Теперь, когда наступил день или почти день, я мог разглядеть внутренность кузова в зеркале заднего вида. Конечно, в нем все отражалось наоборот, поэтому то, что казалось картинами в рамках, сваленными слева, на самом деле являлось собакой в тележке и телом, медленно, но верно, врезающимся в еще неоформленную массу на полу – и так далее. Я не заметил никаких пластинок или даже компакт-дисков. Гомер катилась вперед, когда я жал на тормоз, и обратно, как только я давал газу, куппер на ее голове сиял теплым розовым блеском. Или его тоже искажало зеркало? Может, она едет вперед, когда я жму на газ? Может, солнце садится? Может, моя собака умирает?
– Твоя собака всегда рычит? – спросила Генри.
– Раньше с ней такого не случалось, – ответил я. – Может, ей просто лучше.
Хотя сам я в своих словах сомневался.
– Сверните через милю на дорогу один-четырнадцать на север, – вмешался грузовик. – Ищите стройку, без задержек.
– О нет! – воскликнула Генри. – В дебри! Дорога стала четырехполосной, потом двухполосной.
Она изгибалась, затем свернула к цепи низких холмов, покрытых редеющими лесами.
– Дебри, – повторила Генри, приканчивая кофе и выбрасывая стаканчик в окно. Я скривился, но она меня проигнорировала. – Дебри, а потом что?
Я пожал плечами:
– Зависит от тебя. Я только хочу найти брата Боба и забрать свой альбом. А ты, наверное, продолжишь путь.
– Вместе с тобой.
– Что ты имеешь в виду?
– Что ты собираешься делать, вернуться и работать старьевщиком? Отдать альбом?
– Мне придется найти его до конца месяца. А пока я возьму больничный.
– Фантазер, – фыркнула она. – А как насчет копа, которого ты убил?
– Случайность, – возразил я. – Ты сама фантазерка, раз считаешь, что сможешь найти Панаму, который пробыл в подполье девять лет.
– Восемь.
– Поверните налево, одна миля. Крайняя дорога вверх, – прервал нас грузовик.
Так как никто и не желал продолжать разговор, вмешательство искателя мы восприняли с благодарностью.
– Поверните налево, одна миля. Крайняя дорога вверх.
Я повернул налево, как раз за щитом со стрелой, также указывающей налево: «Казино „Рамапо“. Ночь в среду – грандиозная ночь!»
– Дебри, – повторила Генри, качая головой.
Мы ехали по узкой дороге, извивающейся вокруг вершины небольшой горы. Миновали пару выгоревших домов, затерявшихся между деревьями. Перед каждым стоял сгоревший автомобиль. Реликвии, оставшиеся от «Скандала о страховке от астероида» двадцатых годов, или скорее от закона, который сделал расчистку незаконной.
Появилось больше указателей: «Джексон Уайт. Индейские народные промыслы. Пейнтбол. Водные игры. Букмекеры. Магазин подарков. Домашняя пища. Лотерейные билеты».
– Думаешь, оно как-то связано с «Индейцем Бобом» на грузовике? – осведомился я.
– Гм.
– Ваше место назначения в миле впереди. Искатель явно отправлял нас в казино. По мере того как мы продвигались по холму, указатели становились больше и скученнее.
– Поверните влево у магазина подарков. Поверните на стоянку.
Появилась усыпанная гравием парковка под самым большим указателем. С одной стороны находилась длинная торговая палатка, а с другой – крошечное бетонное казино, похожее на шпиль засыпанной церкви.
«Казино „Рамапо“. Джексон Уайт. Индейские народные промыслы. Букмекеры».
Казино никогда не закрываются. Внутри один видеоавтомат звенел и бибикал. Две женщины в костюмах сидели на низенькой скамеечке и колдовали над автоматом, как рабочие на конвейере. Одна скармливала ему монеты, а другая нажимала кнопки. Они выглядели довольно угрюмо.
Генри пошла искать «кабинет задумчивости для девочек». Кажется, она справляла нужду за нас обоих. В стене обнаружилось окошко кассира, зарешеченное, как в древнем банке. За ним в крошечной комнатке дремал мужчина в ковбойской шляпе. Он носил рубашку с профилем Джеронимо и надписью: «Один любопытный индеец». На шляпе красовались перо и бахрома на полях.
Я постучал по окошку ногтем. Если я и гадал, как мы найдем брата Боба (ведь мы даже имени его не знали), то сомнения мои рассеялись, как только дремлющий мужчина проснулся и приподнял поля шляпы с бахромой.
Он оказался близнецом Боба.
– У вас есть брат? – спросил я. – По имени Боб?
– Боб?
Он слегка повернулся на стуле, и вот он, тут как тут! Я увидел альбом Хэнка Вильямса, прислоненный к кассе.
– Простите, но…
По идее я собирался вначале завладеть альбомом, а затем сообщить ему о Бобе. Все испортила Генри, вернувшись из «кабинета задумчивости для девочек» и оттеснив меня в сторону.
– Боюсь, у нас плохие новости! – выдохнула она. – Боб… он… то есть его… в общем… Боба убили. Застрелили. Прошлой ночью.
– Боб?
Кассир снял свою ковбойскую шляпу и ударом кулака сделал ее плоской как блин. Потом аккуратно вернул ей прежнюю форму и снова надел.
– Какой Боб?
– Ваш брат, – пояснила Генри. – Мы привезли его сюда, потому что он сам так захотел. Это место запрограммировано в искателе в грузовике. Четырнадцатое.
– В его грузовике? – Любопытный индеец встал, попятился из раздевалки, закрывая за собой узенькую дверь. – О, кажется, понял. Где он?
– На стоянке.
– Извините, насчет альбома, – начал я, показывая на пластинку через стекло.
И индеец, и Генри проигнорировали меня и направились к стоянке. Я отчаянно уставился сквозь решетку на альбом, прислоненный к кассе. Хэнк Вильямс выглядел еще более потерянным и несчастным, чем всегда.
Две женщины все еще кормили автомат. Я мог подождать здесь, вместе с ними, в полутьме, или последовать за Генри и братом Боба наружу. На пути к выходу я остановился прочитать плакат на стене, как раз рядом с дверью. Пластиковый, но когда я постучал по нему ногтем, он зазвенел, как бронзовый.
«Джексон Уайт» был сумасшедшим сообществом беглых рабов и индейцев, приютивших их, плюс нескольких сочувствующих белых, женатых на некоторых из беглых. Они жили в связанных между собой крепостях в крошечных крутых горах Рамапо в Нью-Джерси всю Гражданскую войну и затем до конца столетия, пока не исчезли, как и большинство подобных архаичных коммун, после Второй мировой войны. После Этнического закона 20… года, предоставившего ей историка и археолога, небольшая коммуна возродилась и занялась исследованием своей собственной истории. Наше казино посвящено памяти Джексонов Уайтов, отдавших свои жизни демократии во Второй и Третьей мировых войнах. Рамапо, Нью-Джерси, 925 футов/282 метра.
Мне всегда нравилась идея крепости, хотя редкие леса (явно горные) позади и вокруг стоянки не предполагали и не возбуждали подобного ощущения. Возможно, просто поменялась местность.
Генри и Один Любопытный Индеец уже одолели половину пути к стоянке и теперь хрустели по гравию под слабым утренним солнцем. Я нагнал их у грузовика, который мы оставили незапертым. Генри отворила заднюю дверцу, Гомер распахнула один глаз-пуговку и зарычала.
– Ваша собака? Сколько?
– Она моя собака, – сказал я позади них. – И она не продается.
– Я просто пытался быть вежливым, – оправдывался он. – Так положено у индейцев. Если бы мне хотелось собаку, то явно не в тележке и не с блином на голове. Где ты его взял?
– Ее, – поправил я.
До меня начинала доходить суть надписи на футболке Одного Любопытного Индейца.
Гомер все еще рычала, поэтому я выгрузил тележку из грузовика на землю, сразу оба колеса, и потащил ее за машину в тень. Как только индеец исчез из виду, Гомер перестала рычать.
– Жди здесь, – сказал я (очень глупо: куда она могла деться из своей тележки?) и вернулся к задней дверце грузовика.
Рот Боба все еще оставался закрытым. Бесцветные глаза широко распахнуты. Один Любопытный Индеец закрыл их кончиками пальцев.
– Это он, – опознал Один Любопытный Индеец. Он снял шляпу, пригладил ее и надел обратно. – У меня возникло нехорошее предчувствие, когда он уезжал прошлой ночью. Кто застрелил его, копы?
– Нет, – ответила Генри.
– Да, – сказал я.
– Можете попрощаться с ним, если хотите, – предложила Генри, порывшись за пазухой и доставая «Последнюю волю».
– Я слышал о нем, – признался индеец. – Его называют «Верное дело», правда?
– Правда, – согласилась Генри.
– И действует?
– Клянусь. Помоги мне открыть его рот.
Эту часть я просто ненавидел. Поэтому присоединился к Гомер за грузовиком, в тени. Она снова рычала.
– Что на сей раз? – спросил я.
Она подняла нос по направлению к грузовику, в то же время постукивая по тележке хвостом.
Я совсем забыл о жучке. Размером и формой он напоминал магнит на холодильник. Я отодрал его от грузовика и зашвырнул в лес.
– Хорошая мысль, – похвалил я Гомер, похлопывая ее по голове. Куппер на ощупь стал теплым, почти горячим. Я вернулся к грузовику, к открытой дверце.
Я ничего не пропустил. Генри и Один Любопытный Индеец все еще пытались открыть рот Боба. В конце концов они справились с помощью ложки. Генри потрясла баллончик и брызнула ему на нёбо.
– О нет!
Боб, или скорее покойный Боб, дернулся и застонал. Его глаза открылись и закрылись опять. Руки крепко сцепились вместе, я почти слышал, как затрещали кости, когда пальцы нашли друг друга и сплелись намертво. Его дыхание становилось непереносимым. Я чувствовал его по всей стоянке.
«Последняя воля» выскребает остатки воздуха из клеток легких, и после дозы любой покойник осиливает пару небольших предложений в зависимости, конечно, от состояния легких на момент смерти.
Легкие Боба оказались хоть куда.
– Я умер? О нет!
– Боб, я с тобой, – позвал Любопытный Индеец.
– Кто «я»?
– Роберт. Боб. Должно быть, что-то случилось.
– Могу поклясться, что-то случилось! Что-то ужасное! Я умер, и всем наплевать!
– Мне не наплевать, Боб, – вмешался Любопытный Индеец. – Нам не наплевать. Мы просто не показываем виду. Так принято у индейцев. Но будь уверен, мы устроим тебе достойные похороны.
– Мертв! Что может быть хуже!
– Не знаю, – сказал Любопытный Индеец.
Он снял шляпу, снова пригладил ее и надел обратно:
– Боб, ты обязан помочь мне найти Панаму, – сказала Генри.
– Прости меня, Генри! – прокаркал он. С меня хватит.
– Счастливо оставаться вам всем! – заявил я. – Только отдайте мне альбом, и я уберусь восвояси.
Один Любопытный Индеец повернулся и посмотрел на меня, моргая от яркого солнечного света. Он приспособил шляпу так, чтобы она затеняла его глаза.
– Альбом?.. О, вы имеете в виду Хэнка Вильямса. Значит, вы тот самый парень.
– Да, я действительно имею в виду Хэнка Вильямса, – подтвердил я. – Да, я действительно тот самый парень. И да, я действительно хочу получить обратно свой альбом.
– Слишком поздно, – покачал головой Один Любопытный Индеец. – Вы уверены, что вы не коп?
– Он не коп, – успокоила Генри.
– Я вам скажу, когда бывает слишком поздно! – прохрипел Боб. – Слишком поздно, когда вы умерли и всем на вас наплевать! – Его голос превратился в шепот.
– Точно, – согласился я. – И что значит «слишком поздно»? Я видел его там, в вашем офисе. Альбом не принадлежал Бобу, он не имел права его продавать. Он мой.
– Он не продавал мне пластинку, – признался Один Любопытный Индеец. – Мы просто оказывали услугу. Он хотел сделать что-нибудь для александрийцев. Он просто был Бобом.
– Просто отдайте его мне, ладно?
– Слишком поздно.
– Что значит «поздно»?
– Пошли со мной, – предложил Один Любопытный Индеец.
Он зашагал по стоянке, и я поспешил за ним, но Генри окликнула нас.
– Стойте, стойте, стойте! – крикнула она. – Мы не можем просто уйти и оставить Боба.
– Не можем? – удивился индеец. – Как долго действует ваш спрей?
– Кажется, уже перестает, – ответила Генри.
– Мы скоро вернемся, – пообещал я.
Я потерял интерес к Генри и ее синим птицам. Меня никогда не интересовал Боб. Меня интересовал мой альбом и как бы отсюда убраться, вернуться на работу, выгнать копов из моего дома, достать моей собаке… достать моей собаке что?
Гомер лежала в тележке задом наперед, нос покоился у ручек, а хвост свешивался спереди. Она умирала от рака, и я мог только оставаться с ней до конца.
– Мы скоро вернемся, – дал я слово, похлопав ее по теплому купперу на голове.
Потом пошел за Одним Любопытным Индейцем через стоянку в казино. Он не стал отпирать клетку кассы. В решетке сделали очень большие зазоры, Боб просто протянул руку между прутьями, достал альбом и вручил его мне.
Слишком легкий. Пустой.
– Они вложили пластинку в другую обложку, – объяснил он, – наверное, из соображений безопасности. Мне понравилась картинка, поэтому я оставил ее у себя.
– Кто они?
– Александрийцы. А кто еще?
– Где я могу их найти?
– Ну, это секрет на миллион долларов, не так ли? По слухам, в Вегасе, а там кто его знает.
Я последовал за ним наружу, на стоянку, на солнечный свет. Генри и Гомер ждали нас в тени за грузовиком. Боб снова умер, свернулся, как орех кешью, на боку: Глаза оставались широко распахнутыми, он начинал вонять, пока только чуть-чуть.
– Вам следовало выяснять все с Бобом, – сказал Один Любопытный Индеец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29