Я тоже не понимал. Если защита Г. М. в какой-то степени зависела от «окна Иуды», костюма для гольфа и штемпельной подушечки, то это была очень странная защита.
– В кармане костюма оставалась штемпельная подушечка, которую требовал мистер Флеминг. Я… я надеялась, что вы что-то разузнали. Факт в том, что и костюм, и подушечка исчезли… Господи, я не знала, что в доме кто-то есть!
Последние слова прозвучали так тихо, что я едва их расслышал. Мэри встала, бросила сигарету в огонь и снова превратилась в спокойную и вежливую хозяйку дома. Обернувшись, я увидел вошедшего в комнату доктора Спенсера Хьюма. Его круглое лицо под аккуратно причесанными волосами с пробором в четверть дюйма шириной выражало приличествующее родственнику беспокойство и сочувствие. Выпуклые, как на фотографиях его покойного брата, глаза равнодушно скользнули по мне и окинули взглядом комнату.
– Привет, дорогая, – беспечно поздоровался он. – Ты нигде не видела мои очки?
– Нет, дядя. Уверена, что здесь их нет.
Доктор Хьюм ущипнул себя за подбородок. Посмотрев на стол и на каминную полку, он устремил вопросительный взгляд на меня.
– Это мой друг, дядя Спенсер. Мистер…
– Блейк, – сказал я.
– Здравствуйте, – приветствовал меня доктор Хьюм. – Кажется, мне знакомо ваше лицо, мистер Блейк. Мы нигде не встречались раньше?
– Ваше лицо мне тоже знакомо, доктор.
– Возможно, сегодня утром в суде… – Покачав головой, он посмотрел на Мэри, в которой было невозможно узнать полную энергии девушку, беседовавшую со мной несколько минут назад. – Скверное дело, мистер Блейк. Не задерживайте Мэри надолго, ладно?
– Как идет процесс, дядя Спенсер? – быстро спросила она.
– Так хорошо, как и следовало ожидать, дорогая. К сожалению…
Мне еще предстояло узнать, что у него была привычка начинать речь фразой полной надежды, а потом говорить «к сожалению», сдвинув брови.
– К сожалению, боюсь, что возможен только один вердикт. Конечно, Мерривейл знает свое дело – он наверняка представит медицинское свидетельство, доказывающее безумие клиента без всяких сомнений… Я вспомнил, где видел вас, мистер Блейк! По-моему, вы говорили с секретаршей сэра Генри в холле Олд-Бейли.
– Мы с сэром Генри сотрудничаем много лет, доктор Хьюм, – правдиво ответил я.
Он выглядел заинтересованным.
– Но вы не участвуете в процессе?
– Нет.
– Хмф… Могу я спросить – строго между нами, – что вы думаете об этом злосчастном деле?
– Ансуэлла, безусловно, оправдают.
Последовало молчание. Комнату освещало только пламя в камине, а день стал пасмурным и ветреным. Я не мог определить, какой произвел эффект, выполняя указание «создавать таинственную атмосферу». Но доктор Хьюм достал из жилетного кармана очки с черной лентой, водрузил их на нос и задумчиво посмотрел на меня.
– Вы имеете в виду, что он виновен, но безумен?
– Невиновен и в здравом уме.
– Но это нелепо! Парень явно не в себе. Достаточно одних его показаний насчет виски… Прошу прощения, очевидно, мне не следует это обсуждать. Кажется, во второй половине дня меня вызовут свидетелем. Между прочим, я всегда полагал, что свидетелей держат вместе под наблюдением, как присяжных, но узнал, что так бывает только в некоторых случаях. Обвинение считает, что это дело к ним не относится, учитывая… э-э… очевидный результат.
– Если ты свидетель обвинения, дядя Спенсер, – спросила девушка, – они позволят тебе заявить, что Джимми безумен?
– Вероятно, нет, дорогая, но я постараюсь предположить это. Я обязан сделать это ради тебя. – Он снова многозначительно посмотрел на меня: – Я ценю вашу позицию, мистер Блейк. Понимаю, что вы хотите утешить Мэри и поддержать ее во время тяжкого испытания. Но внушать ей ложные надежды… черт возьми, сэр, это бессердечно! Помни, Мэри, что твой бедный отец жестоко убит, – это вся поддержка, которая тебе понадобится. – Он посмотрел на часы. – Я должен идти – как говорится, время и прилив никого не ждут… Кстати, Мэри, насколько я понял, ты говорила какую-то чепуху о моем старом коричневом твидовом костюме?
Девушка, сидевшая у камина положив руки на колени, подняла взгляд:
– Это очень хороший костюм, дядя Спенсер. Он стоил двенадцать гиней. Ты ведь хочешь вернуть его, не так ли?
Он с беспокойством посмотрел на нее:
– Вот прекрасный пример того, как люди цепляются к мелочам во время великой утраты! Господи, дорогая, почему ты так волнуешься из-за этого костюма? Я же говорил тебе, что отдал его в чистку и, естественно, позабыл послать за ним, когда пришлось думать о стольких куда более важных вещах! Насколько я знаю, он все еще в чистке.
– Выходит, ты отдал его в чистку со штемпельной подушечкой и резиновыми печатями в кармане? А как насчет турецких шлепанцев?
Казалось, ничто в этих словах не могло никого встревожить. Тем не менее доктор Хьюм нервно снял очки и сунул их в карман. Я заметил, как портьеры в дверях шевельнулись, и в комнату заглянул какой-то человек. Света было недостаточно, чтобы хорошо его разглядеть, но вроде бы это был худощавый мужчина с седыми волосами и невзрачным лицом – одна его рука судорожно вцепилась в складку занавеса.
– Очевидно, я так и сделал, дорогая. – Доктор Хьюм пытался говорить беспечным тоном. – На твоем месте я бы из-за этого не тревожился. В химчистке работают честные люди. Ну, мне пора… О, прошу прощения. Это мой друг, доктор Трегэннон.
Человек в дверях отпустил портьеру и слегка поклонился.
– Доктор Трегэннон – специалист по душевным болезням, – улыбаясь, объяснил доктор Хьюм. – А теперь я должен идти. Всего хорошего, мистер Блейк. Не забивайте Мэри голову чепухой и не позволяйте ей проделывать то же самое с вами. Постарайся немного поспать, дорогая. Вечером я дам тебе лекарство, которое поможет забыть обо всех бедах. Как говорит Шекспир, «тот сон, который тихо сматывает нити с клубка забот». Ну, пока.
Глава 6
КУСОК ГОЛУБОГО ПЕРА
Человек на свидетельском месте зала номер 1 Центрального уголовного суда обладал зычным, уверенным голосом. Прокравшись потихоньку в зал, я опоздал на начало очередной фразы.
– …поэтому я, конечно, подумал о штемпельной подушечке. Как говорится, «прими меры предосторожности до прихода врача». Только на сей раз это был полицейский.
Мистер Рэндолф Флеминг был крупным, крепким мужчиной с жесткими рыжими усами, которые лет сорок назад могли бы удивить даже в гвардии. Осанка у него была соответствующая, и держался он весьма уверенно. С наступлением сумерек скрытые под дубовыми карнизами лампы отбрасывали театральный свет на происходящее под белым куполом. Но, войдя спустя несколько минут после начала заседания, я думал не столько о театре, сколько о церкви. Эвелин сердито посмотрела на меня и возбужденно прошептала:
– Ш-ш! Он только что подтвердил показания Дайера о находке тела вплоть до того момента, когда Ансуэлл заявил, что принял наркотик в виски, а они не обнаружили никаких признаков того, что графином или сифоном вообще пользовались. Как выглядела блондинка?
Я шикнул на нее в ответ, так как головы начали поворачиваться к нам, и меня заинтриговало упоминание о штемпельной подушечке.
Мистер Рэндолф Флеминг сделал глубокий вдох, выпятив грудь, и с интересом окинул взглядом зал суда. Его колоссальная энергия, казалось, ободряла присутствующих. Жесткие усы доминировали над массивным двойным подбородком; проницательные глаза поблескивали под сморщенными веками. Невольно приходила в голову мысль, что в одном из них должен быть монокль, а на жестких каштановых волосах – нечто вроде шлема. В промежутках между вопросами, когда движение в зале прерывалось, словно на застрявшей кинопленке, он изучал судью, барристеров и людей на галерее, а когда говорил, подбородок выпячивался и втягивался, как огромная лягушка. Допрос вел Хантли Лотон.
– Объясните, мистер Флеминг, что вы подразумеваете под штемпельной подушечкой.
– Ну, дело было так, – ответил свидетель, втянув подбородок, словно пытался понюхать цветок в петлице своего крапчатого шерстяного пиджака. – Когда мы посмотрели на буфет и увидели, что графин и сифон полны доверху, я сказал обвиняемому: «Почему бы вам по-мужски не признать, что вы это сделали? Взгляните на эту стрелу. На ней отпечатки пальцев, и они наверняка окажутся вашими».
– Что он на это ответил?
– Ни-че-го! Поэтому я подумал о том, чтобы взять у него отпечатки пальцев, так как всегда был практичным человеком. Я сказал Дайеру, что, если бы у нас была штемпельная подушечка – одна из тех, к которой прижимают резиновые печати, – мы могли бы получить хороший комплект отпечатков. Он ответил, что доктор Хьюм недавно купил несколько печатей и подушечку и что они наверху в одном из его костюмов. Дайер вспомнил об этом, так как собирался забрать печати, чтобы они не испачкали карман, поэтому предложил подняться наверх и принести…
– Мы поняли, мистер Флеминг. Вы принесли штемпельную подушечку и взяли у обвиняемого отпечатки пальцев?
Свидетель казался недовольным тем, что его прервали.
– Нет, сэр, эту подушечку мы не обнаружили. Дайер не смог найти нужный костюм, или его там не оказалось, но он достал из ящика стола старую подушечку с фиолетовыми чернилами, и мы получили серию отпечатков пальцев подсудимого на листе бумаги.
– На этом листе? Пожалуйста, покажите его свидетелю.
– Да, это тот самый.
– Обвиняемый возражал против этого?
– Да, немного.
– Что он делал?
– Ничего особенного.
– Повторяю, мистер Флеминг, что он делал?
– Сбил меня с ног, – проворчал свидетель. – Толкнул с такой силой, что я потерял равновесие, ударился о стену и упал.
– Понятно. Он был сердит?
– Да, неожиданно пришел в ярость. Нам пришлось держать его за руки, чтобы взять отпечатки.
– Значит, он внезапно нанес вам сильный удар?
– Да, иначе я бы не потерял равновесие.
– Отлично. Мистер Флеминг, вы обследовали место на стене комнаты, изображенное на фотографии номер 8, откуда была снята стрела?
– Да.
– Маленькие костыли, на которых стрела держалась, выглядели так, будто их резко выдернули?
– Да, они валялись на полу.
Обвинитель заглянул в свое досье. Флеминг расправил плечи и опустил кулак на перила, глядя на суд, как будто призывал всех попытаться подвергнуть сомнению его ответы, но его лоб избороздили мелкие морщинки. Один раз он случайно встретился со мной взглядом, и я, как бывает в таких случаях, задал себе вопрос: о чем в действительности думает этот тип?
Впрочем, не меньший интерес вызывало то, о чем в действительности думает подсудимый. Сейчас он выглядел куда более обеспокоенным, чем утром. Об этом свидетельствовали нервные движения его рук. Он часто бросал взгляд на стол солиситоров в направлении Реджиналда Ансуэлла. Его широкие плечи поникли, а в глазах светилась тревога. Лоллипоп, секретарша Г. М., теперь сидела за солиситорским столом в бумажных нарукавниках, корпя над листом с отпечатанным текстом.
Обвинитель прочистил горло.
– Вы говорили нам, мистер Флеминг, что являетесь членом нескольких обществ лучников и занимались этим спортом много лет.
– Совершенно верно.
– Значит, вы могли бы охарактеризовать себя как авторитет в этой области?
– Думаю, да, – ответил свидетель, кивнув с серьезным видом.
– Я хочу, чтобы вы посмотрели на эту стрелу и описали ее.
Флеминг казался озадаченным.
– Не знаю, что именно вы хотите от меня услышать. Это стандартный тип мужской стрелы из красной сосны, длиной двадцать восемь дюймов, толщиной четверть дюйма, с железным острием и роговым клином в конце, куда вставляется тетива. Вот так.
Он продемонстрировал это жестом, оттянув руку назад и ударившись локтем о подпорку крыши свидетельского места к своему явному удивлению и раздражению.
– Этой стрелой могли выстрелить?
– Безусловно, нет.
– По-вашему, это абсолютно невозможно?
– Конечно, невозможно. Кроме того, на ней были только отпечатки этого парня…
– Должен просить вас не забегать вперед, мистер Флеминг. Почему это невозможно?
– Взгляните на роговой клин! Он так изогнут, что его не приспособить к тетиве.
– Клин был в таком же состоянии, когда вы впервые увидели стрелу в теле покойного?
– Да.
– Пожалуйста, передайте стрелу присяжным для обследования. Благодарю вас. В слое пыли, который, по вашим словам, покрывал стрелу, вы заметили где-нибудь – повторяю, где-нибудь – какие-нибудь следы, кроме отпечатков пальцев?
– Нет.
– Это все.
Обвинитель сел. Покуда стрелу изучали члены жюри, раздалось воинственное рычание, которым Г. М. прочищал горло, прежде чем подняться. Лоллипоп начала делать предупреждающие знаки, по какой-то причине подняв лист с отпечатанным текстом, над которым она корпела. В зале запахло грозой, но Г. М. начал перекрестный допрос достаточно мягко.
– Вы говорили нам, что тем субботним вечером собирались идти в дом покойного, чтобы играть с ним в шахматы.
– Да. – Враждебный тон Флеминга предполагал вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29