— Мое терпение наконец иссякло, — спокойно произнес Саймон. — Вы на редкость утомительны, Беккет, и я уже до смерти устал от вашего интереса к моей жене. Пока я еще остаюсь под крышей замка Равенспир, вам придется убраться отсюда.
Почти играючи он поднял руку, и ноги Беккета окончательно оторвались от земли. Жилы вздулись на руках графа все мышцы были напряжены.
— Со мной здесь десять человек, это мои друзья и солдаты, которые будут сражаться за меня до последней капли крови. Если я еще хоть раз увижу вас поблизости от моей жены, поверьте, вы уже никогда в жизни не сможете овладеть женщиной. В боях и походах мы много чему научились… И эти приемы хорошо действуют на мужчин, которые любят волочиться за женщинами. Не заставляйте нас применять наши знания на практике.
Он подержал Оливера в воздухе еще несколько секунд, которые показались тому вечностью, потом разжал пальцы, небрежно отряхнул их, повернулся к Беккету спиной и медленно, прихрамывая, направился к конюшне, где ждала его Ариэль.
Оливер встал на ноги, потирая шею. Он готов был отдать все на свете за то, чтобы броситься на спину этому калеке, сбить его на землю и ударить лицом о булыжники, которыми был вымощен двор. Но он не осмеливался сделать это. Хоуксмур повернулся к нему спиной с уверенностью кота, играющего с мышью, и Оливер застыл в бессильной злобе.
Ариэль дрожала всем телом, обхватив себя руками за плечи. Когда она увидела, что Саймон направляется к ней, ей захотелось выбежать навстречу и броситься ему на грудь. Она не могла перенести того, что он слышал все ужасные слова, грязные оскорбления, которыми обливал ее Оливер… человек, ласками которого она — спаси ее Бог! — когда-то наслаждалась.
Немного не дойдя до жены, Саймон остановился. Он молча смотрел на нее, и она отвечала ему взглядом загнанного животного. Ариэль снова задрожала всем телом, понимая, что не сможет вынести его прикосновения. Не сможет вынести прикосновения любого человека, который смотрит на нее с таким нескрываемым презрением и отвращением.
— Ты как-то сказала, что Беккет был твоим любовником около года.
Голос Саймона ничего не выражал, но она расслышала в нем нотки презрения. Не в состоянии произнести ни слова, она лишь сделала горестный жест рукой.
— И что ты только нашла в этой мерзкой крысе?
Саймон не хотел, чтобы вопрос прозвучал столь презрительно, но ничего не мог поделать с собой. Всплывшее в памяти воспоминание о распростертом под Беккетом теле Ариэль вечером после свадьбы саднило ему душу.
Ариэль густо покраснела, потом побледнела, став белее снега. Губы ее посерели, глаза вдруг запали и подернулись серой пеленой. Но, как всегда, она ответила выпадом на выпад.
— Полагаю, милорд, я испытывала к нему те же чувства, что и к вам, — с горечью произнесла она сдавленным голосом. — Страсть, разве не так вы однажды назвали это чувство? Вожделение. Разве между нами не то же самое? И если я могу испытывать его с вами, то почему мне нельзя было испытать его с Оливером? Человеку свойственно удовлетворять свои потребности. Да, Оливер далеко не самый великолепный любовник, я с готовностью признаю это. Но ведь тогда мой выбор был так ограничен.
Повернувшись на каблуках, Ариэль быстро зашагала прочь с высоко поднятой головой, хотя слезы гнева и презрения текли по ее лицу. Она никому не позволит унижать себя! И уж тем более этому проклятому Хоуксмуру. Неужели он не в состоянии понять, как ей было здесь одиноко, как она нуждалась хоть в чьем-то внимании, пусть даже такого ничтожного человека, как Оливер?
Но ему не было дела до ее тогдашнего состояния. Хотя теперь это не имеет ни малейшего значения. Все кончено, краткая комедия их семейного блаженства подошла к концу. И она отряхнет со своих ног прах Равенспира и своего замужества с величайшим наслаждением.
Саймон даже не пытался догнать жену. Сказанные ею горькие слова буквально пригвоздили его к месту, заставив вспомнить, в какой враждебной, жестокой атмосфере она выросла, одна, без единого любящего человека рядом. Возможно, он был излишне резок, но все же не настолько, чтобы вызвать ее почти злобный ответ.
Неужели она и в самом деле не испытывает к нему никаких чувств? Это могло объяснить ее отстраненность от него в последнее время, ее напряженность, но не могло объяснить теплоту и почти нежность, ее юмор. Значит, все это было только результатом вожделения, которое она испытывала к нему, как к единственно возможному объекту!
Саймон выругался вполголоса, понимая, что не верит ее словам, сказанным в раздражении. Но все равно эти слова ранили его.
Прихрамывая, он решительно направился к замку, решив предпочесть пьяный разгул большого зала обществу своей жены…
Глава 19
Карету Елены трясло и подбрасывало, когда она спускалась с холма при въезде в Эли. Сгущалась темнота зимнего вечера. Она устала и начинала чувствовать неуверенность, решившись явиться незваной с визитом к новобрачной.
Она выехала из дома утром, довольно рано, и должна была приехать в замок Равенспир вскоре после полудня — вполне подходящее время для визита. Если бы последовало приглашение переночевать в замке, то она вполне могла бы принять его, не нарушая всех правил приличия.
Но с самого начала путешествия ее преследовали неудачи, и в такое время являться с визитом было уже просто невозможно. Теперь ей предстояло провести ночь где-нибудь в Эли и послать записку в замок Равенспир с нарочным. Едва ее карета миновала Хантингтон и проехала еще несколько миль, как переднее колесо попало в огромную выбоину на дороге, присыпанную снегом и потому незаметную. Колесная ось треснула, карета накренилась набок, и Елене пришлось выбираться из экипажа через окно.
Она уже была готова прервать свою так неудачно начавшуюся поездку, но тут ей на выручку пришел проезжавший мимо молодой сквайр, загоревшийся желанием помочь попавшей в беду красавице. Не слушая ее протестов, он погрузил Елену, ее служанку и чемодан на свою двуколку и довез их до Хантингтона, где помог достать новую карету. Елена отдалась на волю судьбы, с удовольствием позволив этому решительному и заботливому молодому человеку принимать решения за нее.
Согласно воле своего покойного мужа, она получила материальную независимость и абсолютную свободу в принятии всех решений, касающихся ее самой и ее детей. Нечасто вдова приобретала такое уважение и признание, и Елена ценила это, хотя порой ей и хотелось, чтобы ее окружила заботливым кольцом пара сильных мужских рук.
Когда нанятая, карета, управляемая ее собственными кучером и форейтором, застучала по мощенной булыжниками мостовой рядом с постоялым двором, Елена выглянула из окна. Ранние сумерки уже сгущались над сырой равнинной местностью. Над кронами деревьев, подыскивая места для ночевки, кружились и кричали грачи. Понюхав воздух, Елена поняла, что вот-вот все вокруг затянет туман. Уроженка этих мест, она чутьем определяла скорое появление такого тумана, который плотной пеленой затягивал все вокруг, скрывал все ориентиры, сгущаясь с каждой минутой.
Саймон хотел взять на себя все заботы о ней. Было время, когда он ничего другого и не желал. После кончины Гарольда он постоянно подталкивал Елену к этому решению, впрочем, весьма тактично, прекрасно понимая ее щекотливое положение, но и не делая тайны из своих намерений. Он хотел, чтобы она стала его женой. Он хотел, чтобы она родила ему детей. Он хотел любить ее и заботиться о ней — хотел вернуть то эмоциональное состояние, которое они когда-то промотали с беспечностью юности и которое могли обрести только в те далекие годы.
Но было уже слишком поздно. Она не могла отказаться от своих детей. Даже ради Саймона. Не могла променять их на безмятежную жизнь. Видеть их только от случая к случаю, не растить их, томительно ожидать для них разрешения погостить в материнском доме? Нет, на такое она была не способна.
А теперь Саймон женился на женщине из рода Равенспиров, и больше нет смысла фантазировать.
Елена коснулась своего лица. Неужели когда-нибудь ее кожа станет похожей на пергамент? Не становятся ли глубже «гусиные лапки» мелких морщинок в уголках глаз? Интересно, что представляет собой эта новая графиня Хоуксмур? Без сомнения, она молода. На двенадцать лет моложе ее, Елены. И разумеется, ослепляет красотой своей юности. Жизнь пока не наложила отпечатка на чистые линии ее лица и тела. Взгляд ее еще не отягощен заботами и печалями, которые неизбежно приносят с собой прожитые годы.
Завернув, карста со скрипом остановилась у ворот постоялого двора, и конюх открыл пассажирам дверцу. Елена, пригнувшись, вышла вслед за своей горничной, розовощекой молоденькой девушкой, которая тут же проказливо улыбнулась конюху и притворно-строгим тоном велела ему поосторожнее обращаться с багажом ее светлости.
Парень кивнул ей и взвалил кожаный сундучок себе на плечо. Владелец постоялого двора, сообразив, что у него собираются остановиться далеко не простые путешественницы, уже спешил к ним, чтобы проводить ее светлость в самые лучшие апартаменты.
Елена терпеть не могла останавливаться на постоялых дворах. Этот, правда, был лучшим в Эли, но сам городок не стоял на перекрестке оживленных дорог, поэтому даже в лучшем постоялом дворе останавливались лишь проезжие из местных путешественников. Лучшие апартаменты оказались довольно тесными, в них пахло затхлостью, окна выходили на улицу, которая в это время дня была достаточно тиха, но крики грачей могли кого угодно свести с ума.
— Могла бы я послать какого-нибудь из ваших парней с запиской в замок Равенспир? — спросила Елена, бросая перчатки и шляпу на небольшой столик при входе и сразу же замечая полоску пыли, не вытертую во время уборки горничной.
— Сейчас, мадам?
Хозяин постоялого двора перехватил ее взгляд и быстро провел уголком фланелевого фартука по крышке столика.
— Но до него всего три мили, — сказала Елена, ежась от сырого холода, который не мог прогнать даже пылающий в камине огонь.
«Постельное белье обязательно окажется влажным», — подумала она.
Хозяин поправил огонь в камине.
— Я могу послать Билли Потса. Вы разрешите предложить вам молочного пунша, чтобы согреться?
— Лучше чаю, — мягко отказалась Елена. — А на ужин суп и омлет.
— И бутылку лучшего бургундского? — с надеждой предложил хозяин.
— Благодарю вас, только чай.
И она села за стол, раскладывая на нем свой кожаный бювар, в котором всегда было несколько листов бумаги, гусиное перо и кожаная чернильница.
Хозяин постоялого двора склонился в почтительном поклоне и оставил знатную, но не слишком выгодную посетительницу наедине с ее посланием.
Елена написала два письма. Одно из них она предназначила леди Хоуксмур, сложила его и вложила во второй лист бумаги, который запечатала разогретым на свечке сургучом и адресовала на имя лорда Хоуксмура.
Билли Потс с готовностью отправился выполнять ее поручение. Паренек прекрасно знал эти места и пустился напрямую, пролезая под оградами и перепрыгивая через канавы, в результате чего сократил три мили до замка Равенспир по проезжей дороге до полутора миль напрямик.
Вбежав через полчаса в ворота замка Равенспир, он обнаружил, что внутренний двор замка ярко освещен пылающими по периметру замка чашами с налитым в них маслом и факелами. Гости развлекались чем-то напоминавшим средневековые рыцарские турниры — всадники сбивали подвешенный на высоком шесте мешок с овсом, целясь копьем в шест. Каждый раз, когда всадник, попав копьем в шест, но не успев увернуться от мешка, летел на землю, зрители разражались хохотом и аплодисментами, а неудачник должен был одним духом осушить большую чашу бургундского.
Билли Потс смотрел на это зрелище расширенными от изумления глазами. Ему случалось слышать рассказы о том, что происходило за стенами замка Равенспир, но такое было недоступно его воображению. Зрители в роскошных одеждах, поверх которых были наброшены меховые куртки, с разгоревшимися от вина и холодного воздуха лицами поразили его.
— Что это ты делаешь здесь, парень?
Мальчишка, собиравшийся проскользнуть вдоль стены, чтобы лучше рассмотреть происходящее, застыл на месте при звуках этого грубого голоса. На плечо его легла тяжелая рука.
— У меня письмо для лорда Хоуксмура, — сказал Билли, почтительно склонив голову перед человеком, облаченным в бархатную ливрею.
— От кого? — Тимсон окинул Билли подозрительным взглядом.
Билли пожал плечами.
— Его написала леди, которая остановилась на постоялом дворе. Я не знаю ее имени.
И он протянул запечатанное послание.
— Леди? — наморщил нос Тимсон.
Что это за леди посылает письма лорду Хоуксмуру в разгар свадебных торжеств? К тому же мужу леди Ариэль. Он взял в руки письмо и взглянул на конверт. Грамотность не была одним из его достоинств, но Тимсон смог понять, что буквы написаны рукой, привычной к перу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53