— Я же того выловил, — сказал он, — кто все наши планы воеводе выдавал. Сколько он нашего народа угробил. Вот он. Иуда, — он ткнул пальцем в направлении бледного, сидящего на земле Гришки.
— Неправда! — в отчаянии закричал Гришка и поднялся с земли. — Никого я никогда не продавал! С чего ты взял?
Гришка прекрасно понимал: единственное, что может его выручить сейчас, — это хорошо подвешенный язык. Нужно затеять спор. В этом деле Убивец не особый мастак.
— А правда, с чего ты взял, что он нас продавал? — донеслось из толпы.
— Кто ж тебе это сказал? — поддакнул татарин.
— Так все же ясно, дурило! — прохрипел Евлампий.
— Кому ясно? — не унимался татарин, по привычке улыбаясь во весь беззубый рот. — Неплохо б доказать слова эти. Что у петуха хвост — и в то поверить трудно, пока своими глазами петуха не увидишь. Так люди разумные делают.
— Да чего тут доказывать? — нетерпеливо, с какой-то жадностью заорал Косорукий Герасим. — Пришибить его — и все дела. Никогда этот Гришка мне не нравился. Тоже мне — грамотный. А от грамоты все беды!.. Всех бы грамотных зараз пришибить — насколько б легче жилось.
— Нет, братья родные, суд должен быть, — махнул рукой татарин. — Чтобы все по правилам было. Говори перед всем народом честным, что против Гришки имеешь.
— Рассказать? Ну что ж… Кто знает доподлинно, откуда он, такой умный, на нашу голову свалился? Никто его раньше не видел. Может, сам воевода эту свинью нам на зимнюю дорогу и подложил.
— Надо б там его было в снежку и оставить, — поддакнул Косорукий.
— И все он куда-то ходил, все незнамо где бывал — и как уйдет, так дело шальное проваливается. И где с нами пойдет — тоже все наперекосяк. С починком Старостиным кто все сглазил, кто загодя обо всем воеводе донес? Он и донес. А последнее дело кто сорвал? Он и сорвал! Притом так обнаглел, что уже и не таился. Так свистнул, что весь город переполошил. Как живыми выбрались — не знаю. Он говорит, что стрельцов увидел, вот и поднял тревогу. А кто стрельцов тех видел? Кто? Может, ты, Герасим?
— Не-а, — замотал с готовностью головой Косорукий. — Не было никаких стрельцов. Убить его, язву, побыстрее.
— Но не то главное, — продолжил Евлампий. — Грешным делом и меня сомнения брали, пока вот эту щуку не увидел!
Он схватил за руку Варвару и рывком поставил перед собой. Она пыталась вырвать руку, щеки ее побледнели — больше от ярости, чем от испуга.
— Помните, братцы, эту щучкину дочку? Когда в старостином сельце в засаду угодили, так ты же сам, татарин, в нее впился. А как отпустил, так я ее, эту заразу вредную, прихватил с собой. Но до логова не довел. Почему? Меня по голове кто-то дубиной сзади огрел, хотел жизни лишить, да просчитался, поскольку голова у меня крепкая. Я все думал, кто ж меня так приголубил? А как увидел тварь эту, как она с Гришкой милуется, то сразу понял — он!
Дрожащий от возбуждения толстый Палец уперся в Гришкину грудь. Над толпой пронесся вздох удивления, и Евлампий, довольный произведенным эффектом и воодушевленный, продолжил:
— Чуть брата не убил! Через ведьмину дочь он воеводе все тайны наши передавал, хотел всех нас к погибели привести! — Убивец вновь взялся за топор.
— Не гони лошадей! — крикнул татарин. — Дай теперь Гришке слово сказать.
— Пущай говорит! — заорала толпа.
— Убить всегда успеем.
— Говори, Гришка.
Гришка попытался унять дрожь. Сейчас главное не скатиться в панику, говорить здраво, понятно, попытаться одержать победу. Он должен ее одержать, ибо не только его судьба, а и Варина жизнь зависит от этого. Ведь растерзают вместе.
— Неправильно Евлампий говорит, — начал Гришка, собравшись с духом. — Ведь вы послушайте, что он сочинил. Воевода меня, своего верного холопа, положил на дорогу, чтобы я хитростью в ватагу затесался! Но вы же помните, что я сам чуть не замерз — еле отходили. Да и откуда воеводе было знать, что разбойники по этой дороге едут, и успеть меня им подсунуть? И как он мог надеяться, что они подберут замерзающего?
— Умно молвит, — кивнул татарин.
— А что я о наших планах докладывал, так подумайте, зачем мне в починок Старостин было соваться, ежели я знал, что там стрельцы с винтовыми пищалями ждут. Наоборот, я должен был бы за версту от этого места держаться. Не так?
— Умно.
— Что свист в городе поднял, так ведь там отряд городовых стрельцов был. Если Косорукий их не видел, так это не значит, что их там не было. Так ведь. Хан?
— Правильно говорит, могли там стрельцы быть, — подтвердил татарин.
— Что девку спас — истинная правда. Он ее снасильничать и удушить хотел. А мне жалко стало, что молодая и красивая девка так погибнет. Ну а после полюбили мы друг друга, встречались. К ней я и ходил все время. А что секреты она наши воеводе выдавала… Ее староста пытать хотел, чтобы она меня продала и в ловушку заманила, да ничего не добился. Вот как было на самом деле.
Мнения у ватаги разделились.
— Похоже, Гришка прав. Разумны его слова.
— А я говорю — Убивец прав.
— И тот красиво говорит, и ентот. Поди разберись.
Убивец выпучил глаза, взгляд его, как обычно в припадке бешенства, заметался где-то поверх голов, не задерживаясь ни на ком.
— А я говорю — он нас воеводе продавал! — заорал Евлампий, сжав до боли пальцы на рукоятке топора.
— А я говорю — Гришка правду молвит, — громко прозвучал голос Беспалого. Никто не заметил его появления. Лицо его было в ссадинах, он сильно хромал на правую ногу после недавней схватки.
Отбиться он в починке от стрельцов все-таки сумел, но едва мог идти сам. Варвара помогла ему добраться до логова.
— Это кто же? — насмешливо произнес Убивец, мельком взглянув на Беспалого и не удосужившись даже повернуться к нему. — Уж не Сила ли? А может быть, этот Сила с Гришкой заодно?
— Ну, это ты зря.
— Силу мы знаем, — заворчали разбойники.
— Маловато ты против Гришки накопал, чтобы топором его рубить, — сказал Беспалый. — Братва, сейчас всех собак на Гришку вешаете, а истинный предатель будет смеяться в усы над тем, как вы на невинной шее петлю затянули.
Глаза Евлампия бегали все сильнее, его начало трясти, он был близок к падучей. Казалось, ничего не может его остановить. В порыве он выхватил топор, зарычал, на его губах появилась пена. Все невольно расступились, и вокруг него на три шага образовалось свободное пространство, в котором был только Гришка. Евлампий взмахнул топором, будто примериваясь. Силен он был, немного среди разбойников было таких, кто бы не боялся его, и знал он это, но все равно против воли всей братвы выступить не решился. Поэтому второй взмах топора не снес голову Гришки, а пришелся по бревну, в котором глубоко засело лезвие.
— Хорошо, — вздохнув, неожиданно спокойно произнес Евлампий. — Слов моих недостаточно, чтобы убедить вас, что Гришка виновен. Но кто докажет, что он не виноват? Чтоб порешить все по правилам, есть Божий суд.
— Поединок, — крикнул кто-то возбужденно из толпы.
— Поединок, — кивнул Убивец и подобрал топор.
— Давай!
— Пусть Бог будет судьей!
— Пущай дерутся, — загалдела толпа.
Когда спор не мог быть разрешен явными доказательствами, тогда спорящие по древней традиции вручали свою судьбу Господу и выходили на поединок между собой. Считалось, что в таком поединке Бог обязательно убережет невинного и накажет увечьем или смертью виноватого.
Кто-то протянул алебарду, и растерявшийся Гришка взял ее ослабевшими руками. Оружием он и так, мягко говоря, владел неважно, а уж супротив Евлампия… Можно сразу же под его топор свою голову подставлять.
Разбойники с энтузиазмом провели приготовления, которые заключались в очерчивании круга. Толпой владело лихорадочное возбуждение, накатила волна какого-то сатанинского веселья. Братва предчувствовала занятное зрелище. Разбойники уже бились об заклад на предмет того, кто выйдет победителем. Лишь немногие ставили на мальчишку. А еще меньше было таких, у кого на лице можно было прочесть жалость к нему. Пожалуй, лишь у татарина и Пузо.
— Ну чего, начнем, — бесшабашно захохотал воспрявший духом Убивец. Взмахнул своим жутким топором — от него пошел ветерок.
— Нет! — Варвара кинулась к Евлампию, но тот грубо схватил ее и вытолкнул за круг.
Будто пробуя свою недюжинную силу, Убивец еще раз махнул топором. Было в нем в эту минуту что-то от мясника, готовящегося забить беспомощного теленка.
— Стой! — что было силы крикнул Беспалый. — Гришка имеет право выставить за себя поединщика. Верно?
— Верно! — крикнули разбойники.
— Я его поединщик, — Беспалый выступил вперед.
— Не надо! — крикнул Гришка. — У тебя нога, ты погибнешь.
— Если погибну я, то погибнешь и ты по правилам. Но я верю в милосердие Христово. Все наши судьбы в руках его.
— Хорошо, побьемся с поединщиком, — хмыкнул Евлампий.
Теперь он убивал сразу двух зайцев. Если ему удастся разделаться с Силой, то и Гришку казнят, поскольку Господь укажет поражением поединщика виновность спорящего. Разобраться же с Беспалым Убивец мечтал всегда. Если бы Сила был в нормальном состоянии, то даже такому бойцу, как Евлампий, против него не выдюжить. Беспалый превосходил его значительно в мощи и умении, не говоря уж о том, что огромная дубина давала значительное преимущество перед топором. Но во время драки со стрельцами Беспалому сильно досталось, так что теперь он хромал и левая рука его едва двигалась. Хотя бы несколько часов отдыха — и он бы встал на ноги, но этих часов у него не было. Евлампий, внимательно рассматривающий противника, уже радовался предстоящей победе.
Братва загалдела еще сильнее, возбуждение нарастало. Одно дело скучное и уже предрешенное убийство щенка Гришки, названное поединком. И совсем другое дело, когда бьются два медведя.
Беспалый поднял свою тяжелую дубину с некоторым трудом, не так, как обычно. Схватка началась.
У Убивца был богатый опыт, он хорошо понимал, как использовать свое преимущество. Он не лез на рожон, а кружился вокруг своего хромого противника, наносил молниеносные рубящие удары, которые Беспалый едва успевал отражать.
— Счас сделаем… Скоро уж… — гундосил Евлампий, готовя новый удар. Он знал, что Беспалый так долго не выдержит и падет-таки под обрушившимся на голову топором.
— Ух, — пронеслось над толпой зрителей, когда Сила, понимая свою уязвимость, бесстрашно кинулся в атаку, но подвернул больную ногу и растянулся на траве.
Евлампий взревел, как зверь, и тяжело взмахнул топором. Но Сила оказался проворнее, перекатился по земле и тут же вскочил на ноги. Он взмахнул дубиной и даже вскользь слегка задел Убивца. Тот, заскрипев зубами от боли и ярости, отскочил, лицо его перекосила судорога, но он тут же пришел в себя и опять начал кружить, как кружит ворон над истекающей кровью добычей. Вновь скрестились дерево и железо, и руку Силы прочертила длинная, но неглубокая рана. От толчка он тяжело рухнул на землю.
— Ну усе! — заорал Евлампий и для надежности, обоими руками обхватив ручку топора, в последний раз ударил поверженного противника…
Стук, треск, вскрик… Топор наткнулся на дубину, и оба дерущихся остались безоружными. Убивец прыгнул за оброненным топором, но Беспалый изловчился и изо всей силы ударил его ногой. Евлампий с кряканьем отлетел в сторону и упал на траву. Его топор подобно молнии блеснул в руках Силы. И что-то покатилось по земле. Это была оскаленная в дьявольской усмешке голова Евлампия.
АТЛАНТИДА. ВКУС ПРЕДАТЕЛЬСТВА
Я держал его в руках, — воскликнул Пантеомон. — Он жег вот эту ладонь. И я не мог отвести от него взор!
— «Жало Хрустального змея»? — спросил, вытягиваясь на подушках, Картанаг.
— Именно его. Легендарный камень — брат «Бриллианта Таримана».
— Чепуха! — Картанаг привстал с подушек и потянулся за виноградом, оторвал одну виноградину и сунул ее в рот.
— Я неплохо разбираюсь в камнях. Это был удивительный камень. Я не видел больше камней такой силы, — Пантеомон хотел еще что-то сказать, но запнулся.
— Договаривай. Уж не считаешь ли ты, что Видящий маг нашел амулет амулетов.
— Я не удивился бы, если бы это оказалось именно так.
— Амулет амулетов, — усмехнулся Картанаг. — Ты так и остался базарным фокусником. Твои знания скудны. Твой глаз мутен. Ты знаешь толк в камнях, да? Ха-ха-ха!
— Я знаю толк.
— Но ты не знаешь толка в амулетах, Пантеомон!
— Но ведь…
— Саамарит — это не камень, мой скудный разумом друг.
— Как?
— «Жало Хрустального змея» скорее всего нужно Видящему магу. Чтобы открыть дверь, за которой и хранится Саамарит.
— Где дверь? Как он собирается ее открыть?
— Мне кажется, ты зря ешь хлеб, Пантеомон. — Советник Императора вновь потянулся к блюду, но на этот раз он взял большой сочный гранат с тонкой шкуркой. — Я хочу узнать ответы на эти вопросы от тебя. Именно для этого ты находишься в стане нашего врага.
— Ты узнаешь все, мой господин.
— Я надеюсь. Мне хочется, чтобы ты жил долго. А это возможно, если ты не будешь испытывать мое знаменитое долготерпение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45