— Я познакомился с вашими чертежами, — сказал я.
Он быстро взглянул на меня и снова уставился в окно. На губах мелькнула улыбка, однако он ничего не сказал.
— Все это очень интересно… — продолжал я, сам понимая, что слова мои бледные и звучат скучно, — но…
— Вот именно, все дело в «но», — перебил Любомудров.
— Вы умный человек и понимаете, что никто нам сейчас не разрешит изменять технологию только что налаженного производства, но позднее может быть…
— Может быть! — усмехнулся он и на этот раз пристально и внимательно посмотрел на меня. — Год, два, а может быть, и больше мы будем штамповать коробки, в которых и жить-то людям будет скучно, а потом может быть!.. А может и не быть! Дорога ложка к обеду, товарищ директор…
— А что вы предлагаете? — спросил я, понимая, что возразить мне нечего.
Любомудров отвернулся к окну, выпустил сизую струю дыма, скомкал сигарету и вышвырнул в форточку.
— Взгляните, какой снег, — помолчав, сказал он. — Еще с деревьев листья не облетели, и снег.
За окном падал снег. Густой, крупный. Падал медленно и бесшумно. И не таял. Все вокруг стало празднично белым: крыши зданий, тротуары, скверы перед домами, деревья. В снежной круговерти туманно светились окна домов. Мне захотелось высунуть руку в форточку и поймать на ладонь снежинки. Такое желание одновременно возникло и у Ростислава Николаевича: он встал на подоконник и по плечо выставил руку в форточку, но снежинки не пожелали приходить к нам в гости — все до единой растаяли на его ладони.
— Мне хочется, чтобы люди жили в красивых удобных домах, — сказал Любомудров. — И это сделать в наших силах. Я еще в институте ломал над этим голову. Почему раньше строили на века? Возьмите Ленинград. Да и другие города. А сейчас мы строим на двадцать — тридцать лет вперед, а потом все эти примитивные постройки нужно к черту сносить и строить заново. Я понимаю, людям необходимо жилье и, конечно, многоэтажную коробку можно в несколько раз быстрее построить, чем добротное красивое здание. И потом, коробку в сто раз легче спроектировать, чем оригинальное современное здание, непохожее на другое… Все это я понимаю, но, простите, решительно не принимаю! По-моему, сейчас архитекторам просто делать нечего… Если так пойдет и дальше, эта старинная почетная профессия выродится… Нужен ли талант, чтобы спроектировать, например, такой дом, в котором мы сейчас с вами находимся? Нужно строить прочно, добротно, красиво! Люди, которые получили отдельные квартиры в новых домах, безусловно, считали себя счастливыми. Еще бы, выбраться из коммунальной дыры в отдельную квартиру! Не беда, что потолки два с половиной метра, в кухне не повернуться, а звукоизоляция такая, что слышно, как сосед за стеной в постели ворочается. Главное, отдельная квартира! Прошло несколько лет, и люди возненавидели свои отдельные квартиры. Сейчас они снова рвутся и центр, и некоторые готовы обменять отдельную квартиру снова на осточертевшую коммунальную с трехметровыми потолками и прочными капитальными стенами. Я убежден, что дешевизна типовых многоэтажных зданий — это кажущаяся дешевизна. Наспех построенные дома уже через несколько лет требуют капитального ремонта, а в будущем вообще пойдут на снос, так не лучше ли сразу строить настоящие дома, которые будут стоять века, как храмы и соборы? Пусть что будет медленнее, но зато прочнее, красивее и долговечнее. Когда я попадаю в новые жилые районы, мне становится тоскливо: сплошное однообразие. Сотни домов-близнецов! Тысячи! Хотя, безусловно, в новостройках есть и свои преимущества: простор, воздух, зеленые насаждения.
— Я полностью с вами согласен, — сказал я. — Но проект ваш пока неосуществим. Можно все понимать, соглашаться, но остановить запущенную машину мы не можем, и, по-моему, вы это тоже отлично понимаете.
— Понимаю, — бесцветным голосом подтвердил Ростислав Николаевич. — И от этого вдвойне грустно.
— Я на той неделе еду в Москву с квартальным отчетом и покажу в министерстве ваш проект. Он мне нравится.
Любомудров промолчал, не выразив ни радости, ни сожаления.
— С чего-то начинать надо… — сказал я.
Он снова взглянул на меня темно-серыми глазами и улыбнулся.
— Спасибо, — сказал он. — И хватит о проекте, а то хозяйка обидится…
Стол был отодвинут к окну, и гости танцевали под звуки пианино. Улыбающаяся Валерия сидела за инструментом. Саврасов танцевал со своей женой. Ростом Альбина была выше его почти на полголовы, да и толще в два раза. Танцевали они молча, не глядя друг на друга. Архипов с бокалом шампанского стоял у пианино и смотрел на танцующих.
Валерия играла легко, с удовольствием. Пальцы ее так и летали над клавишами, едва касаясь их.
— Ваша жена превосходно играет, — заметил я.
Архипов чокнулся со мной и, улыбаясь жене, сказал:
— За тебя, Валерия!
Она взглянула на нас и в знак признательности наклонила голову. На губах легкая улыбка. И снова мне показалось, что в ее взгляде какая-то недоговоренность. Мне было приятно, что они такая славная пара. А это было сразу видно, так же, как видно, что Геннадий Саврасов и Альбина совсем не подходят друг другу. На остальных гостей я как-то не обращал особенного внимания и не задумывался об их супружеских взаимоотношениях. В том же, что Архиповы на редкость счастливая пара, у меня тогда никаких сомнении не было…
Потом я танцевал с Валерией.
Она танцевала легко, угадывая малейшее движение партнера. Ее смуглые руки были обнажены до плеч, от пушистых волос пахло жасмином. Немного приподняв голову, она открыто и дружелюбно смотрела мне в глаза. Возле немного расширенных зрачков щедро рассыпаны янтарные крапинки.
— После Ленинграда, наверное, скучаете здесь? — спросила она.
— Я и там скучал, — сказал я.
— Дело не в городе, — согласилась она, — а в нас самих… Валентина после института направили в Ржев. Там Островский написал «Грозу». Старинный патриархальный городок, в нем есть своя прелесть. Хотя я и коренная москвичка, а по-настоящему была счастлива в Ржеве…
— А как вам нравятся Великие Луки?
— Здесь летом очень хорошо: много зелени, Ловать… А какие пригороды! Мы с Валентином почти каждую субботу выезжали в Опухлики. Удивительно живописное место на берегу озера. А какие там сосны… Что я вам рассказываю…— спохватилась она. — Ведь вы родом отсюда.
— Почти двадцать лет я не был тут, — сказал я. — Хотя сейчас мне кажется, что тоже по-настоящему был счастлив только в этом городе.
— Любовь? — осторожно спросила она и тут же отвела глаза, как бы давая мне право не отвечать на этот вопрос.
— Неудачная любовь, — усмехнулся я.
— Когда приходит любовь — это прекрасно, — сказала она. — А удачная она или нет — это уже другое дело… Скажите мне: бывает удачная, благополучная любовь?
— Вот у вас, например…
Она пристально посмотрела мне в глаза, утолки губ дрогнули в легкой мимолетной улыбке.
— Вам, мужчинам, в гостях тот же самый хлеб с сыром кажется гораздо вкуснее, чем дома…
Ее слова меня озадачили: это как понимать? Просто пустая реплика или намек на какие-то внутренние семейные сложности? Я всегда радовался, встречая дружные семейные пары. Когда в такой семье царит мир и любовь, — и у самого на душе становится легче и радостнее. Зато какую тоску нагоняют ненавидящие друг друга супруги! Встретив свежего человека, они с двух сторон набрасываются на него и начинают один другого поливать грязью. Побывав у таких людей раз в гостях, во второй раз ни за что не пойдешь. Особенно бывает не по себе, когда они, не обращая на тебя внимания, без всякого стеснения примутся ругаться. Не знаю, как другие, а я в таких случаях шапку в охапку и за порог… И потом еще долго не избавиться от неприятного ощущения, будто босой ногой в грязь наступил…
— А почему вы не женаты? — спросила Валерия.
— Жениться — это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности, — усмехнулся я. — Это сказал известный женоненавистник Шопенгауэр.
— В таком случае вам больше подходит изречение Оскара Уайльда: любовь к самому себе — роман, длящийся всю жизнь… — рассмеялась Валерия.
— Я давно знаю, что закоренелые холостяки в глазах женщины всегда выглядят подозрительно… Действительно, какое имеет право мужчина уклоняться от самим богом предназначенной ему женщины? Я был женат, но неудачно. Не всем же везет, как вам с мужем?
Она снова пристально посмотрела в глаза и улыбнулась:
— Уже позавидовали? В таком случае вы еще не потерянный для семейной жизни человек!
— Вы думаете?
Валерия бросила взгляд через мое плечо и сказала:
— Вон еще стоит одно сокровище. Скоро тридцать, а он все в холостяках гуляет…
Я оглянулся: у стены стоял Любомудров и смотрел на нас. И взгляд у него был напряженный, я бы даже сказал — несчастный. Мне показалось, что он и не видит нас вовсе.
— Женщины сейчас сила, — продолжала Валерия, ловко отворачивая меня в сторону: я чуть было не налетел на танцующую пару. — А умная женщина любого мужчину в практических делах за пояс заткнет… вам не кажется, что наступает век матриархата? — Она рассмеялась. — У вас даже лицо вытянулось… Как вы боитесь утратить свою мнимую власть над женщиной! А того и не подозреваете, что женщины давно уже держат вас в руках, только вы этого не замечаете…
— Почему не замечаем? — осторожно кивнул я на Саврасовых.
— Это не та власть… — усмехнулась Валерия. — Это типичный деспотизм. Настоящую власть умной женщины мужчина никогда не почувствует… Он сделает все, что ему скажет женщина, и вместе с тем будет думать, что все ответственные решения он принимает самостоятельно…
«Черт возьми! — думал я, танцуя с ней. — А в этой маленькой нежной женщине железная воля…»
— А ваш муж… — начал было я, но она мягко перебила:
— Мой муж умный человек.
— Кем же вы тогда руководите? — задал я прямой вопрос.
— Сейчас? — ловко увернулась она от такого же прямого ответа. — Вами… — и, сжав мое плечо тонкими сильными пальцами, повернула в другую сторону — я опять чуть было не налетел, только на этот раз на другую пару.
— Ростислав Николаевич опять сбежал на кухню, — сказал я, заметив, что Любомудрова нет на месте.
— Он почему-то всегда у нас чувствует себя неуютно, — сказала Валерия.
— Странно, у вас так хорошо.
— Ростислав вообще немного странный человек… Вы не находите?
— Мне он нравится, — ответил я.
Валерия весело рассмеялась. Янтарные пятнышки в ее глазах плясали.
— В таком случае вам мой муж должен не нравиться!
— Простите, я не вижу здесь никакой логики, — озадаченно ответил я.
— А вы и не ломайте над этим голову… Существуют в жизни такие вещи, в которых даже философам очень трудно разобраться… — Она взглянула на меня смеющимися глазами. — Давайте выпьем шампанского? На брудершафт? Не смущайтесь, мой муж совсем не ревнивый…
У Архиповых мне очень понравилось. Валерия и Валентин Спиридонович относились друг к другу с уважением, вниманием. И это было не то наигранно-подчеркиваемое уважение друг к другу в присутствии гостей. Бывает ведь и так: супруги ссорятся, оскорбляют один другого, а стоит кому-нибудь прийти к ним, как мгновенно преображаются в самую счастливую пару на свете, которые не нарадуются друг на друга. И, лишь проводив гостей и стерев с лица вежливые улыбки, снова как ни в чем не бывало начинают яростно ссориться.
У Архиповых ничего подобного не было: они действительно прекрасно ладили. И что бы она там ни толковала про хлеб с сыром и непостижимую для меня философию, я видел, какими взглядами они обменивались. Мы танцевали с Валерией, а Валентин Спиридонович бойко играл фокстрот на пианино.
Танцуя с Валерией, я приглядывался к двум незнакомым парам. Мужчины были примерно одного возраста, что-то около тридцати пяти, женщины несколько моложе. Лица у женщин были такие будничные и обычные, что, встреть я их завтра на улице, вряд ли узнал бы. Я стал вспоминать, как их всех зовут, но так и не вспомнил. Один мужчина был невысокий, светловолосый, с приятным открытым лицом, второй — выше ростом, с горбатым носом и просвечивающей сквозь темные, зачесанные назад волосы лысиной. Когда мы оказались от танцующих на приличном расстоянии, я тихонько поинтересовался у Валерии, кто эти товарищи.
— Заместитель начальника городской милиции и заведующий кафедрой филологии пединститута, — сообщила она.
— Улыбающийся блондин — ученый, а горбоносый со стальными глазами — заместитель начальника, — мгновенно сориентировался я.
— Как раз наоборот, — рассмеялась она. — Вот они плоды поспешных выводов…
Моя наблюдательность явно мне изменила. По-видимому, большинство наших ошибок происходит от нашей излишней самоуверенности. А почему бы этому голубоглазому симпатичному мужчине не быть заместителем начальника городской милиции, а суровому, с проницательными глазами лысеющему брюнету — заведующим кафедрой института?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57