Неужели они думают, что часовым приятно стрелять в тех, с кем они еще неделю назад здоровались за руку? И пусть это уже не люди, все равно не так-то просто всадить серебряную пулю в грудь твоего соседа, друга или даже брата.
Естественно, подобные вылазки запрещены. Но это местную золотую молодежь только привлекает. И они изобретают самые разные способы выбраться наружу. Через канализацию, например. На дельтаплане. Или, как это было в прошлый раз, по реке.
Как же! Ведь там, снаружи, так интересно…
Одно радует. Тех, кто все-таки возвращается, причем живым, второй раз за стену никаким калачом не заманишь. Они там были. Они знают. Они видели, каково там снаружи. И больше им туда неохота. Из таких, кстати, получаются хорошие солдаты для нашей армии.
А из тех дурачков, кому нравится ежедневно рисковать жизнью и своей бессмертной душой, получаются хорошие чистильщики.
Поднявшись по лестнице на шестой этаж (не уважаю лифт — слишком уж просто превратить его в смертельную ловушку), я достал из кармашка на поясе ключи. Открыл дверь…
Та-ак. Электричества опять нет. Я чиркнул зажигалкой. С пробками нужно что-то делать… А, нет. Это просто лампочка перегорела. Бывает. Завтра новую вкручу.
Ох, и бардак же у меня.
Только уборку затевать сейчас совсем не хочется. Если честно, то мне вообще затевать ее не хочется. Все равно я сюда, кроме как ночевать, не являюсь. Да и то не всегда.
Так. Куртку — на кресло. Ботинки — под кровать. И пояс туда же. Меч — в угол. Пистолет — под подушку. Раздеваться я не стал. Слишком уж спать хотелось…
* * *
Розовый свет зари на горизонте.
Я стою на крыше дома и безмолвно смотрю вдаль. Говорить больше не о чем. Слова уже ничего не значат. Они мертвы. Я стою на крыше и смотрю на расстилающийся подо мной город.
Бесконечные ряды крыш. Запутанные лабиринты улиц и улочек. Миллионы огней, отражающихся в водах застывшего в ожидании океана.
Океан останется неизменным. Волна готовой сорваться с поводка силы не затронет его. Пылающий Свет небес не коснется его никогда. Обещание, данное тысячелетия назад, хранит его мрачные глубины. Океан будет жить вечно. У человечества такой гарантии нет.
У него есть только надежда…
Облокотившись на хлипкие металлические перильца, я смотрю вниз с крыши дома. До земли метров двести примерно пять или шесть десятков этажей. Точнее, не знаю. Не считал. Дышащая холодным воздухом пропасть жадно пялится на меня, ожидая положенной ей жертвы. Но я не боюсь.
Я ничего больше уже не боюсь… Почти ничего.
Со мной Свет… А за спиной — Тьма.
Я снимаю с головы старую потрепанную бейсболку и несколько долгих секунд смотрю на нее. Потом разжимаю пальцы. И ветер выхватывает ее у меня из рук. Швыряет вниз, закрутив. Я смотрю, как медленно тонет в ненасытной глотке пустоты красная точка.
— Поторопись, человек, — произносит за моей спиной голос, в котором я слышу отдаленное пение труб.
Я киваю. Бросаю последний взгляд в простершуюся под ногами бездну и поворачиваюсь.
Он стоит метрах в пяти от меня, холодный, далекий, чуждый всему человечеству. На идеальном лице синими кусочками льда сверкают глаза. Их взгляд пронизывает меня насквозь, выворачивая наизнанку, копаясь во внутренностях, ощупывая мою душу. Мне не нравится ощущение холодных пальцев в голове, и я ставлю барьер. Противный холодок исчезает.
— Ты многому научился, — внешне спокойно констатирует он.
Я пожимаю плечами:
— У меня было достаточно времени.
— Но теперь его больше нет.
— Да… Теперь его нет.
— Зачем ты отослал своих апостолов? Я некоторое время молчу, опустив голову. Потом устало вздыхаю:
— Они утомили меня.
Свирепый блеск льда в его холодных глазах становится ярче.
— Ты лжешь, человек!
— Да, — послушно соглашаюсь я. — Лгу.
— Скажи правду.
— Хорошо… На самом деле я не хочу, чтобы они видели мою смерть.
— Ты боишься ее?
— Нет… — мотаю головой. — Я не боюсь смерти. Я боюсь будущего. И не хочу, чтобы моя смерть была напрасной.
— Она не будет напрасной. Мир изменится.
— Но в лучшую ли сторону?
Он молчит. Только сверкают глаза, да слабо подрагивают крылья. Так и не дождавшись ответа, я говорю:
— А ведь когда-то я верил в Бога.
— Сейчас уже не веришь?
— Сейчас я его знаю. Это совсем другое… Пора?
— Да-
Я медленно шагаю вперед, протягивая руку. Касаюсь узкой ладони. Стискиваю ее, будто обмениваясь рукопожатием… И чувствую, как через прохладную жесткую ладонь посланника в меня начинает входить сила. Много силы. Больше, чем я мог себе представить. Больше, чем я мог овладеть. Много. Слишком много…
Ощущение реальности теряется мгновенно.
Я — больше не я. Я плыву по волнам незримого океана силы. Я охватываю одним взглядом весь мир, вижу лица всех без исключения людей, живущих под этим небом, узнаю их имена и привычки… Я забываю все и становлюсь тем, кем должен был стать: проводником, посредником, всего лишь инструментом.
Я теряю ощущение времени. Не знаю, сколько это длится: минуты, часы, может быть, дни…
А потом, когда все кончается, я осознаю себя стоящим на самом краю хищно раззявившей пасть бездны. И от падения меня отделяют всего лишь тонкие металлические прутья. С улыбкой на губах я переваливаюсь через них и ныряю в пустоту.
Прохладный воздух бьет по ушам. Я еще успеваю увидеть первые золотые лучи поднимающегося из-за горизонта солнца.
— Это не есть конец, — звучит в моих ушах исполненный силы голос, — а только еще начало!
А потом наступает непроглядная тьма…
* * *
Проснулся я в холодном поту и долго еще лежал тупо пялясь в потолок. Сердце колотилось как сумасшедшее. В голове шумело, как после хорошей попойки.
На улице медленно разгорался новый день. Небо было затянуто тучами. Кажется, в планах у Господа Бога на сегодня записан небольшой дождь. Но мне, честно говоря, плевать на погоду. Хоть дождь, хоть град, хоть снег посреди лета.
Гораздо больше меня волновал сон. Красочный, необычайно реальный— сон, кончающийся бесконечным падением в пустоту и чьим-то спокойным голосом. От этого голоса у меня до сих пор мурашки по коже…
Но не это самое страшное. Гораздо хуже, что этот сон периодически повторяется. Причем в последнее время все чаще и чаще. Только и это еще не все. Есть и другие сны примерно на эту же тему, отличающиеся разве что только деталями. И они тоже время от времени посещают меня по ночам.
Каждый раз мне приходится падать в бездну. Или умирать каким-нибудь иным столь же приятным способом.
Однообразные повторяющиеся сны — это и раньше было плохо. А в наши дни это плохо вдвойне. Если врачи узнают об этом — все. Конец. Вышибут в два счета по состоянию душевного здоровья. И что мне тогда делать? Пойти в армию и по ночам маршировать вдоль периметра? Нет уж. Даже если наши вояки и примут в свои ряды уволенного по одной из самых неприятных статей и с рождения не знающего понятия дисциплина чистильщика, вряд ли мне там понравится.
Поэтому о своих снах я предпочитаю помалкивать. Хотя по уставу должен был доложить после первого же такого случая.
Кстати, надо будет сходить в церковь. Очистить душу. Помолиться. Покаяться в грехах своих бессчетных.
Но это не сегодня… И не завтра.
Вздохнув, я откинул одеяло и сел на кровати. Натужно скрипнули старые ржавые пружины. И, будто бы дожидаясь этого момента, тотчас же требовательно запищал телефон.
Некоторое время я оцепенело таращился на него очумелым взглядом, даже не замечая, как рука сама нырнула под подушку и намертво стиснула ребристую рукоять пистолета. Телефон продолжал надрываться, медленно сползая к краю стола и угрожая в ближайшие несколько секунд сверзиться на пол.
Не успел. Подхватив подпрыгивающую трубку практически в самый последний момент, я машинально прижал ее к уху.
— Да?..
— Здравствуйте, Алексей. Вы уже проснулись?
— А вы как думаете?
Проявлять вежливость с утра пораньше для меня всегда было занятием воистину непосильным. Кстати, кто это вообще звонит? Бросив быстрый взгляд на горящие на экране определителя цифры, я убедился, что номер мне знаком. Даже более чем. Но с кем я говорю?
— Извините, — тут же непритворно повинился приятный девичий голосок, неведомо почему вызвав у меня прилив желчного раздражения. — Я слышала, что вчера у вас был тяжелый день, но время не терпит. Дмитрий Анатольевич просил передать…
— Кто говорит? — рыкнул я, безжалостно прерывая доносящееся из трубки лепетание.
— Маргарита Васильевна Ладыженская… — Девушка, кажется, смутилась окончательно. Даже начала заикаться. — Я здесь новенькая. Из университета… По переводу…
Я набрал полную грудь воздуха… И беззвучно его выпустил.
— Хорошо, Маргарита. Что там просил передать шеф?
— О… Дмитрий Анатольевич хочет, чтобы вы зашли в Управление.
— Когда?
— Сегодня. Прямо сейчас. Вы придете?
— Приду.
— Хорошо, я передам. До свидания, Алексей.
— Приду, — повторил я, возвращая трубку на место. — Приду, куда ж я денусь-то?
Ну вот, нагрубил ни с того ни с сего человеку, и на душе сразу легче стало… Гадство…
Устало потянувшись, я вновь выглянул в окно. Полюбовался на лениво ползущие по небу угрюмо-серые облака. Настроение у меня было точь-в-точь им под стать. Ночной отдых почему-то практически не чувствовался. Такое впечатление, будто я, вместо того чтобы спать, полночи мешки с цементом грузил. Плечи саднили и ныли. Левая рука затекла.
Чего ради шефу приспичило вызвать меня в Управление? Да еще срочно. Что они там опять затеяли? Очередную научно-исследовательскую экспедицию за пределы области? Будь я проклят, если еще раз свяжусь с этими паучниками.
Ладно. Разберемся. Черт побери, куда девался пояс?.. Ага, вот он, под кроватью.
Застегнув куртку, я перекинул через плечо ремень перевязи и по старой неистребимой привычке тут же проверил, хорошо ли вынимается из ножен меч. Сунул в кобуру пистолет, предварительно удостоверившись, что он заряжен. И только потом повернулся к зеркалу.
М-да. Видок, конечно, еще тот: помятый, небритый, опухший словно после недельной пьянки, красноглазый. Ну да ладно. Не на смотрины иду…
Главная контора Управления внешней разведки и зачистки располагалась на месте бывшей железнодорожной академии. Мрачное такое здание по соседству с бывшим парком, откуда давным-давно уже исчезли все деревья, а на клумбах вместо цветов произрастала картошка и капуста. Двери были гостеприимно распахнуты, будто бы приглашая случайных прохожих заглянуть в это щедро окруженное многочисленными и порой весьма страшноватыми легендами заведение.
У входа стояли двое ребят из наших. Курили самокрутки — настоящие сигареты в наше время дефицит страшный, доступный не всякому миллионеру. Одного парня я знал. Другого — нет. Из новичков, наверное. Тем не менее кивнули мне оба. Приятно быть известной личностью… Иногда приятно.
Взбежав по ступенькам, я послушно сдал меч по первому требованию охраны (пистолет можно было оставить) и вскоре был допущен в святая святых — рабочий кабинет нашего дорогого шефа Дмитрия Анатольевича Темникова.
В приемной за столом диспетчера сидела незнакомая мне молодая девушка, обладательница роскошных чуть рыжеватых волос и идеально-точеной фигуры. Чуть склонив голову, она что-то тихо говорила по телефону. Я дружелюбно мотнул головой и кое-как выдавил из себя улыбку, за что удостоился короткого изучающего взгляда из-под опущенных ресниц.
— Вы к кому?
Умница, девочка. Спрашиваешь, к кому я? А чей это вообще кабинет? Не желая изрекать благопристойные глупости, я молча ткнул пальцем в сторону украшенной резной медной табличкой двери и, проигнорировав негромкий протестующий возглас, плавно проскользнул внутрь.
— Задерживаешься, Алексей, — мягко укорил шеф, отрывая глаза от лежащих перед ним бумаг и поглядывая на меня поверх нелепо смотрящихся на его орлином носу очков. — Мы тебя уже давно ждем.
Мы — это он, очевидно, имел в виду себя и того тощего типа, внешне больше похожего на богомола, чем на человека. Восседал этот человек-насекомое в единственном во всем кабинете кресле, несмотря на свою исключительную худобу, каким-то образом заполняя его целиком. Лично я его не знал, но наслышан был достаточно. Ринат Хабибуллин. Начальник нашего аналитического и лабораторного корпуса.
Ну точно: дальняя экспедиция грядет… Только шиш вы меня в нее заманите.
— Не хотелось толкаться по автобусам, — не ощущая за плечом привычной тяжести меча, я нервно повел плечами. — Прогулялся пешком.
Выдвинув стул, я с самым непосредственным видом уселся и закинул ногу на ногу. Шеф укоризненно промолчал, продолжая спокойно разглядывать мою персону поверх очков. Хабибуллин, кажется, и вовсе дремал в своем кресле.
Несколько минут мы молча играли в гляделки. И как ни странно, выиграл именно я. Шеф отвел взгляд первым.
Выдающаяся личность наш шеф. Можно, наверное, сказать даже легендарная. Мастер спорта, опытный фехтовальщик, призер каких-то там соревнований и олимпиад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49