— Это была моя комната, когда я был мальчишкой, — пояснил он, слегка улыбнувшись. — Я укрылся здесь вместе со своими воспоминаниями. — Он подтолкнул ее к стулу, потом подошел к своему багажу и вытащил кожаную фляжку. — Отпей немного, я сейчас вернусь.
Во фляжке оказалось бренди, и первого глотка было достаточно, чтобы Джинни совсем расслабилась. Она сидела на стуле и растерянно моргала, чувствуя, как теплая нега разливается по телу. В этом заброшенном уголке дома стояла такая абсолютная тишина, что можно даже было представить: она совсем одна в этом мире. Но тут дверь снова открылась, и вошел Алекс, неся круглый таз и кувшин.
— Я не смог найти настоящей ванны, но это вполне сойдет. Ну-ка, встань. Джинни отхлебнула еще глоток бренди, прежде чем повиноваться.
— Ощущение замечательное, — сказала она.
— Да, только больше тебе нельзя пить, пока не поешь, — сказал он, забирая у нее фляжку и начиная раздевать со спокойной отстраненностью. — Вставай в таз. — Она подчинилась беспрекословно и замерла, слегка покачиваясь, пока Алекс обтирал ее прохладной водой из кувшина. — Нет, ты определенно похудела, — сказал он, проводя губкой по ребрам, приподнимая ее грудь ладонью свободной руки.
— Я сама могу это сделать, — пробормотала Джинни, хотя в ее состоянии полного изнеможения ощущение того, что тебе не нужно командовать, было просто замечательным.
— Ты слишком устала, чтобы сделать это как следует, — спокойно ответил Алекс, проводя губкой между ее бедер. — Три дня ты не снимала одежды и не выходила из комнаты. Ты крайне нуждаешься в мыле и воде.
Джинни слабо засмеялась, но не стала возражать. Ее глаза вновь и вновь обращались к матрацу, который, казалось, становился все притягательнее с каждым взглядом. Раздался стук в дверь, и Алекс, накинув ей на плечи полотенце, направился туда. Она услышала, как Пейшенс сказала что-то неуверенным голосом, и Алекс ответил более мягко, чем разговаривал с ней раньше. Он вернулся в комнату, неся в руках дымящуюся миску и кусок ржаного хлеба.
— Я слишком устала, Алекс, — запротестовала Джинни, зная, что еда для нее.
— Тебе нужно немного поесть, — ответил он. — Завтра мы должны будем выступить. Поход будет очень тяжелым, и ты должна быстро восстановить силы.
Он покрошил хлеб в наваристый бульон и терпеливо подбадривал ее с каждой ложкой, перемежая еду глотками бренди. Наконец он позволил ей лечь, и матрац оказался как раз таким мягким и пышным, как она и мечтала. Она утонула в нем и заснула еще до того, как Алекс укрыл ее покрывалом.
Он тихонько вышел из комнаты, хотя вряд ли Джинни разбудило бы даже землетрясение, и направился на галерею, где остальные ужинали.
— Вы ужинали, кузен Алекс? — осторожно спросила Пейшенс. До этого никто не оказывал ему знаков внимания, не говоря уже о дружеском отношении, за исключением Джоан.
— Еще нет, Пейшенс, — ответил он с теплой улыбкой, преобразившей его обычно непроницаемое лицо солдата. — Я хочу сначала переговорить с Джоан, потом поужинаю с моими офицерами. — Джонатан Маршалл фыркнул при этих словах. — К полудню завтрашнего дня мы уедем отсюда, Джонатан, — бесстрастно произнес Алекс. — Больше вы меня не увидите, могу вас заверить.
— А госпожа Кортни? — требовательно спросила тетя Марта. — Ты оставишь ее помогать Джоан?
— И не подумаю! — воскликнул Алекс. — Не ее дело взваливать на себя заботы Грэнтемов. Это вы должны поддержать Джоан, и у вас это выйдет получше, если вы не будете столько времени жаловаться! — С этими словами он прошел в комнатку, где оставались его маленький племянник с матерью.
— Алекс, тебе не следовало говорить это Марте. У нее ведь воспаление суставов, и она почти все время мучается. Джинни сказала, что приготовит для нее компрессы.
— Джинни спит, и я постараюсь, чтобы так и было вплоть до нашего завтрашнего отъезда, — заявил Алекс решительно. — Она почему-то считает своим долгом помогать страждущим, где бы их ни встретила, и я, похоже, никак не могу отучить ее от этого.
Джоан слегка улыбнулась.
— Ты не приподнимешь маленького Джо? Я хочу дать ему еще этого настоя. Уверена, что именно он спас его. Джинни давала его ему каждые два часа.
Алекс сел на матрац и приподнял худенькое тельце, шепотом успокаивая малыша, когда Джо захныкал.
— Ты справишься одна, Джоан? — прямо спросил Алекс.
— Теперь да. Если бы ты не приехал, не знаю, что произошло бы. Джо умер бы, я уверена, а я… — Она пожала плечами. — Я была на грани… не имея больше ни сил, ни надежды. Сейчас я снова окрепла, и мы проживем, пусть не в полном довольстве, но без особых лишений. — Она помолчала какое-то мгновение. — Я только надеюсь, что, когда твои братья узнают о твоей помощи, они не осудят меня слишком жестоко за то, что я приняла ее.
— Они не всегда были лишены здравого смысла.
— Да, — согласилась Джоан, — но их враждебность выходит за рамки разумного. Я молюсь, чтобы вы не встретились друг с другом, иначе пролившаяся кровь ляжет темным пятном на герб семьи Грэнтемов.
— Если это будет зависеть от меня, то братской крови не прольется, — тихо сказал Алекс, и Джоан почувствовала огромное облегчение, хотя и не знала отчего. Может, оттого, что Алекс распоряжался не только своей судьбой; его власть распространялась значительно дальше, так что и доверить ему можно было гораздо больше.
— А Джинни? — Эта мысль естественно вытекала из предыдущей. — Ее будущее с тобой?
— Я бы хотел этого, — ответил он. — Но будущее — всего лишь химера, моя дорогая Джоан. Когда эта война наконец закончится, если мы еще будем живы и я останусь целым и невредимым, а не каким-то обрубком войны, тогда и посмотрим.
Глава 17
— Джинни, мы должны ехать немедленно! — Алекс мерял шагами галерею, звеня шпорами, держа руку на эфесе шпаги и пытаясь обуздать растущее нетерпение.
— Еще минутку, — ответила Джинни через плечо. — Не могли бы вы немного пошевелить запястьем, мадам? Знаю, что это больно, но хочу проверить движение сустава. — Тетя Марта, тяжело вздыхая и пыхтя, повиновалась и издала жалобный стон.
— Я приготовлю компресс, чтобы уменьшить воспаление. — Джинни выпрямилась. — Пейшенс, если вы пройдете со мной на кухню, я покажу, как это делается, чтобы вы сумели приготовить свежий настой, когда я уеду.
Алекс тихо выругался и вышел из галереи, направившись во внешний двор, где под сгущающимися тучами собрались офицеры полка.
— Мы вынуждены подождать, — отрывисто произнес он сквозь сжатые зубы, — пока госпожа Кортни не приготовит тете Марте лекарство от артрита. — Офицеры благоразумно молчали, стараясь сохранить непроницаемое выражение на лицах. Алекс взглянул на небо. — Скоро начнется настоящий потоп, — пробормотал он. Спустя пять минут он рявкнул: — Дикон, приведи ее!
Ясно, что это приказ: терпение генерала иссякло. Дикон бегом бросился в дом.
— Джинни? — крикнул он в холле. Ответом было только эхо, и он взлетел вверх по сломанной лестнице, остановился, услышал голоса и без всяких церемоний ворвался в галерею. — Прошу… прошу прощения, — с трудом выговорил он при виде негодующих лиц. — Но Джинни, ты должна сейчас же идти. Генерал вот-вот взорвется.
— А, ерунда. Еще пять минут ничего не изменят, а я обязательно должна увидеть маленького Джо перед отъездом. — Ну вот, мадам. Так лучше? — Она снова повернулась к тете Марте.
— Джинни, ну, пожалуйста, — настоятельно умолял ее Дикон. — Ты не понимаешь. Полк выстроен и готов к маршу. Генерал не потерпит промедления. — Дикон был не на шутку встревожен.
— Очень хорошо, я сейчас иду, — сказала Джинни. — Скажи ему, что я иду. — Она подошла к матрацу в углу, куда перенесли малыша теперь, когда опасность инфекции миновала.
Адъютант замер в нерешительности. Он не смел вернуться к генералу без Вирджинии, ведь это будет равносильно неповиновению, но чем дольше он будет медлить, тем сильнее будет гнев командира.
Джоан правильно истолковала выражение его лица.
— Джинни, я провожу тебя вниз, — сказала она с мягким смешком. — Этот бедный молодой человек выглядит так, словно его вот-вот четвертуют.
— Временами ваш деверь просто настоящий деспот, — сказала ей Джинни без обиняков. — Но лично меня это не пугает. — Она внимательно осмотрела глаза мальчика и нащупала пульс — Если не позволять малышу перенапрягаться, то ухудшения, думаю, не будет. Продолжайте давать ему лекарство. Оно приготовлено из наперстянки и поддерживает сердце.
— Джинни, — почти простонал Дикон, и она поднялась с колен.
— Да, Дикон, иду. — Но прежде она обошла всех в комнате, по очереди прощаясь с каждым. Джоан с трудом удавалось сохранять серьезность, особенно когда они вышли во двор, а Джинни непринужденно извинилась перед Алексом, лицо которого было темнее тучи.
Алекс сжал кулаки и в мрачном молчании ждал, пока женщины наконец простятся. Раздраженный нерасторопностью Джинни, он схватил ее за талию и поднял в седло.
— Хотя ты и была гражданским человеком последние три дня, — заявил он с негодованием, — прошу запомнить, что теперь ты снова в армии, Вирджиния Кортни, и нельзя заставлять весь полк ждать из-за прихоти какой-то упрямицы.
— У меня были дела, — возразила Джинни, понимая, с каким интересом следят все присутствующие за их бурной перепалкой, но не в силах принять публичный упрек, не защитив себя.
Алекс предпочел проигнорировать се слова и подошел попрощаться с Джоан.
— Думаю, никогда за тобой не останется последнее слово, — прошептала Джоан со смешком. — Госпожа Кортни не по зубам простому генералу.
Алекс невольно улыбнулся.
— Боюсь, ты права, сестра, но я все же буду пытаться. — Они молча обнялись, зная, что, возможно, это последняя их встреча. Алекс вскочил на Буцефала, и группа выехала через арку в парк, где был построен полк.
Забили барабаны, и полк двинулся вперед под нависшим свинцовым небом, Алекс ни разу не обернулся, но Джинни смотрела на дом до тех пор, пока он не скрылся из вида, К Джоан Маршалл она почувствовала то, чего не испытывала раньше, — чувство сестринской близости, общность интересов и переживаний, которая возникла не только благодаря схожести жизненного опыта, но и просто потому, что обе они — женщины. У Джинни не было настоящих подруг среди женщин; в детстве был Эдмунд, и другой дружбы ей тогда не нужно было. Сестры ее мужа не скрывали своей неприязни по отношению к ней, и еще три дня назад она бы сказала, что дружба с представительницами своего пола ее не интересует, ей это совсем не нужно. Сейчас она глубоко сожалела о том, что оставляла позади и так быстро теряла то, что едва успела обрести.
Она искоса взглянула на Алекса. Выражение его лица все еще было несколько суровым, но трудно сказать, в чем причина, — то ли в том, что все были вынуждены дожидаться ее, то ли в том, что он покидает родной дом и, возможно, навсегда. Никто не склонен был нарушать его молчание, и атмосфера стала такой же тяжелой, как и тучи над головой.
— Сколько мы сегодня проедем? — решилась наконец Джинни.
— До дальних окраин Лондона, — сердито ответил он. — Когда начнется дождь, темп замедлится, а мы и так уже на два часа опаздываем.
— Я не задержала вас на два часа, — запротестовала Джинни.
— Мне ужасно не хотелось будить тебя, и я перенес время похода. Теперь мы должны идти без остановок, пока не наверстаем упущенное.
Джинни решила, что продолжать разговор бесполезно, и замолчала. Дождь начался через полчаса. Он полил безостановочным и беспросветным потоком, превратившим землю в густую желтую грязь, которая хлюпала под копытами лошадей и сапогами солдат. Дождевые капли текли по шее Джинни холодной струйкой. Тяжелая саржа платья промокла, облепила ноги и безжалостно терла между ног, поскольку Джинни была вынуждена двигаться в седле в ритме шага Джен. Никто не разговаривал; каждый в одиночку переносил невзгоды. Лишь Алекс и полковник Бонхэм перекинулись несколькими словами по поводу получасового привала.
Джинни не знала, что лучше — отдых или движение. Она думала, что если спешится и сможет на какое-то блаженное мгновение оторвать прилипшую ткань от стертой кожи, то возвращение в седло будет равносильно агонии. Она с завистью думала о кожаных бриджах мужчин, почти не промокавших под дождем: капли сбегали по ним словно по маслу.
Командиры решили не останавливаться, и долгий, мрачный путь продолжался. Спустя шесть часов все силы, накопленные за время сна, иссякли, и Джинни чувствовала себя такой же смертельно усталой, как и после трех бессонных ночей. Но она даже не представляла, что тут можно изменить. Было немыслимо просить Алекса об особой снисходительности, потребовать, чтобы он остановил весь полк на ночь из-за того, что ей нужно отдохнуть и смазать растертую кожу. Он предупреждал ее, что поход будет тяжелым, и она приняла его условия, но беспросветный дождь, мокрая саржа и бесконечная усталость давали о себе знать.
В конце концов, она впала в подобие забытья, наполненного физическими страданиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70