Он окинул задумчивым взглядом портрет Филиппа Второго над камином и после долгого молчания вдруг глубоко вздохнул – не рисуясь и не лукавя. Потом, словно вспомнив о существовании капитана, повернулся к нему:
– И потому не торопитесь торжествовать победу Человек, который только что вышел отсюда, никогда не простит вас. Алькесар – исключение среди арагонцев: он умен и очень хитер, очень непрост и вышколен своим предшественником Антонио Пересом на славу… Его единственная слабость – племянница, она еще совсем девочка, но его стараниями уже взята ко двору в королевские фрейлины. Берегитесь этого человека как чумы. Но помните, что если мои приказы Алькесара до поры до времени еще могут держать в узде, то на падре Эмилио Боканегра моя власть не распространяется. На месте капитана Алатристе я бы постарался как можно скорее залечить свою рану и уехать во Фландрию. Генерал Амбросьо де Спинола, под знаменами которого вы сражались раньше, намеревается стяжать для Испании новые лавры: будет разумно умереть там, а не здесь.
Оливарес сразу как-то сник, будто на него вдруг навалилась неимоверная усталость, и – как галерник на весло, к которому прикован, – взглянул на свой заваленный бумагами стол. Медленно он направился к нему, уселся, но прежде чем проститься с капитаном, извлек из потайного ящика ларчик черного дерева.
– И последнее, – сказал он. – В Мадриде сейчас пребывает некий английский путешественник, который невесть почему считает, что чем-то вам обязан… Маловероятно, что ваши с ним пути когда-нибудь пересекутся вновь. И потому он попросил меня передать вам это. Внутри находятся перстень с его печатью и письмо. Я прочел его, уж не обессудьте.
Это – нечто вроде охранной грамоты или, если угодно, векселя. Всем подданным его британского величества предписывается оказывать всяческую помощь, поддержку и содействие капитану Диего Алатристе. Подписано – Карл, принц Уэльский.
Алатристе открыл эбеновый, отделанный перламутровыми инкрустациями ларчик. На печатке золотого перстня были вырезаны три пера – герб наследника британского престола – и они же оттиснуты на сургуче, которым был запечатан сложенный вчетверо лист бумаги. Подняв голову, капитан увидел, что Оливарес смотрит на него с меланхолической улыбкой на губах, оттененных разбойничьей бородой и густыми усами.
– Дорого бы я дал за такое письмецо, – сказал он.
Эпилог
Наплывавшие с востока тяжелые тучи зацепились за острый шпиль Золотой Башни, грозя обрушиться на королевский дворец ливнем. Закутавшись в старую капитанову епанчу, иногда служившую мне плащом, я сидел на какой-то каменной приступочке, не сводя глаз с ворот дворца, от которых меня уже трижды отгоняли часовые; и сидел, между прочим, уже довольно давно – с утра, после того, как к тюрьме, где мы с Алатристе переночевали – он внутри, а я снаружи, – подъехала карета, и альгвасилы лейтенанта Салданьи доставили моего хозяина к одному из боковых входов во дворец Алькасар. Во рту у меня маковой росинки не было со вчерашнего вечера, когда дон Франсиско де Кеведо перед тем, как идти спать, подошел к воротам тюрьмы справиться об Алатристе и, увидев меня у ворот, купил мне у разносчика ломоть хлеба с куском вяленого мяса. Видно, так уж судьба распорядилась, что изрядную часть жизни провел я в ожидании капитана Алатристе, влипавшего в очередную передрягу. И всегда – с пустым брюхом и стесненным от тревоги сердцем.
По каменным плитам, которыми была вымощена дворцовая эспланада, защелкали первые капли; мало-помалу дождь припустил сильней, серая кисея ливня задернула фасады домов, с каждой минутой все отчетливей отражающихся в лужах. Какое-то время, благо его все равно надо было как-то убить, я развлекался, разглядывая картины, возникавшие у меня под ногами. И был всецело поглощен этим занятием, когда вдруг прозвучала столь памятная мне музыкальная рулада – тирури-та-та – и среди зыблющихся охристо-серых отражений возникла темная неподвижная тень. Подняв голову, я увидел удлиненную плащом фигуру, которая могла принадлежать только одному человеку. И не ошибся – передо мной стоял Гуальтерио Малатеста.
Признаюсь, при виде старинного знакомца первым моим побуждением было кинуться прочь со всех ног, однако, впав от неожиданности в некий столбняк, то есть оцепенев и потеряв дар речи, я замер под пристальным взглядом его черных блистающих глаз. Когда же минуло первоначальное ошеломление, в голову мне пришли две дельные, но противоречащие друг другу мысли. Первая – кинуться прочь со всех ног. Вторая – выхватив кинжал, висевший сзади на поясе под епанчей, всадить его в живот итальянцу. Но что-то в том, как он держал себя, побудило меня отказаться и от одного намерения, и от другого. Хотя весь облик его – черные плащ и шляпа, худое лицо с ввалившимися щеками, покрытое рябинами, изборожденное шрамами – был, как и прежде, зловещ, я почему-то понял, что опасаться мне нечего. И тут как будто кто-то невидимый резким взмахом кисти мазнул его по губам ярко-белой краской – итальянец улыбнулся.
– Ждешь?
Я продолжал сидеть и смотреть на него неотрывно, как зачарованный. Капли дождя катились по моему лицу, собирались в лужицы на широких полях его шляпы, копились в складках плаща.
– Скоро придет, – как всегда, сипло проговорил он, не спуская с меня глаз и не трогаясь с места. Я промолчал и на этот раз, а он посмотрел мне за спину, потом оглянулся по сторонам и наконец уперся глазами в фасад дворца.
– Я тоже поджидал его, – добавил итальянец задумчиво. – Правда, по другим причинам, сам понимаешь.
Да, он был одновременно и озадачен и вместе с тем словно позабавлен неожиданным поворотом дела.
– По другим, – повторил он.
Мимо проехала карета с закутанным в плащ кучером на козлах. Я стал вглядываться, надеясь рассмотреть, кто сидит внутри. Нет, это был не капитан.
Итальянец вновь взглянул на меня с прежней зловещей улыбкой.
– Не старайся. Мне сказали, он выйдет на своих ногах. Свободным.
– Откуда вы знаете?
И с этими словами осторожно и словно случайно завел руку за спину. Но это движение не ускользнуло от внимания итальянца. Улыбка его стала еще шире.
– Да уж знаю, – медленно произнес он. – Я тоже поджидал его. Как и ты. Гостинец припас. Но мне только что сказали, что сейчас в этом нет нужды. Отпала надобность. Пока.
Я глядел на него с таким недоверием, что итальянец расхохотался – казалось, глухо затрещало, ломаясь, гнилое дерево.
– Я ухожу паренек Дел много. А к тебе у меня просьба. Передай от меня капитану Алатристе… Ладно?
Я продолжал смотреть молча и недоверчиво. Он снова взглянул мне за спину, потом огляделся по сторонам, и я услышал медленный, еле уловимый вздох. Дождь между тем усиливался. Итальянец – черный, неподвижный – вдруг показался мне смертельно усталым. Может быть, негодяи тоже устают?
Никто ведь не выбирает себе судьбу.
– Так вот, передай капитану: Гуальтерио Малатеста свой счет к нему не закрыл. Жизнь, она – длинная, вьется, вьется, возьмет да оборвется… Еще скажи, что когда мы с ним снова встретимся, я уж изловчусь, расстараюсь – и убью его. Без громких слов и без малейшей злобы. Выберу время, найду место – и спокойно убью. Тут дело личное. И, так сказать, профессиональное. И я уверен, он прекрасно поймет все, что ты ему скажешь от моего имени. Передашь, не забудешь? – Снова под черными усами молнией вспыхнула улыбка, ослепительная и опасная. – Черт возьми, я знал, что ты – толковый мальчуган.
Он, словно позабыв на миг обо мне и обо всем на свете, уставился в какую-то точку на тонущей в сером тумане площади. Потом, совсем уж собравшись уходить, вдруг остановился.
– Вот еще что, – прибавил он, не глядя на меня. – Той ночью, у Приюта Духов, ты вел себя молодцом… Выскочил с этими своими пистолетами…. Полагаю, Алатристе знает, что обязан тебе жизнью.
Он стряхнул дождевые капли с плаща и завернулся в него. И вот теперь наконец черные полированные агаты его глаз остановились на мне.
– Так что, полагаю, и с тобой мы тоже еще свидимся, – сказал он уже на ходу но вдруг застыл на месте и повернулся вполоборота. – Хотя, знаешь… Надо бы прикончить тебя, пока ты еще мал… А не то вырастешь – и, чего доброго, меня прикончишь.
И он медленно двинулся прочь, с каждым шагом вновь становясь прежней, черной тенью. И я слышал, как замирает вдали его смех.
Приложение.
Извлечения из «Перлов поэзии, сотворенных несколькими гениями того времени»
Напечатано в XVII веке без выходных данных. Хранится в отделе «Графство Гуадальмедина» архива и библиотеки герцогов де Нуэво Экстремо (Севилья).

Приписывается дону Франсиско де Кеведо. Сонет, в котором воспевается воинская доблесть, выказанная капитаном доном Диего Алатристе.
Род Алатристе – с этим древом старым
В прямом родстве и кровь твоя, и шпага.
Покуда ты живешь, твоя отвага
Разит врага решительным ударом.

Мундир твой незапятнан. Ведь недаром
Пехотный полк назад не делал шага,
Ты высоко вздымаешь древко флага
Фамильной чести над сердечным жаром.

О смелый капитан, во время оно
Увенчан славой ты на ратном поле.
Честь для тебя – и альфа, и омега.

Ты проучить умеешь фанфарона,
И в мирный день не дав бахвалу воли.
Ты безупречен – значит, ты Диего.

Десима, написанная на ту же тему, но в шутливом роде.
Да, за горами славны бубны,
А все ж в бою нужнее – пики,
Объял француза страх великий,
«Спасайся!» – глас раздался трубный,
Бегом бежал четыре лиги
Враг без оглядки и привала.
Судьба победу даровала,
Где, галл, теперь твое веселье?
Нигде – ни в Генте, ни в Брюсселе –
Победы громче не бывало.

Граф де Гуадальмедина. Сонет, посвященный пребыванию Карла, принца Уэльского в Мадриде.
Уэльский принц явился к нам до срока –
Принцессу нашу сватает держава.
Британский лев в расчет не принял здраво,
Что выдержка порой – верней наскока.

Орлом надменным воспаря высоко,
Принц на добычу заявляет право,
Не рассудив, что там, где власть и слава,
Любовь бывает жертвой злого рока.

Любезный Карл, да будет вам уроком:
На местном мелководье – знаем сами! –
Не тот герой, кто мчит под парусами.

На мель он вскоре сядет ненароком.
Венком лавровым не напрасно бредит
Не тот, кто скор, а тот, кто тише едет.

Его же. Октава, в коей хозяин имения Торре де Хуан Абад уподобляется некоторым святым.
Святому Роху следуя в смиренье,
Игнатию Лойоле – в деле бранном,
И Доминику – в христианском рвенье,
Тягаясь в красноречьи с Иоанном,
Как Иероним погрузясь в ученье,
Фомы не обошел в служенье рьяном
Кеведо – незадачливый скиталец:
Увидит рану – сразу вложит палец.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24