Пока они договаривались, он напрягся, и сознание прояснилось. Потом напряг ноги. Вскочил и головой вперед кинулся на мать. Ударил ее в живот, ожидая встретить там металл, но оказалось, что под кожей у нее мускулы, твердые, но все же эластичные.
Она охнула и шагнула назад, а Вейлон промчался в дверь душевых, швырнул на пол треножник, чтобы задержать преследователей. Огибая мать, он споткнулся, сделал большой прыжок, так что ее пальцы сомкнулись в воздухе как раз под его щиколоткой, а теннисная туфля угодила ей прямо в лицо. Вейлон даже услышал, как хрустнуло у нее в носу под его подошвой.
Он наступил на лицо своей матери, чтобы сбежать.
Но это была не его мать. Это не она.
От этой мысли у Вейлона потемнело в глазах, весь мир для него померк, стал бесцветным, серым и рыхлым.
И тут он услышал такое, что раньше слышал множество раз, но никогда не понимал, насколько мучительным, но бесценным оно было. Голос его мамы! Ее собственный, настоящий, обычный голос! И этот голос кричал:
– Беги, малыш, беги! – Она с усилием смогла повторить еще раз: – Беги!
А он уже и так бежал, но на бегу оглянулся, как футболист, рассчитывающий получить пас. Оглянулся, чтобы увидеть, как дела у мамы, может, она убежит с ним? Но она держала за ноги мистера Воксбери, когда он хотел броситься за Вейлоном, а вместо этого налетел на Соренсона. Воксбери и Соренсон одновременно нагнулись и вцепились ей в глотку так, что хлынула кровь и брызнула на шкафчики.
Вейлон испытал почти облегчение, когда увидел, что она умерла – это существо умерло.
Он уже добежал до двери и переключателей, которые регулировали освещение в спортзале. Слыша за собой топот, он опустил все рычаги вниз. Но в раздевалке свет не погас, только в спортзале.
Ближайшая дверь была закрыта: толстая хромированная цепь, на конце которой висел огромный замок, переплетала ручки. Но цепь не запирала дверь, она просто висела на случай, если понадобится. Вейлон с грохотом потянул за нее, развернулся и тяжелым концом сильно ударил Рональда по лицу, задев ему висок. Рональд упал на бок, изо рта у него посыпались металлические усики, разлетелись и задергались на полу. Завершая поворот, Вейлон махнул цепью и тяжелым замком попал по выключателям света, полностью их разрушив. Энергия победы и адреналин пели у него в крови, он кричал какой-то бессловесный вызов поверженному Рональду, но внутри все вопило: Мама! Моя мама!
Размахивая цепью, он плечом толкнул дверь, распахнул ее настежь и вломился в визжащую темноту спортзала. Тут Вейлон остановился отдышаться.
Было темно, но в слабом свете из дверей раздевалки Вейлон различил, что к нему приближаются белые халаты медсестер, словно одежды невидимых женщин, над линией шеи блестит что-то металлическое. А у входа – взрослые. Взрослые существа. Они тоже двигались в его сторону. Единственный путь на свободу есть только на стене – открытые окна.
Справа от двери находился выключатель. Вейлон видел, как им пользовался сторож. Он со всей силы надавил на него – складные автоматические трибуны загрохотали и стали выдвигаться со стены. По залу заметались слабые зубчатые тени. Люди падали, уползали в стороны.
Вейлон взмахнул цепью и с силой швырнул ее в темноту, туда, где должно быть лицо ближайшей медсестры. Цепь нашла свою жертву. Вейлон слышал, как медсестра вскрикнула и повалилась на вторую медсестру.
Потом Вейлон вспрыгнул на выдвинувшуюся скамейку трибун, которая оказалась к нему ближе всего, и побежал вверх вдоль плывущих алюминиевых лавок, балансируя на грохочущих, сползающих вниз скамейках, как будто развлекался серфингом на механической волне. Но в темноте было плохо видно, лишь небольшой уголок света указывал на открытое окно у самого потолка. Вейлон споткнулся, упал, разбил колено о металлический край трибуны, вскрикнул: «Вот блин!» и снова встал на ноги, хотя трибуны продолжали раскрываться под ним, как аккордеон.
Дети вопили, и Вейлон крикнул:
– Это монстры! Они превращают нас в тварей, они уже не люди! Бегите!
Его голос отдавался эхом, заглушал другие крики, а он все лез, спотыкаясь, вверх.
И вдруг он услышал, как множество голосов повторяют нечто вроде литании, что-то насчет ночного протокола: Ночной протокол, ночной протокол, и внезапно десятки пар маленьких огоньков с длинным узким лучом зажглись в зале. Это были крепко связанные попарно огни с очень узким лучом, похожие на свет миниатюрных фар, а по форме напоминающие…
Глаза.
Глаза взрослых в зале излучали свет. Их глаза светились, но не как у кошек, а как фары или спаренные лазеры. Цвет лучей был различным: от красноватого до зеленого. И они все удлинялись, каждая пара световых лучей шарила по залу, двойной стрелой протыкая пространство, металась, освещала детей. Свет сворачивал то туда, то сюда. Свет искал Вейлона в темноте огромного зала.
Дети плакали.
Они увидели, как засветились в темноте глаза их родителей красно-зеленым светом. Увидели, как эти безжалостные лучи шныряют по залу, устраивая пугающую иллюминацию. Увидели, как их мамы и папы встали на четвереньки, как их руки удлинились металлическими штырями, которые выдвинулись из кистей, как родители стали карабкаться по трибунам, цепляясь за них пальцами со слишком большим количеством фаланг. Родители передвигались по залу, как пантеры, прыгали на десять футов и приземлялись на четвереньки. Мамы и папы превратились в шипящих тварей, то ли людей, то ли собак, которые отбрасывали детей в сторону и кидались на них, делая неестественные, из стороны в сторону, движения челюстями, когда подростки и младшие дети побежали к дверям.
Вейлон с облегчением увидел, что многим детям удалось убежать через дверь. Стараясь их остановить, обезумевшие родители отвлеклись от Вейлона. Но некоторые двинулись следом за ним. Жуткое это было зрелище. Ползучие твари в темноте, разреженной лишь отраженным мерцанием парных лучей и светом собственных двойных фар, пресмыкающиеся создания в домашних платьях, почтовой униформе, деловых костюмах гнались за Вейлоном по остановившимся наконец трибунам. Он метался то вперед, то назад, пытаясь ускользнуть от них, то прижимался к стене, то отскакивал, стремясь добраться до потолка.
На самом верхнем ряду трибун он остановился, чтобы перевести дух, и посмотрел вниз.
В свете лучей из их глаз, которые пересекались, как рапиры, он разглядел многих. Увидел, как к нему лезет мистер Соренсон. И бледный толстый Рональд с месивом вместо лица. И мистер Воксбери с учительским свистком на шее. И миссис Симмонс, учительница английского языка, которая оторвала подол у своего длинного платья, чтобы было легче ползти наверх. Ее жирные ноги выглядели теперь как поршни. И лысый мужик с пивным брюшком в гавайской рубашке не по сезону, служивший управляющим в доме, где они с мамой жили. Тот самый мужик, которого Вейлон подозревал, что он пристает к маме, теперь скалился на него, приближаясь и рывком перескакивая сразу четыре ряда скамеек.
И Вейлон заорал:
– Нет, сукины дети! Нет, мать вашу!
И побежал по верхнему ряду, едва различая его в случайных лучах из глаз чудовищ и в слабом мерцании высокого окна. Вейлон был у самого потолка, добежал до конца скамейки, теперь до полу было почти два этажа – высоко падать, но он прыгнул. Поймал руками наклонный кронштейн баскетбольного щита и стал раскачиваться параллельно балке. Эти щиты с кольцами убирались наверх во время игр; их опускали, когда в бросках практиковались девочки. Сейчас они находились рядом с краем трибун.
Вейлон висел, понимая, что они могут прыгать лучше, чем он, потом раскачался сильнее, перелетел на второй кронштейн, который поддерживал щит, и закинул на него ногу.
Но кто-то из взрослых нажал на выключатель, и щиты отделились от стены и поползли вниз. У Вейлона едва не разжались руки от тряски, как будто механизм пытался стряхнут его с себя. Он схватился одной рукой за растяжку щита, перехватился и, пока щит спускался, полез по кронштейну вверх всматриваясь в темноту в слабом свете открытого окна, которое было его целью.
Он прополз по распорке между кронштейнами, чуть не упал от толчка, когда щит, наконец, остановился, спустился немного вниз, добрался до металлической балки, подтянулся и забрался на нее, слыша, как эти лезут на один из кронштейнов у него за спиной. Он прополз по балке, боясь даже взглянуть вниз, добрался до стены, перелез с балки на раму окна едва-едва приоткрытого для вентиляции, так что проникнуть в него мог только самый худенький человек, да и то изрядно постаравшись. Вейлон лез, обдирая на боках кожу, наконец вывалился на крышу соседнего здания, которая была ниже футов на десять, и шлепнулся на смолистую поверхность. Побежал под дождем, пахнущим влагой, ночью, гудроном и дымом из домов вокруг школы. Бежал к дальнему концу крыши, где был водосток, и поле, и лес, и тропинки, и горный хребет, и все, что было за хребтом.
А среди холмов – городской резервуар с водой.
18.
13 декабря, ночь
Луна усохла до узенького серпа; казалось, она пожертвовала весь свой блеск фосфоресцирующему сиянию белых гребней над волнами Залива.
– Лэси, – тихонько произнес Берт. Ему хотелось показать ей спящих чаек, показать, как забавно они прятали клюв под крыло, как плотно уселись на занесенном песком бревне, устроившись на ночь.
Но она, всматриваясь в темноту Залива, вдруг сказала:
– Надо уезжать из города. Я искала Адэр и Кола, чтобы забрать с собой. Я просто не могу их оставить. Но так и не нашла.
Берт кивнул. Вернувшись домой, он нашел под дверью записку. Обычно она оставляла ему сообщение на автоответчике.
– Ты узнала что-нибудь еще?
– Узнала, но ничего не поняла. Однако достаточно, чтобы сказать: надо уезжать. Мы должны найти моих племянницу и племянника и потом уехать. Я пыталась послать ту маленькую штучку одному старому другу из Калифорнийского политеха, она так до него и не дошла. А еще я хотела купить к рождеству сережки для Адэр. В Старом городе. Дверь была открыта. Все витрины пусты. Потом я поговорила с хозяйкой. Она рассказала, что у нее забрали много драгоценностей. – И Лэси рассказала Берту конец истории с женщиной из ювелирного магазина.
– Очень странно. Ты сообщила в полицию?
– Сходила туда и… Ты помнишь мэра? Ты сам меня с ним знакомил. Он был там, сидел за стойкой вместо копа. И вместо той женщины, которая там обычно работала.
– Мэр?
– Угу. У меня было странное чувство. Из-за него. Я просто не смогла ему ничего рассказать. Просто ушла, и все. И попробовала найти Адэр. А потом подумала о тебе.
Разглядывая какую-то блестящую штуку на пляже, он вздохнул. Прошлым вечером они съели обед, который она для него приготовила, выпили бутылку вина, оба чуть-чуть опьянели и… стали целоваться. Потом занялись любовью, она была с ним очень терпелива, пока он не сумел прорваться сквозь все ее защитные редуты, и тогда она его приняла. Утром она уехала, пока он еще спал. И оставила записку, что отправилась за покупками, что увидится с ним позже. И спасибо за прекрасный вечер.
Теперь время сомнений кончилось. Он больше не мог притворяться, будто где-то в самой глубине души не знает, что это за блестящая штука на пляже, блестящая, но означающая нечто темное и мрачное. Не мог больше убеждать себя, что тьма, которая захватила каждый уголок в Квибре, позволит им продолжать жить и любить. Эта тьма не оставит их в покое… убьет или заставит бороться. Другого выбора у них нет.
Лэси присела, пытаясь разглядеть, что там в песке, и он присел рядом.
– Эта штука похожа на ту, которая разбила мне лобовое стекло. Которую утащила бездомная кошка.
– Штука, которую утащила кошка, – повторила Лэси и нервно усмехнулась, не в силах отвести от нее глаза.
Предмет был размером с ладонь и напоминал Берту о маленьких настольных игрушках из мелких хромированных деталей на магнитной пластине, из которых можно составить разнообразные фигуры, соединяя их в любом порядке с помощью магнитного поля. Возникало впечатление форпоста организации, рождающейся из хаоса.
Поблескивающий предмет – созвездие крошечных металлических снежинок – извивался и подпрыгивал на пляже. Когда он ловил на своих гранях лунный свет и слабые лучи уличных фонарей у пляжной автостоянки, Берту казалось, что каждая из «снежинок» являлась сообществом более мелких частиц, а те, в свою очередь, тоже состояли из еще меньших компонентов и так далее.
Он обнял Лэси за плечи.
– В этой штуке есть что-то живое, – пробормотал Берт. – Но она мертвая. – Он почувствовал, как вздрогнула при этих словах Лэси.
Лэси подобрала палку и ткнула в живую металлическую цепь, та немедленно обвилась вокруг палки и начала по спирали подниматься к ее руке. Лэси словно бы застыла, открыв рот и не сводя глаз со «змеи». А она уже дотянулась до ее пальцев.
Берт выхватил поблескивающую палку, отбросил ее, и она попала в ближайшую из спящих на бревне чаек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57