Дочь меня любит, мистер Клинг, у меня с ней хорошие отношения. Теперь я хочу, чтобы она жила со мной. Я смогу дать ей то, чего не может карга. Она не имеет права держать у себя девочку, ведь суд отдал её Анни, а не теще. Карга нарушает закон, и, если бы в суде не тянули волынку, Моника давно жила бы со мной.
– Но вы сказали, что сначала не хотели брать Монику.
– Да.
– И очень любили Анни.
– Очень.
– Скажите, мистер Бун, когда вы разводились, надеялись ли когда-нибудь помириться с Анни?
– Вначале надеялся.
– И как долго не теряли надежды?
– Примерно с полгода. Я все ждал, что она мне позвонит. Особенно когда узнал, что она поступила в мебельный салон продавщицей. Я думал, что она мне позвонит и попытается вернуть прошлое.
– Она так и не позвонила?
– Нет.
– За это время вы не пытались увидеться с ней или Моникой, так?
– Так.
– Когда вы впервые увидели Монику? Впервые после развода?
– Через шесть или семь месяцев.
– Вы когда-нибудь говорили с Анни о своем желании, чтобы девочка жила с вами?
– Да...
– И что?
– Она мне отказала. Утверждала, что дочь должна жить с матерью.
– Ясно. Вы пытались что-то предпринять?
– Я советовался с юристом. Он сказал: если суд решил, что девочка должна оставаться с матерью, ничего изменить нельзя.
– Стало быть, у вас не было возможности вернуть девочку законным путем?
– Теперв появилась. Карга не имеет на неё никаких прав. Это моя дочь.
– Я не совсем это имел в виду. Была ли у вас такая возможность при жизни Анни?
– О нет. Нет. При жизни Анни такой возможности у меня не было. Конечно, я мог приходить к Монике в гости, а она могла бывать у меня. Она жила у меня – иногда даже по месяцу. Но она не могла оставаться со мной все время. Нет, пока Анни была жива, Моника принадлежала ей. Теперь все изменилось. Я отберу Монику, даже если придется потратить все, что у меня есть, до последнего цента.
Клинг вздохнул и спросил:
– Когда вы в последний раз виделись с Анни?
– Недели три назад.
– По какому случаю?
– Я пришел навестить Монику. Анни была дома. Обычно я старался приходить так, чтобы не встречаться с ней.
– В тот раз вы встретились по-дружески?
– Мы всегда встречались по-дружески.
– Никаких ссор?
– Нет.
– Не поднимался вопрос о том, с кем жить Монике?
– Нет. Все было решено раз и навсегда. Я убедился, что по-моему не выйдет, и примирился с этим. Теперь, когда умерла Анни, все изменилось. Я навел справки – у карги нет никаких прав на Монику. Я уже предпринял кое-какие шаги.
– Когда вы стали этим заниматься?
– Как только узнал о смерти Анни.
– В тот же день?
– Нет, на следующий.
– У вас есть оружие, мистер Бун?
– Да.
– Марка и калибр?
– "Айвер Джонсон", двадцать второго калибра.
– Разрешение на пистолет имеется?
– Да.
– На постоянное ношение?
– Нет, только для дома. Это маленький пистолетик, держу его на всякий случай. Я живу на Южной стороне, в Стюарт-Сити.
Это дорогой район. Там часто бывают квартирные кражи и приходится держать оружие.
– А другие пистолеты? Скажем, двадцать пятого калибра?
– Нет.
– Итак, только один пистолет, «Айвер Джонсон»?
– Совершенно верно.
– У Анни были враги?
– Нет, к ней все хорошо относились.
– Кто ваш адвокат?
– Мой адвокат?
– Да.
– Зачем вам это?
– Хочу с ним поговорить.
– Зачем?
– Таков порядок.
Некоторое время Бун молча смотрел на Клинга. Затем произнес:
– Джефферсон Добберли.
– Где я могу его найти?
– Его контора в центре. Маргарет-плейс, четыреста тринадцать, в районе Мередит-стрит. Телефон нужен?
– Если он у вас под рукой.
– Кук четыре восемь три десять.
Клинг записал номер в блокнот.
– Спасибо, мистер Бун. Надеюсь, вы не откажетесь ответить на другие вопросы, если они возникнут. – Он извлек из бумажника визитную карточку. – Если вы вспомните что-то важное, на ваш взгляд, позвоните мне. Восемьдесят седьмой участок, детектив Клинг.
Бун взял визитную карточку и стал её изучать. С другого конца комнаты Карл, снова скрестивший руки на груди, крикнул:
– Эй, Тед! Не пора ли нам продолжить? А то королева джунглей чудовищно разбогатеет!
– Я готов, – сказал Бун.
– Спасибо, что уделили мне время, – поблагодарил Клинг.
– Один вопрос, мистер Клинг.
– Слушаю.
– Вы случайно не меня подозреваете?
– Вы сами знаете ответ, мистер Бун, – сказал Клинг.
– Эй, Тед, – снова подал голос Карл. – Давай немножко поработаем!
– Иду, иду. Желаю удачи, мистер Клинг.
Бун повернулся к детективу спиной и направился к фотокамере.
– Хватит прохлаждаться, – сказал он девице в леопардовой шкуре.
Глава 6
В том, как погиб детектив Роджер Хэвиленд, было что-то несерьезное.
Разумеется, большинство из нас не видит ничего смешного в убийстве, независимо от обстоятельств. И в гибели детектива Роджера Хэвиленда, конечно же, ничего забавного тоже не было. Хотя определенная ирония судьбы имела место. Всякий, кто знал Хэвиленда, согласился бы, что это действительно так.
Хэвиленду пришлось нелегко.
Это был крупный мужчина, если, конечно, рост два метра и вес сто килограммов вам что-нибудь говорят. Впрочем, кого-то из вас такие габариты, возможно, не впечатляют. Кому-то они могут показаться вполне заурядными. Есть женщины, которые видят свой идеал в Примо Карнера. Не исключено, что вы разделяете их точку зрения. Тогда такие, как Хэвиленд, для вас – лилипуты.
Но полицейские 87-го участка считали, что Хэвиленд производит сильное впечатление. Наверное, потому, что видели его в деле. В такие моменты его трудно было не заметить. Хэвиленд любил дать волю рукам. Любил съездить по морде. А впрочем, может, и не любил, но исправно этим занимался, и со стороны могло показаться, что он получает от рукоприкладства истинное удовольствие.
Стива Кареллу, Берта Клинга и ещё кое-кого из детективов это совсем не удивляло. Они знали, в чем тут дело. Они не одобряли рукоприкладства, но понимали, почему Хэвилейд дает волю рукам, – и все-таки не любили Хэвиленда. Впрочем, в 87-м полицейском участке не было ни одного сотрудника, будь то патрульный или детектив, кто любил бы Хэвиленда. Но когда он погиб, все огорчились. Не потому, что он был «всеобщим любимцем»: им не нравилось, что полицейских убивают. В такие моменты они начинали подумывать, не податься ли им, пока не поздно, в слесари-сантехники или официанты.
Когда-то Хэвиленд был весьма обходительным, полицейским. Это сущая правда. И Карелла, и Мейер, и лейтенант Бирнс, и другие старожилы 87-го участка хорошо помнили времена, когда Хэвиленд ещё держал себя в руках.
Он был профессионалом, хотя совершенно не таким, как Карелла или Клинг. Это был разъяренный буйвол, который кричал, рычал, сопел, хрипел, бодался и раздавал удары направо и налево.
А зверем он стал потому, что в один прекрасный день пришел к выводу: нет никакого резона оставаться милым, улыбчивым, добродушным полицейским. Произошло это так.
Как-то раз Хэвиленд шел по улице, думая о своем, и вдруг увидел драку. Ему показалось, что шайка подростков напала на милого, улыбчивого, добродушного юношу, и он решил проявить героизм. К тому времени подростки вдоволь натешились потасовкой, перспектива выбить барабанную дробь на голове полицейского показалась им заманчивой. Хэвиленд вынул револьвер и очень тактично выстрелил в воздух раз-другой, давая понять молодежи, что на сцену выступил Закон, с которым шутки плохи. Но один из юнцов, вместо того чтобы преисполниться почтения к Закону, ударил Хэвиленда куском свинцовой трубы по руке и вышиб из неё револьвер, а его приятели превратились в юных барабанщиков.
К тому времени, когда они исполнили несколько популярных мелодий, рука Хэвиленда была сломана в четырех местах, а его физиономия напоминала мясной фарш, дважды пропущенный через мясорубку.
Сломанная рука болела адски. Но самое печальное было в другом: врачи, опасаясь, что кости срастаются неверно, решили снова сломать руку. Хэвиленд только-только дослужился до детектива третьего класса и боялся, что сломанная рука помешает его дальнейшей карьере. Но боялся он напрасно. Рука срослась правильно. Роджер Хэвиленд снова стал нормальным человеком, если не считать едва заметного сдвига в его психике после неудачной попытки сделать людям добро. Хэвиленду и прежде случалось вступать в диалог со свинцовой трубой. У сотрудника 87-го участка немного шансов выжить, если он не знает, как возражать свинцовой трубе, бейсбольной бите, монтировке или иным веским доводам своих оппонентов. Но впервые за время работы в полиции Хэвиленда избили те, кому он пытался помочь. Он начал подозревать, что и симпатичный юноша, которого он пытался защищать, не только был среди тех, кто потащил его, уже безоружного, добивать в закоулок, но и нанес ему несколько очень ощутимых ударов. Так не поступают с добрым самаритянином. Так не поступают даже с недобрым самаритянином.
На больничной койке Хэвиленд принял важное решение. Отныне, решил он, пусть все эти мерзавцы идут туда-то и туда-то, а также их отцы и матери. Сволочи все до одного! Провались они все сквозь землю! Пусть весь мир катится туда же. Отныне Роджер Хэвиленд будет печься лишь о Единственном и Неповторимом. О себе самом! Все остальные пусть идут туда-то и туда-то.
Это был черный день для человечества. И в первую очередь для всех тех, кому пришлось расхлебывать кашу, которую заварила шайка подростков, избившая когда-то Роджера Хэвиленда.
С другой стороны, если бы Роджер Хэвиленд придерживался однажды избранного курса, он был бы жив и сейчас. Но так уж устроен человек. О, губительная снисходительность к ближнему! Если бы Хэвиленд всегда и во всем оставался тем негодяем, которым он решил стать, все шло бы отлично. Но его погубило благородство.
Потому-то в его гибели и впрямь есть что-то несерьезное.
В тот вечер Хэвиленд ушел из участка в десять тридцать пять. Он сказал Карелле и Хейзу, дежурившим вместе с ним, что собирается сделать обход. На самом деле он решил выпить чашку кофе и отправиться домой. Из дому он позвонил бы Карелле и сказал, что все нормально и он едет домой. Любой мало-мальски опытный полицейский знает такие маленькие хитрости.
Вечер выдался приятный, и Хэвиленд решил немного подышать свежим воздухом. А потому, прежде чем сесть в метро, он устроил себе небольшую прогулку. Хэвиленд не искал приключений на свою голову. Напротив, он был из тех, кто умело избегал ненужных осложнений. Конечно, если его припирали к стенке, он не праздновал труса. Но напрашиваться самому? Нет уж, спасибо! Хэвиленд оставлял этот героизм! В мире ведь полным-полно героев.
Иногда бывает приятно пройтись даже по территории восемьдесят седьмого участка. Но местные жители тут ни при чем. Что касалось Хэвиленда, то все эти жиды, пуэрторикашки, макаронники и чернокожие могли идти туда-то и туда-то. И вообще, все люди на свете могли убираться к чертовой матери! Кроме Единственного и Неповторимого.
Бывают минуты, когда улицы Айсолы вдруг замирают и в наступившей тишине можно услышать, как бьется пульс большого города. Такое случается весенним вечером, когда небо черное-пречерное, а в нем луна, круглая, как пупок проститутки, и когда все вокруг благоухает.
В такие минуты Хэвиленд отдыхал душой. Он вспоминал, что родился и вырос на этих улицах, гонял жестянку с приятелями, а потом влюбился в ирландскую девчонку Пегги Мал-дун. Сегодняшний вечер располагал к воспоминаниям.
Хэвиленд шествовал по улицам 87-го участка и ни с кем не здоровался. Велика честь! Он шел, выпрямив спину, с высоко поднятой головой, и на его губах играла кривая усмешка. Хэиленду было хорошо, хотя он ни за что не признался бы в этом.
В конце улицы был бакалейный магазинчик, его хозяина звали Тони Ригатони, а кличка у него была Тони-Тони. Хэвиленд вдруг решил заглянуть к Тони-Тони и поздороваться с ним, хотя особенно его не жаловал. Однако каждый человек, возвращаясь с работы, имеет право заглянуть к кому-то из знакомых и поздороваться.
Тут-то и началось самое интересное.
Подойдя к магазину Тони-Тони, Хэвиленд увидел, что перед входом на тротуаре сидит хорошо одетый человек. Не похож на хулигана или алкоголика. Впрочем, не исключено, что сам Хэвиленд, опьяненный вечерней свежестью, стал хуже соображать. Обычно он подходил к таким типам и рычал: «А ну-ка, поднимайся, подонок!» Но сейчас он поступил иначе – не спеша приблизился к человеку и, остановившись у витрины, вежливо осведомился:
– Вы плохо себя чувствуете, мистер?
И тут, можно сказать, повторился тот самый давний эпизод, когда Хэвиленд неудачно выступил на защиту симпатичного юноши. Похоже, и сам Хэвиленд это понял: во всяком случае, где-то в голове у него раздался предупреждающий сигнал, потому что он потянулся за револьвером, но было уже поздно.
Прилично одетый молодой человек стремительно вскочил на ноги и плечом толкнул Хэвиленда в грудь с такой силой, что тот врезался в витрину. Негодяй же бросился наутек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19