И я знаю, что бегство является несомненным свидетельством вины.
– Возможно, Юнур просто испугался. Он, судя по всему, не отличается большим умом. Вероятно, он впал в панику. Я вовсе не думаю, что его бегство – это самое подозрительное, что он мог сделать.
– Что ж, скоро мы его схватим, – подытожил Пол-чек. – И Ралиндж узнает правду.
Когда заговорила доктор, то вышло это довольно ядовито, что, думаю, удивило всех нас.
– Уж он-то, конечно, узнает, – сказала она.
Ралиндж во весь рот улыбнулся доктору. Изуродованное шрамом лицо Полчека приобрело мрачноватое выражение.
– Да, мадам, узнает, – сказал он ей. Он махнул рукой в сторону тела, по-прежнему лежащего между нами. – Все это, конечно, было весьма забавно, но когда вам в следующий раз захочется удивить стоящих выше, чем вы, людей, вашими гнусными познаниями в человеческой анатомии, я бы попросил избавить от этого тех, у кого есть дела поважнее, и в первую очередь меня. Всего доброго.
Полчек повернулся и вышел, пригнувшись в дверях и кивнув стражникам, отсалютовавшим ему. Писарь, которого недавно вырвало, неуверенно поднял взгляд от своих незавершенных записок. Он явно не знал, что делать дальше.
– Я согласен, – сказал доктор Скелим с ноткой язвительности в голосе, поворачивая свое маленькое лицо к доктору. – Вы, должно быть, околдовали нашего доброго короля, мадам, но меня вам не провести. Если вам не безразлична ваша собственная безопасность, то вы должны уговорить короля отпустить вас, убраться отсюда как можно скорее и вернуться в ту страну, где вы росли и где царят такие уродливые нравы. Всего доброго.
Серолицый писарь все еще колебался, глядя на бесстрастное лицо доктора. Скелим, надменно подняв голову, быстрым шагом вышел из помещения. Потом писарь пробормотал что-то все еще улыбающемуся Ралинджу, с щелчком закрыл свою книжку и заторопился следом за маленьким доктором.
– Вы им не нравитесь, – сказал главный палач герцога Кветтила доктору. Улыбка его стала еще шире. – А мне нравитесь.
Доктор несколько мгновений смотрела на него через плиту, потом подняла руки и сказала:
– Элф, влажное полотенце, пожалуйста.
Я бросился к скамье, взял кувшин с водой, вытащил полотенце из саквояжа доктора и намочил его. Потом я смотрел, как она моет руки, не сводя взгляда с невысокого полного человека по другую сторону плиты. Я протянул ей сухое полотенце. Она вытерла руки.
Ралиндж продолжал улыбаться.
– Вы, наверно, презираете мое ремесло, госпожа доктор, – тихим голосом сказал он; слова из его рта с этими жуткими зубами вылетали словно камни. – Но я умею не только мучить, но и услаждать.
Доктор протянула мне полотенце и сказала:
– Идем, Элф. – Она кивнула Ралинджу, и мы направились к двери.
– А боль может быть наслаждением, – сказал нам в спину Ралиндж.
Я почувствовал, как мурашки бегут у меня по телу и тошнота снова подступает к горлу. Доктор ничего не ответила.
– Это всего лишь простуда, государь.
– Всего лишь простуда! Я знаю людей, умерших от простуды.
– Так случается, государь, но вы не умрете. Как сегодня ваше колено? Давайте посмотрим.
– Кажется, уже лучше. Вы поменяете повязку?
– Конечно. Элф, будь добр…
Я вытащил из докторского саквояжа бинты и кой-какие инструменты, разложил их на куске материи на огромной королевской кровати. Это происходило в частных королевских покоях на следующий день после убийства Нолиети.
Королевские покои в Ивенире расположены под великолепным куполом в задней части дворца и над остальной частью огромного здания. Купол, покрытый листовым золотом, возвышается над приподнятой частью крыши и отделен от нее небольшим строгим садиком. Самые рослые деревья, растущие на вершинах холмов за дворцом, не доходят до уровня крыши, а потому выше ее по эту сторону долины ничего нет. Из выходящих на север окон, сквозь которые поступает свет в просторные комнаты покоев, не видно ничего, кроме синего неба над правильными геометрическими формами сада и ограды из слоновой кости. От этого королевские покои приобретают странный, заколдованный вид, словно не принадлежат этому миру. Должен сказать, что прозрачный горный воздух усиливает ощущение неземной чистоты, но все же главная особенность, сообщающая особую атмосферу этому месту, – отсутствие всяких признаков земной суеты и следов человеческой деятельности.
– Я буду готов к балу в следующую малую луну? – спросил король, глядя, как доктор готовится перевязывать его колено. Правда, особой нужды менять бинты не было – старые оставались безукоризненно чисты, поскольку король, после того как днем раньше в Тайном саду нам сообщили о кончине Нолиети, начал чихать, жаловаться на горло и улегся в постель.
– Думаю, ко времени бала вы будете в порядке, государь, – сказала доктор. – Только постарайтесь не чихать на всех.
– Я – король, Восилл, – возразил король, сморкаясь в свежий платок. – Я буду чихать, на кого мне заблагорассудится.
– Значит, вы будете передавать другим болезнетворные соки, которые будут зреть в этих людях, а когда вы поправитесь, кто-нибудь из них, случайно чихнув в вашем присутствии, может повторно заразить вас, и тогда болезнь будет снова вызревать в вас, пока они выздоравливают, и так без конца.
– Не надо меня учить, доктор. У меня сейчас не то настроение.
Король бросил взгляд на груды подушек вокруг, открыл было рот, чтобы позвать слугу, но тут расчихался, клюя при этом носом так, что его светлые кудри взлетали вокруг его головы. Доктор поднялась со стула и, пока король чихал, подтащила его повыше и взбила вокруг него подушки. Король удивленно посмотрел на нее:
– Вы, оказывается, сильнее, чем представляетесь, доктор.
– Да, государь, – сказала доктор с застенчивой улыбкой и снова принялась разбинтовывать колено короля. – Но все же слабее, чем могла бы быть.
Одета она была так же, как и днем раньше. Ее длинные рыжие волосы были уложены тщательнее, чем обычно, расчесаны, заплетены и теперь лежали на ее длиннополом жакете, доходя чуть ли не до талии. Она посмотрела на меня, и тут я понял, что поедаю ее взглядом. Я опустил глаза.
Из-под огромной кровати торчал уголок какой-то одежды кремового цвета, показавшийся мне странно знакомым. Я с удивлением смотрел на него несколько мгновений и наконец испытал укол зависти к королевским привилегиям: я понял, что это часть костюма пастушки. Я затолкал его подальше под кровать кончиком ботинка. Король устроился между своих подушек.
– Какие новости о сбежавшем мальчишке? О том, кто убил главного палача?
– Его поймали сегодня утром, – сказала доктор, продолжая разматывать старый бинт. – Но я не думаю, что это он совершил убийство.
– Неужели? – сказал король.
Лично мне, хозяин, показалось, что королю совершенно все равно, какие мысли на этот счет у доктора, но это давало доктору возможность объяснить более или менее подробно (в особенности человеку, который, хоть и стоял на недостижимой высоте, был простужен и только что съел легкий завтрак), почему она убеждена в том, что Юнур не убивал Нолиети. Должен сказать, что накануне вечером на дворцовой кухне все ученики, помощники и пажи пришли к единому мнению: мол, единственная странность во всем этом деле состояла в том, как Юнур мог так долго откладывать свой замысел.
– Ну ничего, – сказал король. – Не сомневаюсь, что палач Кветтила быстро выведает у него всю правду.
– Правду, государь, или то, что нужно для подтверждения предвзятого мнения тех, кто убежден, что знает правду?
– Что-что? – сказал король, слегка постукивая себя пальцем по покрасневшему носу.
– Я говорю об этом варварском обычае, о пытке. В итоге получают не правду, а то, что хочет услышать допрашиватель. Ведь допрашиваемый испытывает такую боль, что готов признаться в чем угодно, и, надеясь облегчить свои страдания, признается в том, что требует его мучитель.
Король посмотрел на доктора недоверчивым и непонимающим взглядом.
– Люди – животные, Восилл. Лживые животные. Единственный способ иногда добиться от них правды – это применить пытку. – Король громко чихнул. – Этому меня научил мой отец.
Доктор долго смотрела на короля, потом снова вернулась к бинтам.
– Да. Я и мысли не допускаю, что он мог ошибаться, государь, – сказала она. Одной рукой она поддерживала ногу короля, а другой – разматывала бинт. Она тоже начала чихать.
Король сопел, шмыгал носом и смотрел на доктора.
– Доктор Восилл? – сказал он наконец, когда доктор кончила разматывать бинт и передала его мне.
– Государь? – сказала она, вытирая рукавом глаза и глядя мимо Квиенса.
– Мадам, я расстроил вас?
– Нет, – без промедления сказала доктор. – Нет, государь.
Она сделала движение, словно собираясь наложить новую повязку, но тут же отложила в сторону бинт и расстроенно причмокнула. Она стала разглядывать заживающую рану на колене короля, потом приказала подать ей воду и мыло, которые я уже подготовил и держал у кровати. Мне показалось, что это ей не понравилось, однако она быстро промыла рану, ополоснула и вытерла ногу короля и начала накладывать свежую повязку.
Король во время всех этих процедур расстроенно посматривал на нее. Когда доктор закончила, он сказал:
– Вы с нетерпением ждете предстоящего бала? Она улыбнулась ему одними губами.
– Конечно, ваше величество.
Мы собрали свои вещи и уже намеревались было идти, но тут король взял доктора за руку. Мне кажется, я еще не видел в его глазах такого смущенного, неуверенного взгляда.
– Говорят, – сказал он, – женщины переносят боль лучше мужчин. – Его глаза словно обшаривали ее. – Сильнее всего во время допросов мы мучаем мужчин.
Доктор опустила глаза на свои пальцы в королевской ладони.
– Женщины переносят боль лучше, потому что мы должны рожать детей, – сказала она тихим голосом. – Обычно считается, что такая боль неизбежна, но люди моей профессии научились в некоторой мере облегчать ее. – Она заглянула в его глаза. – А животными – даже хуже, чем животными, – мы становимся, когда мучаем других.
Она неторопливо извлекла свою руку из королевской, подняла саквояж, поклонилась королю, повернулась и направилась к двери. Я помедлил, думая, что король позовет ее, но он этого не сделал. Он сидел на своей огромной кровати с обиженным видом, шмыгая носом. Я поклонился королю и последовал за доктором.
Юнура так и не допросили. Через несколько часов после того, как его поймали и доставили во дворец, пока мы с доктором были у короля, а Ралиндж готовился к допросу, в камеру с беглецом заглянул охранник. Юнур как-то сумел перерезать себе горло маленьким ножом. Руки и ноги его были заведены за спину и крепко схвачены цепями, а его, перед тем как поместить туда, раздели донага. Нож был заклинен в трещине стены, острием наружу, на высоте приблизительно в треть человеческого роста. Юнур сумел подползти к ножу, выбрав до конца длину цепей, которыми был скован, и, прижавшись шеей к острию, дернул головой, а потом рухнул на пол и истек кровью.
Насколько я понимаю, два начальника стражи были вне себя от ярости. Стражникам, которые охраняли Юнура, повезло – их не наказали и не подвергли допросу. Сошлись на том, что Юнур, видимо, сам всунул нож, прежде чем напасть на Нолиети, на тот случай, если его схватят и приведут туда для допроса.
Хотя мы в нашем положении мало что знали, а мнение наше стоило и того меньше, но, знакомые с Юнуром и имевшие представление о его умственных способностях, мы оба даже отдаленно не верили этим объяснениям.
Кветтил: Милый герцог, очень рад вас видеть. Какой прекрасный вид, не правда ли?
Вален: Гм-м. Как здоровье, Кветтил?
К: Лучше не бывает. А у вас?
В: Сносно.
К: Я думал, может, пожелаете присесть. Видите – я и стулья приказал принести.
В: Нет, спасибо. Давайте-ка пойдем туда…
К: Хорошо, отлично. Ну вот, отсюда вид даже еще лучше. Но я не допускаю мысли, что вы пожелали встретиться со мной здесь, чтобы насладиться зрелищем моих владений.
В: Гм-м.
К: Позвольте мне высказать догадку. У вас нехорошие предчувствия в связи с… как его звали? Нолиети? В связи со смертью Нолиети? Или скорее в связи со смертью обоих – Нолиети и его ученика?
В: Нет, я считаю, что это дело закрыто. Смерть двух палачей не ахти какое событие. Их ремесло, хоть и необходимо, но презренно.
К: Презренно? Нет-нет. Ни в коем случае. Я бы назвал его одним из самых высоких искусств. Мой палач, Ралиндж, великий мастер. Я не стал петь ему дифирамбы в присутствии Квиенса, потому что опасаюсь, как бы король не забрал его у меня: это меня крайне огорчило бы. Я бы чувствовал себя обворованным.
В: Нет, меня заботит некто, чья профессия – не причинять боль, а смягчать ее.
К: Вот как? Так вы имеете в виду женщину, которая называет себя доктором? И что только король в ней нашел? Он что, не может просто трахнуть ее и закрыть вопрос?
В: Может, он ее и трахает, хотя похоже, что нет. Она так на него смотрит, что у меня возникает впечатление, будто она хочет лечь под него… Но мне и то и другое безразлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Возможно, Юнур просто испугался. Он, судя по всему, не отличается большим умом. Вероятно, он впал в панику. Я вовсе не думаю, что его бегство – это самое подозрительное, что он мог сделать.
– Что ж, скоро мы его схватим, – подытожил Пол-чек. – И Ралиндж узнает правду.
Когда заговорила доктор, то вышло это довольно ядовито, что, думаю, удивило всех нас.
– Уж он-то, конечно, узнает, – сказала она.
Ралиндж во весь рот улыбнулся доктору. Изуродованное шрамом лицо Полчека приобрело мрачноватое выражение.
– Да, мадам, узнает, – сказал он ей. Он махнул рукой в сторону тела, по-прежнему лежащего между нами. – Все это, конечно, было весьма забавно, но когда вам в следующий раз захочется удивить стоящих выше, чем вы, людей, вашими гнусными познаниями в человеческой анатомии, я бы попросил избавить от этого тех, у кого есть дела поважнее, и в первую очередь меня. Всего доброго.
Полчек повернулся и вышел, пригнувшись в дверях и кивнув стражникам, отсалютовавшим ему. Писарь, которого недавно вырвало, неуверенно поднял взгляд от своих незавершенных записок. Он явно не знал, что делать дальше.
– Я согласен, – сказал доктор Скелим с ноткой язвительности в голосе, поворачивая свое маленькое лицо к доктору. – Вы, должно быть, околдовали нашего доброго короля, мадам, но меня вам не провести. Если вам не безразлична ваша собственная безопасность, то вы должны уговорить короля отпустить вас, убраться отсюда как можно скорее и вернуться в ту страну, где вы росли и где царят такие уродливые нравы. Всего доброго.
Серолицый писарь все еще колебался, глядя на бесстрастное лицо доктора. Скелим, надменно подняв голову, быстрым шагом вышел из помещения. Потом писарь пробормотал что-то все еще улыбающемуся Ралинджу, с щелчком закрыл свою книжку и заторопился следом за маленьким доктором.
– Вы им не нравитесь, – сказал главный палач герцога Кветтила доктору. Улыбка его стала еще шире. – А мне нравитесь.
Доктор несколько мгновений смотрела на него через плиту, потом подняла руки и сказала:
– Элф, влажное полотенце, пожалуйста.
Я бросился к скамье, взял кувшин с водой, вытащил полотенце из саквояжа доктора и намочил его. Потом я смотрел, как она моет руки, не сводя взгляда с невысокого полного человека по другую сторону плиты. Я протянул ей сухое полотенце. Она вытерла руки.
Ралиндж продолжал улыбаться.
– Вы, наверно, презираете мое ремесло, госпожа доктор, – тихим голосом сказал он; слова из его рта с этими жуткими зубами вылетали словно камни. – Но я умею не только мучить, но и услаждать.
Доктор протянула мне полотенце и сказала:
– Идем, Элф. – Она кивнула Ралинджу, и мы направились к двери.
– А боль может быть наслаждением, – сказал нам в спину Ралиндж.
Я почувствовал, как мурашки бегут у меня по телу и тошнота снова подступает к горлу. Доктор ничего не ответила.
– Это всего лишь простуда, государь.
– Всего лишь простуда! Я знаю людей, умерших от простуды.
– Так случается, государь, но вы не умрете. Как сегодня ваше колено? Давайте посмотрим.
– Кажется, уже лучше. Вы поменяете повязку?
– Конечно. Элф, будь добр…
Я вытащил из докторского саквояжа бинты и кой-какие инструменты, разложил их на куске материи на огромной королевской кровати. Это происходило в частных королевских покоях на следующий день после убийства Нолиети.
Королевские покои в Ивенире расположены под великолепным куполом в задней части дворца и над остальной частью огромного здания. Купол, покрытый листовым золотом, возвышается над приподнятой частью крыши и отделен от нее небольшим строгим садиком. Самые рослые деревья, растущие на вершинах холмов за дворцом, не доходят до уровня крыши, а потому выше ее по эту сторону долины ничего нет. Из выходящих на север окон, сквозь которые поступает свет в просторные комнаты покоев, не видно ничего, кроме синего неба над правильными геометрическими формами сада и ограды из слоновой кости. От этого королевские покои приобретают странный, заколдованный вид, словно не принадлежат этому миру. Должен сказать, что прозрачный горный воздух усиливает ощущение неземной чистоты, но все же главная особенность, сообщающая особую атмосферу этому месту, – отсутствие всяких признаков земной суеты и следов человеческой деятельности.
– Я буду готов к балу в следующую малую луну? – спросил король, глядя, как доктор готовится перевязывать его колено. Правда, особой нужды менять бинты не было – старые оставались безукоризненно чисты, поскольку король, после того как днем раньше в Тайном саду нам сообщили о кончине Нолиети, начал чихать, жаловаться на горло и улегся в постель.
– Думаю, ко времени бала вы будете в порядке, государь, – сказала доктор. – Только постарайтесь не чихать на всех.
– Я – король, Восилл, – возразил король, сморкаясь в свежий платок. – Я буду чихать, на кого мне заблагорассудится.
– Значит, вы будете передавать другим болезнетворные соки, которые будут зреть в этих людях, а когда вы поправитесь, кто-нибудь из них, случайно чихнув в вашем присутствии, может повторно заразить вас, и тогда болезнь будет снова вызревать в вас, пока они выздоравливают, и так без конца.
– Не надо меня учить, доктор. У меня сейчас не то настроение.
Король бросил взгляд на груды подушек вокруг, открыл было рот, чтобы позвать слугу, но тут расчихался, клюя при этом носом так, что его светлые кудри взлетали вокруг его головы. Доктор поднялась со стула и, пока король чихал, подтащила его повыше и взбила вокруг него подушки. Король удивленно посмотрел на нее:
– Вы, оказывается, сильнее, чем представляетесь, доктор.
– Да, государь, – сказала доктор с застенчивой улыбкой и снова принялась разбинтовывать колено короля. – Но все же слабее, чем могла бы быть.
Одета она была так же, как и днем раньше. Ее длинные рыжие волосы были уложены тщательнее, чем обычно, расчесаны, заплетены и теперь лежали на ее длиннополом жакете, доходя чуть ли не до талии. Она посмотрела на меня, и тут я понял, что поедаю ее взглядом. Я опустил глаза.
Из-под огромной кровати торчал уголок какой-то одежды кремового цвета, показавшийся мне странно знакомым. Я с удивлением смотрел на него несколько мгновений и наконец испытал укол зависти к королевским привилегиям: я понял, что это часть костюма пастушки. Я затолкал его подальше под кровать кончиком ботинка. Король устроился между своих подушек.
– Какие новости о сбежавшем мальчишке? О том, кто убил главного палача?
– Его поймали сегодня утром, – сказала доктор, продолжая разматывать старый бинт. – Но я не думаю, что это он совершил убийство.
– Неужели? – сказал король.
Лично мне, хозяин, показалось, что королю совершенно все равно, какие мысли на этот счет у доктора, но это давало доктору возможность объяснить более или менее подробно (в особенности человеку, который, хоть и стоял на недостижимой высоте, был простужен и только что съел легкий завтрак), почему она убеждена в том, что Юнур не убивал Нолиети. Должен сказать, что накануне вечером на дворцовой кухне все ученики, помощники и пажи пришли к единому мнению: мол, единственная странность во всем этом деле состояла в том, как Юнур мог так долго откладывать свой замысел.
– Ну ничего, – сказал король. – Не сомневаюсь, что палач Кветтила быстро выведает у него всю правду.
– Правду, государь, или то, что нужно для подтверждения предвзятого мнения тех, кто убежден, что знает правду?
– Что-что? – сказал король, слегка постукивая себя пальцем по покрасневшему носу.
– Я говорю об этом варварском обычае, о пытке. В итоге получают не правду, а то, что хочет услышать допрашиватель. Ведь допрашиваемый испытывает такую боль, что готов признаться в чем угодно, и, надеясь облегчить свои страдания, признается в том, что требует его мучитель.
Король посмотрел на доктора недоверчивым и непонимающим взглядом.
– Люди – животные, Восилл. Лживые животные. Единственный способ иногда добиться от них правды – это применить пытку. – Король громко чихнул. – Этому меня научил мой отец.
Доктор долго смотрела на короля, потом снова вернулась к бинтам.
– Да. Я и мысли не допускаю, что он мог ошибаться, государь, – сказала она. Одной рукой она поддерживала ногу короля, а другой – разматывала бинт. Она тоже начала чихать.
Король сопел, шмыгал носом и смотрел на доктора.
– Доктор Восилл? – сказал он наконец, когда доктор кончила разматывать бинт и передала его мне.
– Государь? – сказала она, вытирая рукавом глаза и глядя мимо Квиенса.
– Мадам, я расстроил вас?
– Нет, – без промедления сказала доктор. – Нет, государь.
Она сделала движение, словно собираясь наложить новую повязку, но тут же отложила в сторону бинт и расстроенно причмокнула. Она стала разглядывать заживающую рану на колене короля, потом приказала подать ей воду и мыло, которые я уже подготовил и держал у кровати. Мне показалось, что это ей не понравилось, однако она быстро промыла рану, ополоснула и вытерла ногу короля и начала накладывать свежую повязку.
Король во время всех этих процедур расстроенно посматривал на нее. Когда доктор закончила, он сказал:
– Вы с нетерпением ждете предстоящего бала? Она улыбнулась ему одними губами.
– Конечно, ваше величество.
Мы собрали свои вещи и уже намеревались было идти, но тут король взял доктора за руку. Мне кажется, я еще не видел в его глазах такого смущенного, неуверенного взгляда.
– Говорят, – сказал он, – женщины переносят боль лучше мужчин. – Его глаза словно обшаривали ее. – Сильнее всего во время допросов мы мучаем мужчин.
Доктор опустила глаза на свои пальцы в королевской ладони.
– Женщины переносят боль лучше, потому что мы должны рожать детей, – сказала она тихим голосом. – Обычно считается, что такая боль неизбежна, но люди моей профессии научились в некоторой мере облегчать ее. – Она заглянула в его глаза. – А животными – даже хуже, чем животными, – мы становимся, когда мучаем других.
Она неторопливо извлекла свою руку из королевской, подняла саквояж, поклонилась королю, повернулась и направилась к двери. Я помедлил, думая, что король позовет ее, но он этого не сделал. Он сидел на своей огромной кровати с обиженным видом, шмыгая носом. Я поклонился королю и последовал за доктором.
Юнура так и не допросили. Через несколько часов после того, как его поймали и доставили во дворец, пока мы с доктором были у короля, а Ралиндж готовился к допросу, в камеру с беглецом заглянул охранник. Юнур как-то сумел перерезать себе горло маленьким ножом. Руки и ноги его были заведены за спину и крепко схвачены цепями, а его, перед тем как поместить туда, раздели донага. Нож был заклинен в трещине стены, острием наружу, на высоте приблизительно в треть человеческого роста. Юнур сумел подползти к ножу, выбрав до конца длину цепей, которыми был скован, и, прижавшись шеей к острию, дернул головой, а потом рухнул на пол и истек кровью.
Насколько я понимаю, два начальника стражи были вне себя от ярости. Стражникам, которые охраняли Юнура, повезло – их не наказали и не подвергли допросу. Сошлись на том, что Юнур, видимо, сам всунул нож, прежде чем напасть на Нолиети, на тот случай, если его схватят и приведут туда для допроса.
Хотя мы в нашем положении мало что знали, а мнение наше стоило и того меньше, но, знакомые с Юнуром и имевшие представление о его умственных способностях, мы оба даже отдаленно не верили этим объяснениям.
Кветтил: Милый герцог, очень рад вас видеть. Какой прекрасный вид, не правда ли?
Вален: Гм-м. Как здоровье, Кветтил?
К: Лучше не бывает. А у вас?
В: Сносно.
К: Я думал, может, пожелаете присесть. Видите – я и стулья приказал принести.
В: Нет, спасибо. Давайте-ка пойдем туда…
К: Хорошо, отлично. Ну вот, отсюда вид даже еще лучше. Но я не допускаю мысли, что вы пожелали встретиться со мной здесь, чтобы насладиться зрелищем моих владений.
В: Гм-м.
К: Позвольте мне высказать догадку. У вас нехорошие предчувствия в связи с… как его звали? Нолиети? В связи со смертью Нолиети? Или скорее в связи со смертью обоих – Нолиети и его ученика?
В: Нет, я считаю, что это дело закрыто. Смерть двух палачей не ахти какое событие. Их ремесло, хоть и необходимо, но презренно.
К: Презренно? Нет-нет. Ни в коем случае. Я бы назвал его одним из самых высоких искусств. Мой палач, Ралиндж, великий мастер. Я не стал петь ему дифирамбы в присутствии Квиенса, потому что опасаюсь, как бы король не забрал его у меня: это меня крайне огорчило бы. Я бы чувствовал себя обворованным.
В: Нет, меня заботит некто, чья профессия – не причинять боль, а смягчать ее.
К: Вот как? Так вы имеете в виду женщину, которая называет себя доктором? И что только король в ней нашел? Он что, не может просто трахнуть ее и закрыть вопрос?
В: Может, он ее и трахает, хотя похоже, что нет. Она так на него смотрит, что у меня возникает впечатление, будто она хочет лечь под него… Но мне и то и другое безразлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51