Может быть, это на тебя подействует?" Остальные подробности этой истории мне не удалось услышать – люди без конца то приходили, то уходили, – но я понял, что в ту ночь ваш друг вырвался из заточения и убежал. А вчера утром, когда все уже считали, что больше его не увидят, он появился. Подошел к сквайру, когда тот выходил из церкви, и преспокойно произнес: "Что ж, мистер Бассет, вы получите доказательства". Вот почему я только что заметил, что у Джема Мерлина мозги работают получше, чем у его брата.
Викарий собрал со стола посуду на поднос и отнес его в угол. Потом сел у камина в кресло с высокой узкой спинкой, протянув ноги к огню. Мэри ничего не замечала. Она неподвижно сидела, глядя прямо перед собой. От всего услышанного голова ее пошла кругом. Как усердно выстраивала она доказательство вины человека, которого любила, как страдала и мучилась; и вот оно рассыпалось, как карточный домик.
– Мистер Дейви, – медленно произнесла она, – наверно, во всем Корнуолле не найти человека глупее меня.
– Пожалуй, так оно и есть, Мэри Йеллан, – подтвердил викарий.
Сухой тон, которым он произнес эти слова, столь не похожий на его обычно мягкую манеру говорить, был неожиданно резок. Но Мэри восприняла его как заслуженный упрек.
– Что бы ни случилось со мной потом, – продолжала она, – я смогу теперь встретить будущее без страха и стыда.
– Рад слышать это, – ответил он.
Мэри отбросила волосы с лица и впервые за все время их знакомства улыбнулась. Волнение и страх наконец оставили ее.
– А что еще сказал Джем Мерлин? Что он сделал? – спросила она.
Викарий взглянул на свои карманные часы и со вздохом положил их назад.
– Я был бы рад еще долго рассказывать вам обо всем, – произнес он, – – но сейчас уже почти восемь. Время летит слишком быстро – для нас обоих.
Полагаю, что на сегодня мы довольно поговорили о Джеме Мерлине.
– Скажите мне еще только одну вещь: он был в Норт-Хилле, когда вы уезжали?
– Да. И именно его последнее высказывание заставило меня поспешить домой.
– Что же такое он вам сказал?
– Он обращался не ко мне. Просто объявил, что намеревается съездить этим вечером в Ворлегган к кузнецу.
– Мистер Дейви, вы меня разыгрываете?
– Вовсе нет. От Норт-Хилла до Ворлеггана путь долог, но, смею думать, Джем Мерлин сумеет найти дорогу в темноте.
– Но какое отношение его поездка к кузнецу имеет к вам?
– Он покажет кузнецу найденный им среди вереска в поле за "Ямайкой" шип, который вылетел из лошадиной подковы. Кузнец не очень-то старался. Шип новый, и Джем Мерлин, будучи конокрадом, знает руку каждого кузнеца в здешних местах. "Гляньте-ка, – сказал он сквайру, – – я нашел это утром в поле за трактиром. Вы закончили ваши вопросы, и я вам больше не нужен? С вашего позволения я съезжу в Ворлегган и брошу шип в рожу Тому Джори, пусть полюбуется на свою работу".
– Ну, и что из этого? – спросила Мери.
– Вчера было воскресенье, не так ли? А по воскресеньям ни один кузнец не подойдет к наковальне, разве только из большого уважения к заказчику.
Мимо кузницы Тома Джори вчера проезжал лишь один путник и упросил его заново подковать свою охромевшую лошадь. Было это, полагаю, около семи вечера.
После чего он продолжил свой путь в направлении трактира "Ямайка".
– Почему вы все это знаете?
– Потому что этим путником был викарий Олтернана, – ответил он.
17
В комнате воцарилось молчание. Хотя огонь в камине продолжал пылать, в воздухе вокруг появился неприятный холодок. Каждый ждал, когда заговорит другой. Мэри услышала, как Фрэнсис Дейви сглотнул слюну. Их разделял только стол. Наконец она посмотрела ему в лицо. Белесые глаза его все так же, не мигая, глядели на нее, но холод исчез из них. Они ожили наконец и лихорадочно блестели на белом, как маска, лице. И Мэри прочла в них все, что он хотел, чтобы она поняла. Но она все еще продолжала цепляться за свое неведение как за спасительную соломинку, пытаясь выиграть время, которое было сейчас ее единственным союзником.
Взгляд викария приказывал говорить. Она подошла к камину и, сделав вид, что греет руки, натянуто улыбнулась:
– Вам сегодня явно доставляет удовольствие напускать на себя таинственность, мистер Дейви.
Он ответил не сразу. Снова громко сглотнул. Потом, выпрямившись в кресле, заговорил, резко изменив тему.
– Сегодня произошло нечто, из-за чего я потерял ваше доверие, – произнес он. – Это случилось до того, как я вернулся. Вы заглянули в письменный стол и нашли рисунок, который вас встревожил. О нет, я не видел этого. Я не подглядываю в замочную скважину. Просто заметил, что бумага в ящике сдвинута с места. И вновь вы задались вопросом: "Что за человек этот викарий Олтернана?" Услышав мои шаги на дорожке, вы быстро сели в кресло перед огнем. Вы ведь не встретили меня, не заглянули мне в лицо. Не отворачивайтесь же от меня, Мэри Йеллан. Нам больше нет нужды притворяться, мы можем быть совершенно откровенны друг с другом.
Мэри посмотрела на него и снова отвернулась, в его глазах она прочла то, чего опасалась.
– Я очень сожалею, что подходила к вашему столу, – промолвила она. – – Это непростительно. Не знаю, как это вышло. Что до рисунка, то в таких вещах я не разбираюсь и не могу судить, хорош он или плох.
– Неважно, хорош он или плох. Важно, что он напугал вас.
– Да, мистер Дейви, напугал.
– И вы снова сказали себе: "Этот человек так же странен, как странна его внешность. Его мир чужд мне". И в этом вы были правы, Мэри Йеллан. Я живу в другом мире – давно утраченном. В те времена люди не были так смиренны, как сейчас. О нет, я говорю не об эпохе героев в камзолах и туфлях с узкими носами – эти никогда не были моими друзьями… Но о начале всех времен, когда реки и моря были одно, и по холмам бродили древние боги.
Он поднялся с кресла и стоял теперь перед камином; огонь ярко высвечивал его худощавую фигуру в черном, с белыми волосами и бесцветными глазами. В голосе викария зазвучала прежняя мягкость.
– Будь вы просвещенным человеком, вы бы поняли, – произнес он. – Но вы женщина, живущая в девятнадцатом веке, и поэтому моя речь кажется вам странной. Да, я причуда природы – чужак и по облику и по мыслям. Я из другого мира, не принадлежу этому веку. Я родился с недобрыми чувствами к своему времени и к роду людскому. В девятнадцатом веке нет мира душе. Покой неведом ей. Покоя не сыщешь более даже на болотах среди холмов. Я надеялся обрести мир в Церкви Христовой, но ее догмы внушили мне отвращение. Да и вся эта религия выросла из сказки. А сам Христос – лишь выдумка, кукла, порождение человеческой фантазии. Впрочем, об этом мы поговорим позже, когда состоится бегство, а погоня останется позади; когда улягутся страсти и волнения. У нас впереди целая вечность. Но по крайней мере в путь мы отправимся, как те свободные и вольные существа из стародавних времен, не обременяя себя ничем – ни повозкой, ни поклажей.
Мэри смотрела на него, крепко вцепившись в ручки кресла.
– Я не понимаю вас, мистер Дейви.
– Вы отлично меня понимаете. Вы не могли бы не догадаться, что это я убил хозяина "Ямайки" и его жену. Да и разносчик не остался бы жить, знай я, что он там. За время моего рассказа вы, конечно же, составили себе полное представление об этом деле. Теперь вы знаете, что это я направлял все действия вашего дяди и что главарем он был лишь номинально. Он, бывало, сидел здесь со мной по ночам в том кресле, где сейчас сидите вы, а на столе перед нами была разложена карта Корнуолла. Когда я разговаривал с ним, Джосс Мерлин, гроза здешних мест, мял в руках шляпу, теребил прядь волос. Рядом со мной он был, как несмышленый ребенок, беспомощный без моих указаний.
Несчастный шумный громила, который не знал, где "право", а где "лево"!
Тщеславие напрочь приковало его ко мне. Чем большим злодеем он слыл среди своих сообщников, тем больше гордился этим. Удача сопутствовала нам, и он верно служил мне. Никто не знал, что он связан со мной. Вы, Мэри Йеллан, встали на нашем пути. Вы с вашими широко раскрытыми вопрошающими глазами, вашим дерзким любопытством вторглись в нашу жизнь, и я понял, что конец близок. Как бы то ни было, в нашей игре мы дошли до опасного предела, пора было прекратить ее. Как же вы меня изводили своим мужеством и совестливостью, и как я… восхищался вами! Конечно, вы не могли не услышать, как я прятался в пустой комнате трактира. А потом вы пробрались на кухню, а оттуда в бар и увидели веревку под потолком – все это было предопределено. Тогда вы впервые бросили нам вызов. А затем вы тайком через болото последовали за дядей, который шел на встречу со мной у Раф-Тора, и, потеряв его в темноте, натолкнулись на меня и посвятили в свои тайные тревоги. Что ж, я стал вашим другом, разве нет? Дал вам добрый совет.
Поверьте мне, сам мировой судья не сумел бы дать лучшего. Ваш дядя ничего не знал о нашем странном союзе, да и вряд ли сумел бы правильно понять меня. Он сам виновен в собственной гибели. Всему причиной его неповиновение. Я кое-что знал о ваших намерениях, что вы готовы выдать его при первой возможности. Ему не следовало давать вам повода. Тогда со временем ваши подозрения рассеялись бы. Так нет же, в канун Рождества он соизволил напиться до чертиков и учинить такое, на что способен лишь последний болван и дикарь. Тут уж, конечно, вся округа встала на дыбы. Тогда мне стало ясно, что он себя выдал, и, когда ему набросят петлю на шею, он выложит свою козырную карту и назовет имя подлинного главаря. Поэтому он должен был умереть, Мэри Йеллан, а с ним и ваша тетя – его верная тень. И, будь вы в то время в "Ямайке", вы бы тоже… Нет, вы бы не умерли.
Наклонившись к ней, он взял ее за обе руки и потянул к себе. Они стояли лицом к лицу.
– Нет, – повторил он, – вы бы не умерли, вы бы уехали со мной, как уедете сейчас.
Она заглянула ему в глаза, но прочесть в них ничего не смогла. Они снова были холодны и лишены какого-либо выражения. Но по тому, как он крепко сжал кисти ее рук, она поняла, что ей не вырваться.
– Вы ошибаетесь, – произнесла она, – вы убили бы меня тогда, как убьете теперь. Я не поеду с вами, мистер Дейви.
– Смерть, но не бесчестие? – проговорил он. Маску его лица прорезала тонкая линия растянувшихся в улыбке губ. – О нет, я не поставил бы вас перед подобным выбором. Вы представляете себе жизнь по старым книгам, в которых злодей прячет под старой одеждой хвост, а из ноздрей его вырывается пламя. Вы показали себя опасным противником, и, отдавая вам должное, я предпочел бы, чтобы вы были на моей стороне. Да и как можно погубить вашу молодость и привлекательность! Прежде нас связывали узы дружбы. Со временем мы смогли бы восстановить их.
– Вы вправе обращаться со мной, как с глупым ребенком, мистер Дейви, – горячо заговорила Мэри. – Я дала вам к этому повод еще в тот вечер, когда натолкнулась на вас на болотах. Та дружба, что была между нами, обернулась для меня на самом деле насмешкой и бесчестием. Вы невозмутимо давали мне советы, когда на ваших руках едва обсохла кровь невинного человека. Мой дядя был, по крайней мере, честнее. Он терзался. Каких мук ему стоило хранить тайну этих страшных преступлений, даже когда он был трезв. Он не знал покоя ни днем, ни ночью: он бредил во сне. Но вы… вы облачились в одежды священника, прикрылись святым распятием… О, вы знали, как отвести от себя подозрение! И вы говорите мне о дружбе!
– Ваш протест, ваше отвращение вызывают во мне еще большее восхищение вами, Мэри Йеллан, – отвечал он. – В вас есть огонь, какой горел в женщинах прошлого. Потерять вас невозможно! Не будем сейчас касаться религии. Когда вы узнаете меня лучше, мы еще вернемся к этому. Я расскажу вам, как, чтобы уйти от самого себя, я стал искать спасения в Христианстве.
Но обнаружил, что и оно построено на ненависти, ревности и жадности – всех пороках цивилизации, от которых был свободен и чист старый языческий мир. О, какую горечь я испытывал! Бедная Мэри, обеими ногами стоящая в девятнадцатом веке, отчего так изменилось выражение вашего дерзкого и живого, как у фавна, лица?! Как растерянно глядите вы на меня – того, кто сам называет себя уродливой причудой природы, не достойным жить в вашем маленьком мире.
Решайтесь! Накидка висит в холле. Я жду.
Она отстранилась от него, инстинктивно прижимаясь спиной к стене, и глянула на часы. Но он продолжал крепко держать ее за обе кисти, еще сильнее сжимая их. Голос, однако, звучал все так же мягко:
– Поймите, мы одни. Все равно никто не услышит ваших вульгарных воплей. Добрая Ханна сидит сейчас у себя в домике у камина. Он по другую сторону церкви. Я сильнее, чем может показаться. Бедный хорек только выглядит маленьким и хрупким, но пусть это не вводит вас в заблуждение. Ваш дядя знал мою истинную силу. О, я совсем не хочу причинить вам боль, Мэри Йеллан, испортить вашу красоту. Но если вы станете сопротивляться, мне придется пойти на это. Решайтесь же! Неужто вас оставил дух приключений, столь присущий вашей натуре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Викарий собрал со стола посуду на поднос и отнес его в угол. Потом сел у камина в кресло с высокой узкой спинкой, протянув ноги к огню. Мэри ничего не замечала. Она неподвижно сидела, глядя прямо перед собой. От всего услышанного голова ее пошла кругом. Как усердно выстраивала она доказательство вины человека, которого любила, как страдала и мучилась; и вот оно рассыпалось, как карточный домик.
– Мистер Дейви, – медленно произнесла она, – наверно, во всем Корнуолле не найти человека глупее меня.
– Пожалуй, так оно и есть, Мэри Йеллан, – подтвердил викарий.
Сухой тон, которым он произнес эти слова, столь не похожий на его обычно мягкую манеру говорить, был неожиданно резок. Но Мэри восприняла его как заслуженный упрек.
– Что бы ни случилось со мной потом, – продолжала она, – я смогу теперь встретить будущее без страха и стыда.
– Рад слышать это, – ответил он.
Мэри отбросила волосы с лица и впервые за все время их знакомства улыбнулась. Волнение и страх наконец оставили ее.
– А что еще сказал Джем Мерлин? Что он сделал? – спросила она.
Викарий взглянул на свои карманные часы и со вздохом положил их назад.
– Я был бы рад еще долго рассказывать вам обо всем, – произнес он, – – но сейчас уже почти восемь. Время летит слишком быстро – для нас обоих.
Полагаю, что на сегодня мы довольно поговорили о Джеме Мерлине.
– Скажите мне еще только одну вещь: он был в Норт-Хилле, когда вы уезжали?
– Да. И именно его последнее высказывание заставило меня поспешить домой.
– Что же такое он вам сказал?
– Он обращался не ко мне. Просто объявил, что намеревается съездить этим вечером в Ворлегган к кузнецу.
– Мистер Дейви, вы меня разыгрываете?
– Вовсе нет. От Норт-Хилла до Ворлеггана путь долог, но, смею думать, Джем Мерлин сумеет найти дорогу в темноте.
– Но какое отношение его поездка к кузнецу имеет к вам?
– Он покажет кузнецу найденный им среди вереска в поле за "Ямайкой" шип, который вылетел из лошадиной подковы. Кузнец не очень-то старался. Шип новый, и Джем Мерлин, будучи конокрадом, знает руку каждого кузнеца в здешних местах. "Гляньте-ка, – сказал он сквайру, – – я нашел это утром в поле за трактиром. Вы закончили ваши вопросы, и я вам больше не нужен? С вашего позволения я съезжу в Ворлегган и брошу шип в рожу Тому Джори, пусть полюбуется на свою работу".
– Ну, и что из этого? – спросила Мери.
– Вчера было воскресенье, не так ли? А по воскресеньям ни один кузнец не подойдет к наковальне, разве только из большого уважения к заказчику.
Мимо кузницы Тома Джори вчера проезжал лишь один путник и упросил его заново подковать свою охромевшую лошадь. Было это, полагаю, около семи вечера.
После чего он продолжил свой путь в направлении трактира "Ямайка".
– Почему вы все это знаете?
– Потому что этим путником был викарий Олтернана, – ответил он.
17
В комнате воцарилось молчание. Хотя огонь в камине продолжал пылать, в воздухе вокруг появился неприятный холодок. Каждый ждал, когда заговорит другой. Мэри услышала, как Фрэнсис Дейви сглотнул слюну. Их разделял только стол. Наконец она посмотрела ему в лицо. Белесые глаза его все так же, не мигая, глядели на нее, но холод исчез из них. Они ожили наконец и лихорадочно блестели на белом, как маска, лице. И Мэри прочла в них все, что он хотел, чтобы она поняла. Но она все еще продолжала цепляться за свое неведение как за спасительную соломинку, пытаясь выиграть время, которое было сейчас ее единственным союзником.
Взгляд викария приказывал говорить. Она подошла к камину и, сделав вид, что греет руки, натянуто улыбнулась:
– Вам сегодня явно доставляет удовольствие напускать на себя таинственность, мистер Дейви.
Он ответил не сразу. Снова громко сглотнул. Потом, выпрямившись в кресле, заговорил, резко изменив тему.
– Сегодня произошло нечто, из-за чего я потерял ваше доверие, – произнес он. – Это случилось до того, как я вернулся. Вы заглянули в письменный стол и нашли рисунок, который вас встревожил. О нет, я не видел этого. Я не подглядываю в замочную скважину. Просто заметил, что бумага в ящике сдвинута с места. И вновь вы задались вопросом: "Что за человек этот викарий Олтернана?" Услышав мои шаги на дорожке, вы быстро сели в кресло перед огнем. Вы ведь не встретили меня, не заглянули мне в лицо. Не отворачивайтесь же от меня, Мэри Йеллан. Нам больше нет нужды притворяться, мы можем быть совершенно откровенны друг с другом.
Мэри посмотрела на него и снова отвернулась, в его глазах она прочла то, чего опасалась.
– Я очень сожалею, что подходила к вашему столу, – промолвила она. – – Это непростительно. Не знаю, как это вышло. Что до рисунка, то в таких вещах я не разбираюсь и не могу судить, хорош он или плох.
– Неважно, хорош он или плох. Важно, что он напугал вас.
– Да, мистер Дейви, напугал.
– И вы снова сказали себе: "Этот человек так же странен, как странна его внешность. Его мир чужд мне". И в этом вы были правы, Мэри Йеллан. Я живу в другом мире – давно утраченном. В те времена люди не были так смиренны, как сейчас. О нет, я говорю не об эпохе героев в камзолах и туфлях с узкими носами – эти никогда не были моими друзьями… Но о начале всех времен, когда реки и моря были одно, и по холмам бродили древние боги.
Он поднялся с кресла и стоял теперь перед камином; огонь ярко высвечивал его худощавую фигуру в черном, с белыми волосами и бесцветными глазами. В голосе викария зазвучала прежняя мягкость.
– Будь вы просвещенным человеком, вы бы поняли, – произнес он. – Но вы женщина, живущая в девятнадцатом веке, и поэтому моя речь кажется вам странной. Да, я причуда природы – чужак и по облику и по мыслям. Я из другого мира, не принадлежу этому веку. Я родился с недобрыми чувствами к своему времени и к роду людскому. В девятнадцатом веке нет мира душе. Покой неведом ей. Покоя не сыщешь более даже на болотах среди холмов. Я надеялся обрести мир в Церкви Христовой, но ее догмы внушили мне отвращение. Да и вся эта религия выросла из сказки. А сам Христос – лишь выдумка, кукла, порождение человеческой фантазии. Впрочем, об этом мы поговорим позже, когда состоится бегство, а погоня останется позади; когда улягутся страсти и волнения. У нас впереди целая вечность. Но по крайней мере в путь мы отправимся, как те свободные и вольные существа из стародавних времен, не обременяя себя ничем – ни повозкой, ни поклажей.
Мэри смотрела на него, крепко вцепившись в ручки кресла.
– Я не понимаю вас, мистер Дейви.
– Вы отлично меня понимаете. Вы не могли бы не догадаться, что это я убил хозяина "Ямайки" и его жену. Да и разносчик не остался бы жить, знай я, что он там. За время моего рассказа вы, конечно же, составили себе полное представление об этом деле. Теперь вы знаете, что это я направлял все действия вашего дяди и что главарем он был лишь номинально. Он, бывало, сидел здесь со мной по ночам в том кресле, где сейчас сидите вы, а на столе перед нами была разложена карта Корнуолла. Когда я разговаривал с ним, Джосс Мерлин, гроза здешних мест, мял в руках шляпу, теребил прядь волос. Рядом со мной он был, как несмышленый ребенок, беспомощный без моих указаний.
Несчастный шумный громила, который не знал, где "право", а где "лево"!
Тщеславие напрочь приковало его ко мне. Чем большим злодеем он слыл среди своих сообщников, тем больше гордился этим. Удача сопутствовала нам, и он верно служил мне. Никто не знал, что он связан со мной. Вы, Мэри Йеллан, встали на нашем пути. Вы с вашими широко раскрытыми вопрошающими глазами, вашим дерзким любопытством вторглись в нашу жизнь, и я понял, что конец близок. Как бы то ни было, в нашей игре мы дошли до опасного предела, пора было прекратить ее. Как же вы меня изводили своим мужеством и совестливостью, и как я… восхищался вами! Конечно, вы не могли не услышать, как я прятался в пустой комнате трактира. А потом вы пробрались на кухню, а оттуда в бар и увидели веревку под потолком – все это было предопределено. Тогда вы впервые бросили нам вызов. А затем вы тайком через болото последовали за дядей, который шел на встречу со мной у Раф-Тора, и, потеряв его в темноте, натолкнулись на меня и посвятили в свои тайные тревоги. Что ж, я стал вашим другом, разве нет? Дал вам добрый совет.
Поверьте мне, сам мировой судья не сумел бы дать лучшего. Ваш дядя ничего не знал о нашем странном союзе, да и вряд ли сумел бы правильно понять меня. Он сам виновен в собственной гибели. Всему причиной его неповиновение. Я кое-что знал о ваших намерениях, что вы готовы выдать его при первой возможности. Ему не следовало давать вам повода. Тогда со временем ваши подозрения рассеялись бы. Так нет же, в канун Рождества он соизволил напиться до чертиков и учинить такое, на что способен лишь последний болван и дикарь. Тут уж, конечно, вся округа встала на дыбы. Тогда мне стало ясно, что он себя выдал, и, когда ему набросят петлю на шею, он выложит свою козырную карту и назовет имя подлинного главаря. Поэтому он должен был умереть, Мэри Йеллан, а с ним и ваша тетя – его верная тень. И, будь вы в то время в "Ямайке", вы бы тоже… Нет, вы бы не умерли.
Наклонившись к ней, он взял ее за обе руки и потянул к себе. Они стояли лицом к лицу.
– Нет, – повторил он, – вы бы не умерли, вы бы уехали со мной, как уедете сейчас.
Она заглянула ему в глаза, но прочесть в них ничего не смогла. Они снова были холодны и лишены какого-либо выражения. Но по тому, как он крепко сжал кисти ее рук, она поняла, что ей не вырваться.
– Вы ошибаетесь, – произнесла она, – вы убили бы меня тогда, как убьете теперь. Я не поеду с вами, мистер Дейви.
– Смерть, но не бесчестие? – проговорил он. Маску его лица прорезала тонкая линия растянувшихся в улыбке губ. – О нет, я не поставил бы вас перед подобным выбором. Вы представляете себе жизнь по старым книгам, в которых злодей прячет под старой одеждой хвост, а из ноздрей его вырывается пламя. Вы показали себя опасным противником, и, отдавая вам должное, я предпочел бы, чтобы вы были на моей стороне. Да и как можно погубить вашу молодость и привлекательность! Прежде нас связывали узы дружбы. Со временем мы смогли бы восстановить их.
– Вы вправе обращаться со мной, как с глупым ребенком, мистер Дейви, – горячо заговорила Мэри. – Я дала вам к этому повод еще в тот вечер, когда натолкнулась на вас на болотах. Та дружба, что была между нами, обернулась для меня на самом деле насмешкой и бесчестием. Вы невозмутимо давали мне советы, когда на ваших руках едва обсохла кровь невинного человека. Мой дядя был, по крайней мере, честнее. Он терзался. Каких мук ему стоило хранить тайну этих страшных преступлений, даже когда он был трезв. Он не знал покоя ни днем, ни ночью: он бредил во сне. Но вы… вы облачились в одежды священника, прикрылись святым распятием… О, вы знали, как отвести от себя подозрение! И вы говорите мне о дружбе!
– Ваш протест, ваше отвращение вызывают во мне еще большее восхищение вами, Мэри Йеллан, – отвечал он. – В вас есть огонь, какой горел в женщинах прошлого. Потерять вас невозможно! Не будем сейчас касаться религии. Когда вы узнаете меня лучше, мы еще вернемся к этому. Я расскажу вам, как, чтобы уйти от самого себя, я стал искать спасения в Христианстве.
Но обнаружил, что и оно построено на ненависти, ревности и жадности – всех пороках цивилизации, от которых был свободен и чист старый языческий мир. О, какую горечь я испытывал! Бедная Мэри, обеими ногами стоящая в девятнадцатом веке, отчего так изменилось выражение вашего дерзкого и живого, как у фавна, лица?! Как растерянно глядите вы на меня – того, кто сам называет себя уродливой причудой природы, не достойным жить в вашем маленьком мире.
Решайтесь! Накидка висит в холле. Я жду.
Она отстранилась от него, инстинктивно прижимаясь спиной к стене, и глянула на часы. Но он продолжал крепко держать ее за обе кисти, еще сильнее сжимая их. Голос, однако, звучал все так же мягко:
– Поймите, мы одни. Все равно никто не услышит ваших вульгарных воплей. Добрая Ханна сидит сейчас у себя в домике у камина. Он по другую сторону церкви. Я сильнее, чем может показаться. Бедный хорек только выглядит маленьким и хрупким, но пусть это не вводит вас в заблуждение. Ваш дядя знал мою истинную силу. О, я совсем не хочу причинить вам боль, Мэри Йеллан, испортить вашу красоту. Но если вы станете сопротивляться, мне придется пойти на это. Решайтесь же! Неужто вас оставил дух приключений, столь присущий вашей натуре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41