Но этой ночью он сошелся один на один с существом, которое превосходило его в силе настолько же, насколько он превосходил младенца.
Рост великана Кейн оценил приблизительно в пятнадцать футов. Точнее сказать было трудно: тот сидел, подобрав колени к подбородку и кутаясь в большой плащ из медвежьих шкур, что делало его очертания еще более бесформенными. Но если не обращать внимания на размеры, облик великана был вполне человеческим – таким телом мог бы обладать сильный мужчина его возраста, исключая, пожалуй, некоторую удлиненность рук и ног. Сколько могло весить его крупное, явно развитое тело, Кейн и представить не мог. На великане были плоские башмаки – каждый с большую плетеную корзину, и из-под плаща выглядывали край длинной рубахи и чулки из грубо выделанной кожи. Его руки везде, кроме ладоней, были покрыты жестким, щетинистым волосом. Слишком скуластое, чтобы считаться правильным, его лицо было довольно приятным; спутанная борода стояла торчком, темно-коричневые волосы были стянуты в короткий хвост на затылке.
Карими были и его глаза, широко расставленные и веселые. Высокий лоб выдавал мыслителя.
Разглядывая Кейна, как человек мог бы разглядывать заблудившуюся собаку, великан вдруг сощурился и, глядя Кейну в лицо, вновь издал какой-то хрюкающий звук. Задумчиво и сосредоточенно он несколько секунд смотрел прямо в холодные голубые глаза гостя, на что до сих пор отваживались не многие.
– Вроде бы ты – Кейн, а? – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он.
Кейн широко раскрыл глаза от удивления, но в следующий миг рассмеялся.
– Стоило уезжать на тысячи миль от человеческого жилья, чтобы первый же встречный великан назвал тебе твое имя!
«Первый встречный великан» снова довольно хрюкнул.
– Ну, тебе придется уехать и в самом деле очень далеко, если ты хочешь остаться неузнанным. Мы, великаны, следим за безумной историей твоего народа. Мы считаем, что человечество – выкидыш, пытающийся играть роль взрослого вместо положенной роли незаконнорожденного младенца. Для человека прошедшие столетия забытая быль, для нас – вчерашний день. Но все же мы хорошо помним Проклятие Кейна.
– Ту историю уже и досочинили, и запутали, – пробормотал Кейн, отводя взгляд. – Кейн становится героем сказок и легенд, которые рассказывают в старых городах. Мне уже случалось бывать в таких землях, где люди никогда ни слова не слыхали обо мне…
– И ты бываешь все дальше и дальше – так что скоро они научатся бояться имени Кейн, – подытожил великан. – Что ж, меня зовут Двасслир, и я польщен тем, что живая легенда греется у моего одинокого костра.
Кейн пропустил насмешку мимо ушей. Сглотнув слюну, он посмотрел на истекающее соком жаркое.
– А как насчет того, что жарится на твоем одиноком костре?
– Всего лишь горная коза, которую я поймал нынче утром. Хоть какое-то развлечение в этих унылых местах. Ну-ка, потяни вертел за тот конец. Справишься?
Кейн подтянул жаркое поближе к угольям.
– И ты собираешься все это съесть сам? – хрипло поинтересовался он, слишком голодный, чтобы ждать приглашения.
Наверное, Двасслир так и собирался сделать, но, по всей видимости, неожиданный гость был ему в радость, и Кейну достался такой кусок грудинки, что будь он в три раза голоднее, и то остался бы доволен. Когда одним движением разорвав тушу, великан протянул ему кусок, Кейна вновь посетила мысль о потерявшемся псе, но голодное бурчание живота быстро ее вытеснило. Мясо оказалось жестким и жилистым, к тому же немного с душком и полусырым, и все же еда была неземным блаженством. Одним глазом на всякий случай следя за великаном, Кейн со вкусом обсасывал каждую косточку, запивая жирное мясо холодной водой из фляги Двасслира.
Отрыгнув так, что пламя костра едва не потухло, Двасслир встал и потянулся, облизывая пальцы, отер рукой рот, затем вычистил руки горстью камешков. Когда великан выпрямился, Кейн увидел, что в нем не пятнадцать, а все восемнадцать футов. Двасслир лениво повертел остатки козы.
– Больше не хочешь? – поинтересовался он. Кейн помотал головой, еще занятый своими ребрышками. Открутив последнюю оставшуюся ногу, великан уселся на прежнее место и со вздохом принялся ее обгладывать.
– Догонялки – неподходящая игра для этих мест, – заметил он, жуя. Сомневаюсь, чтобы ты мог тут поймать какую-то дичь. Единственной доступной тебе добычей оставался бы только твой конь, по крайней мере, пока ты не доберешься до долины, лежащей к востоку отсюда.
– Я уже подумывал, не съесть ли мне коня, – признался Кейн. – Но пешим я, наверное, не смог бы одолеть эту пустошь.
Двасслир презрительно фыркнул. Для великанов животные – в том числе и лошади – не более чем объекты различных забав.
– Вот она – слабость вашей расы! Отбери у человека его костыли… и он уже не в силах выстоять один против всего мира!
– Ты слишком все упрощаешь, – возразил Кейн. – Человечество будет господствовать в этом мире. Я видел, как всего за несколько столетий наша цивилизация от настоящего варварства поднялась до империй, могущественных и обширных. Города, поселки, фермы. Мы – самая стремительная из всех цивилизаций, вспыхивавших на поверхности Земли.
– Единственно за счет того, что построили свою цивилизацию на руинах старинных городов. Человеческая цивилизация – паразит, этакий пестрый нарост, выросший на останках мертвого гения. И именно ему обязанный своей живучестью!
– Старшие, мудрые расы, я признаю и восхваляю вас, – заметил Кейн, говоря куда-то в пространство. – Но выжило человечество, а не вы. И лишнее подтверждение человеческой изобретательности я вижу в том, что мы сумели воспользоваться знаниями дочеловеческих цивилизаций, которые не смогли сохранить себя. Так вырос на моих глазах Керсальтиаль – из рыбачьей деревушки он превратился в величайший город в мире. Вновь открытая древняя мудрость помогла человечеству дойти до нынешнего уровня цивилизации.
Двасслир разгрыз берцовую кость и высосал мозг.
– Цивилизация! – передразнил он. – Ты хвастаешь так, как будто думаешь, что ваше ученичество завершено. Это только прямое следствие человеческой слабости! Человек слишком немощное, слишком плебейское существо, чтобы жить в таком окружении. Ему бы следовало не кичиться, а учиться. Мой народ учился жить в реальном мире, учился сливаться, срастаться с ним. Нам не нужна цивилизация.
Человек – калека, который гордится своим уродством, выставляет напоказ свои язвы. Вы прячетесь за стены вашей цивилизации только потому, что не в силах стать частью мира, слиться с природой, слиться с тем, что вас окружает. Вместо того чтобы жить в гармонии с миром, человек прячется за своей цивилизацией; проклинает и ненавидит истинную, настоящую жизнь, отрекшись от мира, дабы оправдать собственный провал. Учти, что мир не будет терпеть вечно ваши поношения, и настанет день, когда человечество будет сметено с лица земли, как ему и подобает!.. И даже ты, Кейн, ты, который известен как самый опасный человек на свете, – мог бы ты выжить в этой пустыне и пройти ее из конца в конец без своего коня, одежды, оружия? А я – могу!.. Мой народ старше. Мы уже рожали детей и убивали коз, когда человеческий бог, таясь в самых темных тенях, играл в свои дурацкие игры, лепя человечков из останков чудовищ. Появись люди в те времена, когда мой народ был еще юн, цивилизация спасла бы их не лучше, чем яичная скорлупа! Та Земля была дика и сумасбродна – не чета нынешней. Мои предки вызывали бури, смерчи, ураганы, которые могли смести и сравнять с землей все ваши города, как сметает ветер мертвые листья с деревьев! Один на один они сражались с тварями, которых люди уже не застали: саблезубые тигры, пещерные медведи, мамонты и многие другие, чья сила и жестокость неведома в нынешний полудохлый век. Мог ли человек выжить в ту суровую эпоху? Сомневаюсь, чтобы его в те времена спасли хитрости и уловки!
– Вероятнее всего – нет, – кивнул Кейн. – Но ведь твой народ имеет перед моим весьма заметные преимущества. – Теперь следовало быть осторожным и не зайти слишком далеко. – Если бы мой шаг был так же широк, как твой, мне скорее всего не понадобился бы конь, чтобы пересекать пустоши. Хотя мне кажется, найдись на свете животные, подходящие вам по росту, ты не кривил бы так презрительно рот. И если бы я мог с той же легкостью, с какой ломаю сухие ветки, разорвать пасть льву, мне не нужен был бы меч. Твоя похвальба ничем не лучше моей: ты совершенно забыл, что ваши размеры дают вам фору перед всеми опасностями на свете. Кто же отважнее: один из твоих предков, голыми руками душащий пещерного медведя, который не так уж и превосходит его ростом и силой, или человек с копьем, убивающий тигра – зверя, во много раз сильнее его?
Он умолк, наблюдая за тем, какое действие вызвала его отповедь. Но у Двасслира, похоже, был покладистый нрав. Утолив голод и согревшись у костра, великан был настроен достаточно благодушно, чтобы поспорить со своим крохотным гостем без драки.
– Это правда – вы старше и мудрее, – продолжал, воодушевясь, Кейн, – а люди – просто заносчивые младенцы. Но скажи, что же тогда есть цель вашего существования? Если вы не строите городов, не плаваете по морям, не осваиваете новых земель, не пытаетесь разгадать тайны мудрости предшествующих народов, то в чем же тогда заключаются ваши достижения? Поэзия, философия, магия, алхимия… достигли вы мастерства в каком-нибудь из этих искусств?
– Смысл нашего существования – жить в гармонии с окружающим миром, не воюя с природой, – почти проскандировал Двасслир.
– Ну хорошо, предположим. – Кейн взмахнул рукой. – Быть может, вы находите удовольствие в столь примитивном образе жизни. Но все же смысл существования народа должен, вероятно, заключаться в том, чтобы как можно лучше сыграть отведенную ему роль. И если твой народ так хорошо живет в гармонии, почему же тогда вас становится все меньше и меньше, а глупых людей – все больше и больше?
Ваш народ никогда не был многочисленным, но теперь человек за всю свою жизнь может так никогда и не увидеть ни одного великана. Или вы покидаете этот мир вместе с отжившей эпохой, чтобы однажды уйти совсем и остаться только в легендах, как те твари, бок о бок с которыми жили твои предки? Что же тогда останется после вас? Что расскажет о вашей былой славе и величии?
Двасслир покачал головой с таким печальным видом, что Кейн пожалел о сказанном.
– Да, Кейн, если судить по численности народа, твой благоденствует. Но я ничем не могу ни подтвердить, ни опровергнуть твоих утверждений. Это правда, что с течением столетий нас становится все меньше и меньше, но я не могу сказать тебе, отчего это так, а не иначе. Нам отпущена долгая жизнь – я не настолько моложе тебя, как ты думаешь, Кейн. Мы медленно старимся и не спеша растим детей, но ведь так было и всегда. Наши исконные враги либо перевелись, либо затаились в недоступных ни нам, ни человеку местах. Наши целители безыскусны, но могут вылечить нас от всех напастей, какие нам страшны. Нет, смертность среди нас не повысилась. Видимо, дело в том, что сам наш народ состарился и устал. Вероятно, мы последуем за теми огромными животными, что делили с нами мир на заре времен, а теперь ушли в тень прошлого. Но они, по меньшей мере, научили нас многому! А теперь их нет. Все идет так, словно мой народ пережил свое время и теперь вымирает от скуки. Мы – как тот король, который истребил всех врагов и обрек себя на долгую и тоскливую старость… Мой народ появился в героический век, Кейн! Поистине это была эпоха великанов! Но теперь она ушла, мертва! Огромные звери – наши спутники, исчезли. Исчезли и древнейшие народы, чьи воины сотрясали корни гор. Землю наследуют изменившиеся существа. Человек, вскарабкавшись на руины великой эпохи, провозглашает себя хозяином мира! Быть может, человек и сумеет выжить, если останется в одиночестве. Но мне кажется, он скорее уничтожит сам себя, пытаясь овладеть чудесами древних народов и обнаружив, что не в состоянии управлять ими!.. Но когда настанет такой день – день безраздельного господства человека – надеюсь, мой народ уже не будет тому свидетелем. Мы – раса героев, которая пережила эпоху героев! Можно ли винить нас в том, что мы устали жить в этом мире хвастливых пигмеев!
Кейн молчал.
– Кажется, я понимаю твои чувства, – проговорил он наконец. – Но обрекать себя на безвестность, спокойно смотреть, как исчезает былая слава, кажется мне, не слишком пристало героям.
Кейн снова помолчал, не желая сгущать накрывшую их костер мрачную тень меланхолии.
– Но что же привело тебя сюда, в эту безжизненную пустыню, где нет ничего, кроме серых камней и песка? – спросил он, пытаясь переменить тему разговора. – Или эти безымянные горы и есть граница вашего древнего королевства?
Двасслир встряхнулся, потер руки и подбросил в костер веток с листьями.
Костер взметнул вверх сноп искр, красными звездочками осевших в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36