улыбнулся.
– Окончательные решения нам не подходят, сеньор! Года через два они, может быть, и пригодятся, но сейчас нам просто необходимо выиграть время, чтобы предотвратить надвигающуюся катастрофу. Как вы правильно заметили, Диас не в восторге от вашего плана. Наше правительство в определенном смысле объединяет единомышленников. Это так. Однако приходится иногда при особых обстоятельствах создавать коалиционные правительства, а в ряде стран нашего континента, как вы знаете, постоянно сохраняется чрезвычайное положение. Но я не диктатор, сеньор. Я возглавляю правительство, куда входят люди разных взглядов, которых объединяет общая цель. Диас и я не только давние коллеги, но и старые враги.
Он посмотрел на меня, ожидая ответа. Я пробормотал что-то вроде «я вас прекрасно понимаю, сеньор президент».
– Но кое-что отличает меня от всех остальных. Этот город – возможно, я вам уже говорил – мое детище, я создал его. У меня две должности: я – президент Агуасуля и мэр Сьюдад-де-Вадоса.
Я кивнул.
– Я несу ответственность не только перед народом этой страны, людьми, которые родились здесь, поскольку у них не было другого выбора, но также и перед теми, кто поверил в мою мечту, в мои планы и отказался от всего того, что было уготовано им на родине, чтобы сделать Сьюдад-де-Вадос реальностью. И было бы несправедливо предать этих людей. Хотя за годы моего правления благосостояние Агуасуля возросло, тем не менее наша страна не так уж богата. Если я стану раздавать одной рукой, то другой мне придется отбирать, но все, что я мог бы отобрать, уже обещано другим! Я не могу выделить средства на строительство нового жилья и на обеспечение людей, обитающих в лачугах и хибарах под монорельсовой станцией до тех пор, пока существуют такие же кварталы нищеты в Астория-Негре и Пуэрто-Хоакине. Я должен сдержать обещания, данные моим гражданам – выходцам из других стран. Без них и их помощи здесь ничего бы не было. Усвоив это, вы поймете, почему я попросил вас разработать проект, помогающий нам избавить город от трущоб. Это позволит нам урегулировать разногласия в правительстве, а затем разработать долгосрочные планы. Однако, как вы, сеньор Хаклют, наверное, понимаете, приступи мы сегодня к осуществлению вашего проекта, нам удалось бы расчистить трущобы не раньше чем через два года. Через два года! При нынешней ситуации за это время у нас могла бы произойти революция!
– Думаю, – вставил я, – что революция произойдет гораздо быстрее, если вы просто…
Он перебил меня, гневно сверкнув глазами.
– Если бы я был диктатором и самодержцем, я бы приказал войскам сжечь дотла эти жалкие лачуги и заставил бы их обитателей вернуться в деревню. Я бы сегодня же расстрелял Сигейраса, а других отправил бы в лагеря и тюрьмы! Но я предпочитаю, чтобы граждане моей страны бросали мне под ноги цветы, а не бомбы.
Он швырнул маленькое распятие. Оно глухо ударилось о стол.
– Пожалуйста, сеньор, не учите меня, как управлять страной. Ведь я не предписываю вам, как надо решать ваши транспортные проблемы.
– Честно говоря, – не удержался я, – предписываете.
Он пристально посмотрел на меня, затем ухмыльнулся.
– К сожалению, вы правы, – признался он. – Однако мне бы хотелось, чтоб вы поняли и мое положение.
– Но и вы должны постараться понять меня, – ответил я. – Мне, естественно, ничего другого не остается, как выполнять ваши распоряжения. Но в результате вы не достигнете главного. План перестройки для вас всего лишь предлог и не больше. Ничто не будет улучшено или дополнено – это так называемые изменения ради самих изменений. Безусловно, я сделаю все, что в моих силах. Но в конечном счете вы получите то же самое, как если бы отправили на снос трущоб свои войска. Вы лишь делаете вид, что добиваетесь чего-то грандиозного, а на самом деле впустую расходуете средства.
Некоторое время он молчал, затем, вздохнув, поднялся.
– Никогда не занимайтесь политикой, сеньор Хаклют. Вы слишком большой идеалист. За те двадцать с лишним лет, что я нахожусь у власти, я часто убеждался, что не стоит раскрываться перед людьми до конца. И все же благодарю вас. Надеюсь скоро увидеть результаты вашей работы.
Он протянул руку, только в последнее мгновение поняв, что сжимает в ней распятие. Собираясь переложить его в другую руку, он встретился со мной взглядом и молча раскрыл ладонь.
– Вы верующий? – спросил он.
Я отрицательно покачал головой, и он снова сжал распятие.
– Я вам в некотором роде завидую. Зачастую трудно одновременно быть исправным христианином и успешно руководить страной.
– Я бы даже сказал, что это невозможно, – добавил я. – Ведь решать дела страны – значит заниматься днем сегодняшним, а почти во всех религиях главное – жизнь в потустороннем мире. В этом и скрыто основное противоречие.
– И все же есть цель, к которой мы стремимся, – тяжело вздохнув, проговорил Вадос. – Подлинно христианское правительство для общества верующих – а у нас почти все веруют… Вы должны в ближайшие дни пообедать со мной во дворце. Мне очень редко доводится видеться с иностранцами, которые так близко к сердцу принимают наши заботы. Обычно я встречаюсь с банкирами, ведущими переговоры о займах, промышленниками, добивающимися выгодных тарифов, торговцами, жаждущими прорваться на наши рынки. Иногда я даже завидую тому, кто мог бы, если бы все сложилось иначе, занимать мое место… Однако я, сеньор, видимо, утомил вас. До свидания.
Он опустил распятие в карман, пожал мне руку и снова принялся внимательно изучать карту города.
25
Мне с трудом уже верилось, что всего пять недель назад я был счастлив и горд тем, что именно на меня пал выбор властей Сьюдад-де-Вадоса. Теперь от этих чувств не осталось и следа. Мне предстояло выполнить бессмысленное задание, получить причитающиеся деньги и убраться восвояси. Вот об отъезде я как раз и думал без всякого сожаления.
Мне потребовалось четыре с половиной часа, чтобы подготовить проект центральной монорельсовой станции, который точно соответствовал требованиям Вадоса. Были предусмотрены две новые пассажирские линии, складские помещения и стоянки для автомашин, которые и по праздникам будут заполняться лишь наполовину. Внешне же все выглядело превосходно; я постарался соблюсти все пропорции.
Но беда состояла в том, что в моем проекте не было никакой нужды. Это походило на тот случай, когда вы благодаря отлично поставленной рекламе искусственно создаете спрос, а затем сами хвалите себя за удовлетворение назревших потребностей. По сравнению с проектом, который я подготовил для рыночной площади, где предусматривалась действительно необходимая модернизация, соответствовавшая генеральному плану застройки города, это был план-пустышка.
К концу рабочего дня я передал проект в вычислительный центр. Применительно к нему трудно было говорить о рациональном расходовании средств. Да и какое это уже имело значение!
Я вернулся в отель поужинать.
Когда я уже приступил к еде, в ресторане появилась Мария Посадор. Я не видел ее несколько дней и, признаться, даже стал беспокоиться. Она появилась в обществе мужчины, которого я сразу не узнал, уж очень изменила его облик штатская одежда. Ее сопровождал шеф полиции О’Рурк. Но даже и в штатском он не смотрелся рядом с элегантной сеньорой Посадор.
У Марии Посадор, положение которой в Сьюдад-де-Вадосе нельзя было назвать особенно прочным, было на удивление много весьма влиятельных знакомых. И сегодняшнее несоответствие особо бросалось в глаза. Я осторожно наблюдал за ними и отметил, что О’Рурк ел с аппетитом и мало говорил, а Мария Посадор почти не касалась еды и больше говорила. Время от времени О’Рурк непринужденно хохотал, а его спутница в ответ сдержанно улыбалась. Можно было подумать, что встретились давние и близкие друзья.
Они уже направлялись в бар, чтобы выпить там кофе за шахматами, когда Мария Посадор заметила меня и пригласила присоединиться к ним. О’Рурк сначала посмотрел на нее, потом на меня, потом снова на нее, но промолчал.
Пока он не сделал несколько ходов в ответ на дебют, разыгранный Марией Посадор, его участие в разговоре сводилось к ничего не значащим фразам.
Я не мог представить себе человека, занимающего положение О’Рурка, играющим в шахматы в какой-либо другой стране, за исключением, пожалуй, Советского Союза. В Штатах или на моей родине он, чтобы отвлечься, сыграл бы скорее в покер. Тем не менее О’Рурк разбирался в игре, имел свой стиль, вполне отвечавший его темпераменту: действовал активно, даже агрессивно, сосредоточив внимание на основных фигурах, передвигая пешки лишь для того, чтобы они больше мешали противнику. Эта двоякая тактика была небезупречной, хотя, играй он со мной, ему наверняка удалось бы разделать меня, как мальчишку. Однако Марии Посадор приходилось играть с таким мастером, как Пабло Гарсиа, и вскоре она полностью овладела ситуацией на шахматном поле.
Пытаясь завязать разговор, я сказал:
– Эта игра здесь так популярна, что я удивлен, как это из-за нее не происходит стычек.
О’Рурк высокомерно посмотрел на меня.
– Мы у себя в стране знаем, что шахматы – честная игра, а боремся лишь против того, что нечестно.
Сеньора Посадор возразила.
– Но это не всегда так. Случаются ведь потасовки, если не из-за самих шахмат, то из-за ставок, которые делаются на игроков.
О’Рурк пошел пешкой и довольно улыбнулся.
– Ставки делают дураки. Вообще-то у нас гораздо больше дураков, чем хотелось бы.
Мария Посадор взяла его пешку, и он задумавшись почесал подбородок. Перед тем как сделать ответный ход, он взглянул в мою сторону.
– А сеньор сам играет в шахматы?
– Спросите у сеньоры Посадор, она выиграла у меня без особого труда.
– Сеньор Хаклют хорошо чувствует игру, – ответила Мария Посадор, не отрывая глаз от шахматной доски. – Однако ему не хватает опыта в шахматных комбинациях.
– Тогда ему надо повнимательней следить за происходящим, – вставил О’Рурк.
Он решил рокироваться на ферзевом фланге, правда, так лучше было поступить четырьмя ходами раньше.
– Если не считать того, что в жизни лишь немногие следуют правилам, то, наблюдая внимательно, можно многому научиться.
Мне показалось, что Мария Посадор предпочла бы, чтобы разговор переключился на другую тему. Но я быстро переспросил:
– Каким образом, сеньор О’Рурк?
– Шах, – объявила Мария Посадор, взяв еще одну пешку О’Рурка. – Думаю, Томас имел в виду то же, что не так давно говорила вам я. В реальной жизни, как и в шахматах, надо задумываться не только над ближайшим ходом, необходимо представлять себе всю картину в целом.
Она мило и загадочно улыбнулась и, как мне показалось, хотя я не был уверен в этом до конца, одновременно наступила под столом на ногу О’Рурку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42