Надела медицинский костюм, спарвейк сверху - холодновато еще - и побежала на кафедру клинической иммунологии, где у нас как раз идет блок.
Мы изучали то, к чему подготовились дома - приобретенные иммунодефициты. Занимались в кабинете, потом пошли в отделение. Трое больных, все взрослые. У одного вирусный иммунодефицит, особенно интересно. Лечение начато уже на онкостадии, больного готовят к пересадке костного мозга. Нас к нему, конечно, не подпустили, так, посмотрели через стекло. Вероятность летального исхода около 30 %. Жаль, конечно, еще не старый мужчина, всего 52 года. Инфекцию подцепил в Илайни, в тропиках. У нас-то это заболевание почти не встречается.
После блока я отправилась в библиотеку. Зачем-то сделала крюк и прошла мимо памятника (заложен в год основания нашей Школы, посвящен Иосту Видайре, знаменитому врачу-хавену, который создал сыворотку от черной лихорадки, причем опыты ставил на себе). Сама не знаю, почему мне хотелось там пройти, не думала же я, что Йэн опять там стоит? Да если бы думала, то не пошла бы. Я села писать историю болезни и провозилась два трислава. Потом отправилась на обед. Потом на лекцию по военке. Я надеялась на лекции увидеть Юлиана, надеялась и предвкушала, но там его не оказалось. Подавив разочарование, я старательно записывала - про медицинскую сортировку на медпункте центурии, про транспортировку раненых. После лекции сегодня у меня тренировка по кьянгу. Значит, если я увижу Юлиана, то только вечером… с ума сойти. Мир стремительно серел и терял краски. Настроение портилось.
… И вот так всегда. Ведь я люблю его! Люблю на самом деле! Наверное, с Йэном - это была не любовь. Расчет, желание выйти замуж, быть как все. Ну… дружба, да. С ним было интересно. Но это не любовь.
Потому что я же не сходила вот так с ума, когда он не появлялся - пусть даже два, три дня. У него всякое бывало, он иногда и спит ведь на работе. Такая служба. А сейчас… Я почти все время хожу несчастная, мне ничего не хочется делать, жить не хочется - потому что Юлиана нет рядом. А вечером он, скорее всего, будет отсыпаться, он же дежурил… и на блоке наверняка был, блок пропускать - себе дороже. Вечером - или отсыпаться, или учить. Но это все равно… я пойду к нему в конвиктус, если там Рэс дежурит, мы с ним договорились. Я просто посижу рядом. Буду смотреть, как он работает или спит. Буду осторожно перебирать пальцами его жесткие кудри. Смотреть в его лицо… Тьфу ты, опять плакать хочется. Господи, да почему же я так страшно, так безумно люблю его? И почему мне кажется, что все это кончится очень плохо… смертью… Да, смертью, но я все равно не могу без него. Лучше смерть, лучше даже ад, чем без него…
Я выскочила из главного корпуса, и сразу сердце мое забилось облегченно и свободно. Он здесь.
Все кончено, все плохое позади. Он здесь, улыбается… ждет меня. Ведь он меня ждет?
— Привет, Крис!
Такой нежный взгляд.
— Привет… - бормочу я, коротко пряча лицо у него на груди. Он быстро отстраняет меня, берет за руку. Это правильно - Юлиан всегда осматривается кругом. Как бы кто не заметил нашего неприличного поведения. Мы сбегаем по ступенькам.
— У нас сейчас Карий дежурит, - говорит Юлиан озабоченно, - пошли в лес? Хоть прогуляемся. Погода хорошая.
Смутно, поверхностно мелькает мысль о тренировке по кьянгу, мелькает и тут же уходит вглубь.
— Идем, - радостно соглашаюсь я.
Все снова хорошо. Все вернулось. Юлиан со мной. Мой любимый. Мое счастье.
И опять - не так, как раньше.
Раньше, рядом с Йэном, зрение становилось острее. Я четко видела верхушки деревьев в лазури, и слух тоже - я различала неслышный ультразвук в пении птиц, мир становился объемнее, полнее, радостнее. Казалось - оттолкнись ногой от земли, и взлетишь.
Вспоминать об этом не хочется. Все это оказалось ложью.
Сейчас я не вижу мира, не слышу птиц. Все, что я чувствую - струящееся тепло, такое родное, такое блаженное. Весь мир заслонило лицо Юлиана. Все ощущения - тепло его руки. Я живу только им. Только в эти блаженные минуты его присутствия. Беседка. Но она больше не причиняет мне боли, и эта надпись на мокром от истаявшего снега столбике - "Маркус + Рита" - ни о чем мне больше не говорит. Юлиан приближается ко мне, и вот я уже в нем, и он во мне, наши губы - единое целое, мир медленно переворачивается. Голова кружится, но мои пальцы вцепились в тонкий изрезанный столбик беседки, словно он еще может чем-то помочь, спасти… от этого сладкого и неминуемого, от этого добровольного моего падения… да почему падения?
В любви нет греха. Сам Спаситель прощал женщин, которые любили. Ведь это же любовь… не знаю… во всяком случае, я же люблю Юли… Его руки движутся под моим спарвейком, под скетой… Они нежно стискивают мои… это очень приятно, но думать об этом - противно. И они проникают ниже. Лучше не думать, совсем… Мне нестерпимо стыдно. Так стыдно, что никакого удовольствия нет… Юлиан совсем близко, он так часто дышит. И мне там, внизу, очень холодно. Сзади холодно, потому что он стащил с меня одежду, а ведь сзади ничего, кроме ледяного мокрого дерева. Неужели обязательно это, прямо сейчас и здесь? Ну я понимаю, мы уже неделю почти не… не делали этого. Негде, некогда. В конвиктусе везде люди, в комнате - товарищи. Да, я люблю тебя, Юлиан, но… Я пытаюсь вырваться, пытаюсь что-то сказать. Юлиан нежно сжимает меня и закрывает мне рот поцелуем. Ладно, ладно… я понимаю. Мужчинам это необходимо.
Юлиан стоит, откинувшись на столбик беседки, тяжело дышит, лицо его раскраснелось, ширинка расстегнута. Я поспешно натягиваю одежду, завязываю, застегиваю… Все, слава Богу. Юлиан тоже застегивает ширинку и снова обнимает меня. Теперь хорошо. Теперь все хорошо. Мы стоим обнявшись, как единое целое. Неподвижно. Сквозь нас струится тепло.
— Глупенькая, ты что плачешь?
— Не знаю, - шепчу я. Рука Юлиана стирает слезы с моих щек.
— Мне очень хорошо с тобой.
— Мне тоже, - отвечает Юлиан.
Я могу умереть за это счастье. Мне бы хотелось умереть прямо здесь и сейчас, потому что это и есть счастье, это и есть любовь… И пусть говорят все, что угодно. Они просто ничего не понимают и никогда не поймут.
Мне ужасно нравится Элис Банрай. Я уверена, что она - лучший врач не только детского, но и всей клиники. Да, некоторым она кажется резкой и ехидной, но зато какой профессионал… И как относится к курсантам! Обожаю дежурить с Банрай.
— Дейлори, когда закончите записи, посмотрите в третьей палате, там сегодня поступил мальчик, потом мы с вами обсудим. Его карту пока смотреть не надо.
— Хорошо.
Я поспешно закончила температурную кривую. Вывела данные на печать. Не понимаю, почему обязательно нужно хранить истории болезни в бумажном виде… Ну да, у нас консервативная профессия, но такие-то пережитки зачем? Принтер противно заскрипел. Банрай уставилась в свой монитор, напряженно размышляя над чем-то. Юлиан сказал бы: "если человек, которого вы особенно уважаете, над чем-то глубоко задумался, скорее всего, это раздумья об обеде". Ну да. Но у Банрай вполне может оказаться, что она и в самом деле думает о сложном пациенте. Я сложила отпечатанные листки в папку. Мимоходом глянула в зеркало - что-то странное с лицом, под глазами опять круги, а ведь я выспалась, вроде бы. Поправила круглую врачебную шапочку на волосах - нам на третьем курсе уже можно носить такие. Пошла к третьей палате.
— Кто здесь новенький? - мальчишки резались в незнакомую мне компьютерную стратегию, один из них неохотно оторвался от монитора, подошел ко мне.
— Я.
Больному было лет 12, самый ершистый возраст. Темные хитрые глаза, волосы ежиком.
— Я доктор Дейлори. Мне нужно тебя осмотреть.
Банрай это любит - подсунуть больного, ничего не объясняя. Попробуй осмотреть и самостоятельно поставить диагноз. Но и я люблю такие задачки.
— Как тебя зовут?
— Тимо.
— Раздевайся.
Мальчишка засопел и неохотно стал стягивать больничную пижаму.
— Ты из какой школы?
— Из святого Лоренса.
— А почему сюда попал? Что с тобой случилось?
— Живот болит, - буркнул Тимо.
При внешнем осмотре ничего особенного не было видно, если не считать розоватых подживающих полосок на спине и ягодицах - из деликатности я не стала спрашивать о них, ясно же, мальчишки часто зарабатывают неприятности на задницу.
— Сейчас болит?
— Не, сейчас нет.
— А когда?
— Ну когда поем… не всегда.
Я включила свет. Что-то мелькнуло в темных глазах мальчика. Я подвела его ближе к лампе. Ну точно. Желтоватые склеры. Теперь мне казалось, что и кожа отливает желтизной. Не поймешь по нему - смуглый.
Я порадовалась за себя - не каждый ведь курсант так запросто увидит такую слабо выраженную желтуху. Заглянула в рот - точно, и на слизистых все хорошо видно. Уложила мальчика и стала пальпировать живот. Он запищал. Ну точно, печень увеличена и болезненная. На пару пальцев увеличена.
— Устаешь быстро?
— Не знаю, - сказал Тимо, - наверное.
Больше, правда, мне ничего обнаружить не удалось. Желчный пузырь, кишечник - все в пределах нормы. Заодно я прослушала сердце и легкие, и тоже ничего не нашла. Единственное, что я выяснила - проблемы с печенью начались у парня не больше недели назад. Кроме того, его иногда тошнит. Больше ничего особенного добиться не удалось.
Банрай выловила меня через пару триславов - я как раз заполнила документацию на сегодня.
— Посмотрели новенького?
— Да.
— Что скажете? - поинтересовалась она, - предварительный диагноз?
Банрай мягко увлекла меня в коридор, на кресла, предназначенные для отдыха больных. Я села и задумалась, сложив на коленях только что отмытые руки.
Так-то ясно, но диагноз вот так сформулировать…
— У него печень увеличена… - начала я, - желтуха… боли в животе после еды. Тошнота.
Банрай одобрительно кивала.
— Формулируйте, Дейлори.
— Ну… если предварительно. Без анализов… Гепатит неясной этиологии, - ляпнула я. Банрай вздохнула.
— Как будете уточнять диагноз?
— Ну сначала общий анализ крови - на гемолиз. Хотя вообще-то у него печень увеличена и болезненная… Потом биохимия - конъюгированный и неконъюгированный билирубин крови. И это… аминотрансферазы. Потом УЗИ - посмотреть надо состояние сосудов и протоков печени, ну и опухоль исключить, - я задумалась.
— Думайте, Дейлори… - подбодрила меня врач. Господи, что ж там еще? Определить вид гепатита…
— Иммуноферментативный анализ на вирусные маркеры… Ну и надо узнать у школьного врача, не было ли контакта с больными гепатитом и приема гепатотоксических препаратов. И вообще… анамнез жизни, не было ли раньше желтухи, врожденные заболевания исключить.
— Угу… угу. Еще какой анализ можно сделать?
— М-м…
— Думайте, Дейлори… Я понимаю, что в школе вас думать не учат, но тем не менее, голова врачу нужна не только для того, чтобы в нее есть.
— Э-э… анализ на антиаллергические антитела…
— Уже лучше, - похвалила Банрай, - ну а теперь я вам расскажу об этиологии. Вы этого не знаете, потому что не умеете собирать анамнез…
— Доктор Банрай!
— Да?
— Ему же двенадцать лет - он только мыкает, не знаю, и все.
— Дейлори, если человек умеет находить контакт с больным, он может правильно собрать анамнез и у пятилетнего ребенка. Вы этого не умеете. Но вы небезнадежны, поскольку все-таки что-то учите иногда. Так вот, - Банрай сделала паузу, - ваш пациент получил поражение печени сразу после перенесенного острого отита. Отит лечили…
— Антибиотиками, - покорно сказала я, понимая, что паузу надо заполнить.
— Правильно. Капомиксом.
— Гепатотоксическое побочное действие?
— Совершенно верно. Плюс наследственная отягощенность - у отца мальчика и его тетки был цирроз. Мальчик попал к нам с токсическим гепатитом. Кстати, Дейлори, вообще-то уже время ужина. Пойдемте?
Мы направились в ординаторскую. Я тихо гордилась про себя тем, что даже заслужила нечто вроде похвалы. У Банрай это очень не легко. Про контакт - ерунда, пацан есть пацан, он не будет излагать все, как на бумаге. И на практике я бы в первую очередь затребовала отчет школьного врача, все ведь внесено в его карту. Но я ведь практически правильно поставила диагноз! Еще до всяких анализов.
Банрай достала две пластиковые коробки с ужином - нам доставляли их из больничной кантины. Протянула одну мне. Поставила чайник. Мы сели рядом за стол. Я чувствовала, что Банрай горит желанием чем-то со мной поделиться.
— Можно мне посмотреть анализы мальчика?
— Нужно, Дейлори. Обязательно. Что я хотела вам сказать…
Я раскрыла свою коробку. По случаю Великого Поста на ужин были картофельные мялки с тушеной капустой. Я быстро перекрестилась. Банрай тоже прервала свою речь и пробормотала про себя молитву.
— Так вот, Дейлори. По поводу антибиотиков. Они были созданы хавенами уже семь веков тому назад, воссозданы после пандемии снова… За это время, конечно, антибактериальная терапия шагнула вперед, не спорю… Но тем не менее, антибиотики изжили себя. У вас уже идет клиническая фармакология?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Мы изучали то, к чему подготовились дома - приобретенные иммунодефициты. Занимались в кабинете, потом пошли в отделение. Трое больных, все взрослые. У одного вирусный иммунодефицит, особенно интересно. Лечение начато уже на онкостадии, больного готовят к пересадке костного мозга. Нас к нему, конечно, не подпустили, так, посмотрели через стекло. Вероятность летального исхода около 30 %. Жаль, конечно, еще не старый мужчина, всего 52 года. Инфекцию подцепил в Илайни, в тропиках. У нас-то это заболевание почти не встречается.
После блока я отправилась в библиотеку. Зачем-то сделала крюк и прошла мимо памятника (заложен в год основания нашей Школы, посвящен Иосту Видайре, знаменитому врачу-хавену, который создал сыворотку от черной лихорадки, причем опыты ставил на себе). Сама не знаю, почему мне хотелось там пройти, не думала же я, что Йэн опять там стоит? Да если бы думала, то не пошла бы. Я села писать историю болезни и провозилась два трислава. Потом отправилась на обед. Потом на лекцию по военке. Я надеялась на лекции увидеть Юлиана, надеялась и предвкушала, но там его не оказалось. Подавив разочарование, я старательно записывала - про медицинскую сортировку на медпункте центурии, про транспортировку раненых. После лекции сегодня у меня тренировка по кьянгу. Значит, если я увижу Юлиана, то только вечером… с ума сойти. Мир стремительно серел и терял краски. Настроение портилось.
… И вот так всегда. Ведь я люблю его! Люблю на самом деле! Наверное, с Йэном - это была не любовь. Расчет, желание выйти замуж, быть как все. Ну… дружба, да. С ним было интересно. Но это не любовь.
Потому что я же не сходила вот так с ума, когда он не появлялся - пусть даже два, три дня. У него всякое бывало, он иногда и спит ведь на работе. Такая служба. А сейчас… Я почти все время хожу несчастная, мне ничего не хочется делать, жить не хочется - потому что Юлиана нет рядом. А вечером он, скорее всего, будет отсыпаться, он же дежурил… и на блоке наверняка был, блок пропускать - себе дороже. Вечером - или отсыпаться, или учить. Но это все равно… я пойду к нему в конвиктус, если там Рэс дежурит, мы с ним договорились. Я просто посижу рядом. Буду смотреть, как он работает или спит. Буду осторожно перебирать пальцами его жесткие кудри. Смотреть в его лицо… Тьфу ты, опять плакать хочется. Господи, да почему же я так страшно, так безумно люблю его? И почему мне кажется, что все это кончится очень плохо… смертью… Да, смертью, но я все равно не могу без него. Лучше смерть, лучше даже ад, чем без него…
Я выскочила из главного корпуса, и сразу сердце мое забилось облегченно и свободно. Он здесь.
Все кончено, все плохое позади. Он здесь, улыбается… ждет меня. Ведь он меня ждет?
— Привет, Крис!
Такой нежный взгляд.
— Привет… - бормочу я, коротко пряча лицо у него на груди. Он быстро отстраняет меня, берет за руку. Это правильно - Юлиан всегда осматривается кругом. Как бы кто не заметил нашего неприличного поведения. Мы сбегаем по ступенькам.
— У нас сейчас Карий дежурит, - говорит Юлиан озабоченно, - пошли в лес? Хоть прогуляемся. Погода хорошая.
Смутно, поверхностно мелькает мысль о тренировке по кьянгу, мелькает и тут же уходит вглубь.
— Идем, - радостно соглашаюсь я.
Все снова хорошо. Все вернулось. Юлиан со мной. Мой любимый. Мое счастье.
И опять - не так, как раньше.
Раньше, рядом с Йэном, зрение становилось острее. Я четко видела верхушки деревьев в лазури, и слух тоже - я различала неслышный ультразвук в пении птиц, мир становился объемнее, полнее, радостнее. Казалось - оттолкнись ногой от земли, и взлетишь.
Вспоминать об этом не хочется. Все это оказалось ложью.
Сейчас я не вижу мира, не слышу птиц. Все, что я чувствую - струящееся тепло, такое родное, такое блаженное. Весь мир заслонило лицо Юлиана. Все ощущения - тепло его руки. Я живу только им. Только в эти блаженные минуты его присутствия. Беседка. Но она больше не причиняет мне боли, и эта надпись на мокром от истаявшего снега столбике - "Маркус + Рита" - ни о чем мне больше не говорит. Юлиан приближается ко мне, и вот я уже в нем, и он во мне, наши губы - единое целое, мир медленно переворачивается. Голова кружится, но мои пальцы вцепились в тонкий изрезанный столбик беседки, словно он еще может чем-то помочь, спасти… от этого сладкого и неминуемого, от этого добровольного моего падения… да почему падения?
В любви нет греха. Сам Спаситель прощал женщин, которые любили. Ведь это же любовь… не знаю… во всяком случае, я же люблю Юли… Его руки движутся под моим спарвейком, под скетой… Они нежно стискивают мои… это очень приятно, но думать об этом - противно. И они проникают ниже. Лучше не думать, совсем… Мне нестерпимо стыдно. Так стыдно, что никакого удовольствия нет… Юлиан совсем близко, он так часто дышит. И мне там, внизу, очень холодно. Сзади холодно, потому что он стащил с меня одежду, а ведь сзади ничего, кроме ледяного мокрого дерева. Неужели обязательно это, прямо сейчас и здесь? Ну я понимаю, мы уже неделю почти не… не делали этого. Негде, некогда. В конвиктусе везде люди, в комнате - товарищи. Да, я люблю тебя, Юлиан, но… Я пытаюсь вырваться, пытаюсь что-то сказать. Юлиан нежно сжимает меня и закрывает мне рот поцелуем. Ладно, ладно… я понимаю. Мужчинам это необходимо.
Юлиан стоит, откинувшись на столбик беседки, тяжело дышит, лицо его раскраснелось, ширинка расстегнута. Я поспешно натягиваю одежду, завязываю, застегиваю… Все, слава Богу. Юлиан тоже застегивает ширинку и снова обнимает меня. Теперь хорошо. Теперь все хорошо. Мы стоим обнявшись, как единое целое. Неподвижно. Сквозь нас струится тепло.
— Глупенькая, ты что плачешь?
— Не знаю, - шепчу я. Рука Юлиана стирает слезы с моих щек.
— Мне очень хорошо с тобой.
— Мне тоже, - отвечает Юлиан.
Я могу умереть за это счастье. Мне бы хотелось умереть прямо здесь и сейчас, потому что это и есть счастье, это и есть любовь… И пусть говорят все, что угодно. Они просто ничего не понимают и никогда не поймут.
Мне ужасно нравится Элис Банрай. Я уверена, что она - лучший врач не только детского, но и всей клиники. Да, некоторым она кажется резкой и ехидной, но зато какой профессионал… И как относится к курсантам! Обожаю дежурить с Банрай.
— Дейлори, когда закончите записи, посмотрите в третьей палате, там сегодня поступил мальчик, потом мы с вами обсудим. Его карту пока смотреть не надо.
— Хорошо.
Я поспешно закончила температурную кривую. Вывела данные на печать. Не понимаю, почему обязательно нужно хранить истории болезни в бумажном виде… Ну да, у нас консервативная профессия, но такие-то пережитки зачем? Принтер противно заскрипел. Банрай уставилась в свой монитор, напряженно размышляя над чем-то. Юлиан сказал бы: "если человек, которого вы особенно уважаете, над чем-то глубоко задумался, скорее всего, это раздумья об обеде". Ну да. Но у Банрай вполне может оказаться, что она и в самом деле думает о сложном пациенте. Я сложила отпечатанные листки в папку. Мимоходом глянула в зеркало - что-то странное с лицом, под глазами опять круги, а ведь я выспалась, вроде бы. Поправила круглую врачебную шапочку на волосах - нам на третьем курсе уже можно носить такие. Пошла к третьей палате.
— Кто здесь новенький? - мальчишки резались в незнакомую мне компьютерную стратегию, один из них неохотно оторвался от монитора, подошел ко мне.
— Я.
Больному было лет 12, самый ершистый возраст. Темные хитрые глаза, волосы ежиком.
— Я доктор Дейлори. Мне нужно тебя осмотреть.
Банрай это любит - подсунуть больного, ничего не объясняя. Попробуй осмотреть и самостоятельно поставить диагноз. Но и я люблю такие задачки.
— Как тебя зовут?
— Тимо.
— Раздевайся.
Мальчишка засопел и неохотно стал стягивать больничную пижаму.
— Ты из какой школы?
— Из святого Лоренса.
— А почему сюда попал? Что с тобой случилось?
— Живот болит, - буркнул Тимо.
При внешнем осмотре ничего особенного не было видно, если не считать розоватых подживающих полосок на спине и ягодицах - из деликатности я не стала спрашивать о них, ясно же, мальчишки часто зарабатывают неприятности на задницу.
— Сейчас болит?
— Не, сейчас нет.
— А когда?
— Ну когда поем… не всегда.
Я включила свет. Что-то мелькнуло в темных глазах мальчика. Я подвела его ближе к лампе. Ну точно. Желтоватые склеры. Теперь мне казалось, что и кожа отливает желтизной. Не поймешь по нему - смуглый.
Я порадовалась за себя - не каждый ведь курсант так запросто увидит такую слабо выраженную желтуху. Заглянула в рот - точно, и на слизистых все хорошо видно. Уложила мальчика и стала пальпировать живот. Он запищал. Ну точно, печень увеличена и болезненная. На пару пальцев увеличена.
— Устаешь быстро?
— Не знаю, - сказал Тимо, - наверное.
Больше, правда, мне ничего обнаружить не удалось. Желчный пузырь, кишечник - все в пределах нормы. Заодно я прослушала сердце и легкие, и тоже ничего не нашла. Единственное, что я выяснила - проблемы с печенью начались у парня не больше недели назад. Кроме того, его иногда тошнит. Больше ничего особенного добиться не удалось.
Банрай выловила меня через пару триславов - я как раз заполнила документацию на сегодня.
— Посмотрели новенького?
— Да.
— Что скажете? - поинтересовалась она, - предварительный диагноз?
Банрай мягко увлекла меня в коридор, на кресла, предназначенные для отдыха больных. Я села и задумалась, сложив на коленях только что отмытые руки.
Так-то ясно, но диагноз вот так сформулировать…
— У него печень увеличена… - начала я, - желтуха… боли в животе после еды. Тошнота.
Банрай одобрительно кивала.
— Формулируйте, Дейлори.
— Ну… если предварительно. Без анализов… Гепатит неясной этиологии, - ляпнула я. Банрай вздохнула.
— Как будете уточнять диагноз?
— Ну сначала общий анализ крови - на гемолиз. Хотя вообще-то у него печень увеличена и болезненная… Потом биохимия - конъюгированный и неконъюгированный билирубин крови. И это… аминотрансферазы. Потом УЗИ - посмотреть надо состояние сосудов и протоков печени, ну и опухоль исключить, - я задумалась.
— Думайте, Дейлори… - подбодрила меня врач. Господи, что ж там еще? Определить вид гепатита…
— Иммуноферментативный анализ на вирусные маркеры… Ну и надо узнать у школьного врача, не было ли контакта с больными гепатитом и приема гепатотоксических препаратов. И вообще… анамнез жизни, не было ли раньше желтухи, врожденные заболевания исключить.
— Угу… угу. Еще какой анализ можно сделать?
— М-м…
— Думайте, Дейлори… Я понимаю, что в школе вас думать не учат, но тем не менее, голова врачу нужна не только для того, чтобы в нее есть.
— Э-э… анализ на антиаллергические антитела…
— Уже лучше, - похвалила Банрай, - ну а теперь я вам расскажу об этиологии. Вы этого не знаете, потому что не умеете собирать анамнез…
— Доктор Банрай!
— Да?
— Ему же двенадцать лет - он только мыкает, не знаю, и все.
— Дейлори, если человек умеет находить контакт с больным, он может правильно собрать анамнез и у пятилетнего ребенка. Вы этого не умеете. Но вы небезнадежны, поскольку все-таки что-то учите иногда. Так вот, - Банрай сделала паузу, - ваш пациент получил поражение печени сразу после перенесенного острого отита. Отит лечили…
— Антибиотиками, - покорно сказала я, понимая, что паузу надо заполнить.
— Правильно. Капомиксом.
— Гепатотоксическое побочное действие?
— Совершенно верно. Плюс наследственная отягощенность - у отца мальчика и его тетки был цирроз. Мальчик попал к нам с токсическим гепатитом. Кстати, Дейлори, вообще-то уже время ужина. Пойдемте?
Мы направились в ординаторскую. Я тихо гордилась про себя тем, что даже заслужила нечто вроде похвалы. У Банрай это очень не легко. Про контакт - ерунда, пацан есть пацан, он не будет излагать все, как на бумаге. И на практике я бы в первую очередь затребовала отчет школьного врача, все ведь внесено в его карту. Но я ведь практически правильно поставила диагноз! Еще до всяких анализов.
Банрай достала две пластиковые коробки с ужином - нам доставляли их из больничной кантины. Протянула одну мне. Поставила чайник. Мы сели рядом за стол. Я чувствовала, что Банрай горит желанием чем-то со мной поделиться.
— Можно мне посмотреть анализы мальчика?
— Нужно, Дейлори. Обязательно. Что я хотела вам сказать…
Я раскрыла свою коробку. По случаю Великого Поста на ужин были картофельные мялки с тушеной капустой. Я быстро перекрестилась. Банрай тоже прервала свою речь и пробормотала про себя молитву.
— Так вот, Дейлори. По поводу антибиотиков. Они были созданы хавенами уже семь веков тому назад, воссозданы после пандемии снова… За это время, конечно, антибактериальная терапия шагнула вперед, не спорю… Но тем не менее, антибиотики изжили себя. У вас уже идет клиническая фармакология?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70