остановились вы в «Эрцгерцоге Райнере», герр доктор?
– Да, люкс двадцать пять.
– Очень разумный выбор, если позволите высказать мое мнение. Администратор, герр Бентхайм, мой друг. Всегда ставьте нас в известность, и меня, и его, если мы можем чем-то помочь, чтобы сделать ваше пребывание в Вене как можно приятнее.
– Спасибо.
– Панихида состоится завтра в одиннадцать, в Карлскирхе. Это всего в нескольких кварталах от вашего отеля. На другом конце Гасхаус-штрассе. Похороны в семейном склепе на Центральном кладбище – это во французском секторе.
– Я знаю, где Центральное кладбище, герр Бекемайер, – кивнул я. – И кстати, пока не забыл, спасибо вам за то, что все организовали. Как вы знаете, мы с матерью не особо ладили.
– Для меня это большая честь, – произнес он. – Я двадцать лет был адвокатом вашей матери.
– Наверно, всех других она умудрилась оттолкнуть от себя, – холодно заметил я.
– Она была старой женщиной, – заметил он, как будто это служило исчерпывающим объяснением всему, что происходило между Эриком Грузном и его матерью. – Но все-таки ее смерть оказалась для всех неожиданной. Я считал, она проживет еще несколько лет.
– Значит, она совсем не страдала.
– Совершенно. Я видел ее накануне дня ее смерти в Главном госпитале Вены на Гарнизон-гассе. Она выглядела вполне здоровой. В постели, да, но очень бодрая и жизнерадостная. Так любопытно…
– Что именно?
– Как иногда является смерть. Когда мы совсем не ждем ее. Вы придете, доктор Груэн? На похороны?
– Разумеется.
– Да? – слегка удивился он.
– Что было, то прошло – так я всегда говорю.
– Такие чувства достойны восхищения. – Тон такой, словно он сам себе не вполне верил.
Вытащив трубку, я принялся набивать ее. Трубку я начал курить, стараясь стать еще больше похожим на Эрика Груэна и чувствовать себя им. Трубки и всякие штучки, им сопутствующие, я не особо любил, но не мог придумать ничего лучшего, чтобы убедить себя, что я – Эрик Груэн, разве что купить себе инвалидное кресло.
– На похороны придет кто-нибудь еще, кого я знаю? – небрежно осведомился я.
– Придут несколько старых слуг, – ответил он. – Но знаете вы их или нет, точно не скажу. Придут и другие люди, конечно. Имя Груэнов еще кое-что значит в Вене. Что вполне понятно. Я полагаю, вы не пожелаете возглавить шествие скорбящих, герр доктор.
– Нет, это было бы чересчур. Предпочитаю держаться во время процессии где-нибудь на заднем плане.
– Да, да, так, наверное, будет лучше, – покивал он. – Учитывая все обстоятельства. – Бекемайер откинулся на кресле и, пристроив локти на подлокотниках, свел кончики пальцев вместе. – В телеграмме вы написали, что намереваетесь ликвидировать свои акции в «Груэн Сахар».
– Да, верно.
– Могу я предложить, чтобы объявление об этом вы отложили до, ну скажем, вашего отъезда из города? – осторожно проговорил он. – Дело в том, что подобная продажа привлечет большое внимание. А так как вы человек замкнутый, подобное внимание вам будет, пожалуй, нежелательно. Вена – маленький городок. Люди много болтают. Сам факт вашего присутствия здесь и то может вызвать немало толков. И даже, осмелюсь предположить, некоторое злословие.
– Ладно, – согласился я. – Я не возражаю отложить объявление на несколько дней.
Адвокат нервно постукивал пальцами, словно мое присутствие в его кабинете выводило его из равновесия.
– Могу я также поинтересоваться, в ваши намерения входит оставаться в Вене долго?
– Нет. Мне нужно еще уладить одну личную проблему. Ничего такого, что требовало бы вашего вмешательства. После чего я, скорее всего, вернусь в Гармиш.
Бекемайер улыбнулся, наведя меня на мысль о маленьком каменном Будде.
– Ах, Гармиш! Такой славный старый городок. Мы с женой ездили туда на зимние Олимпийские игры, в тридцать шестом.
– А Гитлера видели? – поинтересовался я, ухитрившись наконец раскурить трубку.
– Гитлера?
– Ну вы же помните такого? На церемонии открытия?…
Улыбка на лице у него еще держалась, но он испустил шумный вздох, будто к его гетрам был прикреплен маленький клапан.
– Политикой мы никогда особо не интересовались, ни моя жена, ни я. Но, наверное, мы видели его, хотя издалека.
– Издалека, оно всегда безопаснее, – покивал я.
– Все это кажется таким нереальным. Точно в другой жизни.
– Доктор Джекил и мистер Хайд, – поддакнул я. – Да, я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду.
Молчание затянулось, и, наконец, улыбка Бекемайера окончательно испарилась, как запотевшее пятно с оконного стекла.
– Ну так что, – нарушил я паузу. – Давайте я подпишу эти бумаги?
– Да, да, конечно. Спасибо, что напомнили. Со всеми этими воспоминаниями, боюсь, я почти забыл о нашем главном деле.
В этом я сильно сомневался. Я не мог себе представить, чтобы Бекемайер что-то забыл, кроме разве что Рождества или дня рождения маленькой дочки – если предположить, конечно, что существо всего с одной парой хромосом способно репродуцировать нечто большее, чем желеобразный экземпляр в юридической акватории.
Бекемайер, выдвинув ящик стола, достал футляр с ручками, извлек из него золотой «Пеликан» и протянул его обеими руками мне, точно презентуя фельдмаршальский жезл. Затем последовали десятка два-три документов, я расписался на всех – не отличишь от завитушек Груэна. Практиковался я в Гармише, чтобы уметь с легкостью изобразить такую же подпись, как в паспорте. С которой, кстати, Бекемайер незамедлительно и сверился. После чего я вернул ручку и, так как дело наше было явно завершено, встал и снял с вешалки свое пальто.
– Приятно было познакомиться, доктор Груэн. – Адвокат снова поклонился. – Всегда буду стараться преданно служить интересам вашей семьи. Можете на это положиться, герр доктор. Так же, как можете положиться на мою полнейшую скромность относительно вашего местопребывания. Несомненно, меня будут расспрашивать, как с вами связаться. Будьте уверены, я стану противостоять со всей моей обычной энергией. – Он в отвращении покачал головой. – Уж эти венцы! Они обитают в двух мирах. Один – это мир фактов. А второй – мир слухов и сплетен. Чем больше богатство, тем большими слухами оно обрастает. Но что тут можно поделать, герр доктор…
– Я благодарен вам за все, – перебил я. – Увидимся завтра на похоронах.
– Так значит, вы там будете?
– Я же сказал, что приду.
– Ну да, верно. Простите. Признаюсь вам честно, память у меня уже не та, что прежде. Ужасно адвокату признаваться в этом клиенту, но что поделать, от фактов не уйдешь. Здесь в Вене нам трудно пришлось после войны. Всем приходилось иметь дело с черным рынком, чтобы выжить. Иногда кажется, я так много забыл. А иногда я думаю, пожалуй, оно и к лучшему. Особенно раз я адвокат. Приходится быть таким осторожным. Моя репутация. Положение фирмы. Живу я, понимаете ли, в русской зоне. Я уверен, вы понимаете.
Я отправился обратно в отель, чувствуя странное беспокойство: было что-то странное в поведении доктора Бекемайера, чего я никак не мог уловить и объяснить. Я чувствовал себя человеком, который пытается удержать в руках угря: всякий раз, когда мне казалось, будто я схватил его, угорь выскальзывал. Я решил, что передам нашу любопытную беседу Эрику Грузну, когда позвоню ему с хорошей новостью, что встреча с адвокатом прошла без сучка без задоринки и его наследство, можно считать, уже получено.
– А как погода в Вене? – спросил Груэн. Деньги как будто его и не интересовали. – У нас тут вчера вечером валил сильный снег. Генрих уже смазывает лыжи.
– Здесь тоже идет снег, – доложил я.
– А какой у тебя отель?
Я с гордостью окинул глазом свой люкс.
– Сижу, жду, пока поисковая партия вернется из ванной и доложит мне, какая она, – сказал я. – В номере все просто прекрасно, только вот эхо гуляет.
– Энгельбертина тут рядом. Говорит, она посылает тебе горячий привет. Скучает по тебе.
Я даже губу изнутри прикусил, содрав кожицу.
– Я тоже по ней скучаю, – соврал я. – Послушай, Эрик, этот звонок обойдется тебе в половину твоего наследства, так что давай я лучше перейду к сути. Как я и сказал, я встретился с Бекемайером, и все прошло гладко. То есть он вполне убежден, я – это ты.
– Отлично, отлично.
– Но было в нем нечто странное. Чего-то он недоговаривал. Чего-то все ползал вокруг да около. Я никак не мог раскусить, в чем все-таки дело. У тебя есть какие-нибудь догадки?
– Думаю, да, могу предположить. – Он рассмеялся иронически, и голос у него стал смущенным, как у человека, позаимствовавшего вашу машину без вашего разрешения. – Был период, несколько лет назад, когда все думали, что старик Бекемайер и моя мать были, ну, хм… любовниками. Если он показался тебе странным, то скорее всего причина в этом. Наверное, он подумал, что тебе про это известно. Вот и смущался. Глупо, что я забыл тебя предупредить.
– Что ж, пожалуй, может быть и так. Сегодня собираюсь навестить твою прежнюю подружку. Ту, которую ты бросил посреди дороги.
– Помни, о чем я просил, Берни. Она не должна знать, что деньги от меня. Иначе, пожалуй, еще откажется взять.
– Да, ты говорил, неизвестный благодетель.
– Спасибо, Берни. Я действительно тебе очень благодарен.
– Забудь, – посоветовал я и опустил трубку на рычаг.
Спустя некоторое время я опять вышел и доехал на автобусе до «Отель де Франс», чтобы съесть ланч. Он был открыт для всех, хотя еще принадлежал французской оккупационной армии. Еда там, по словам консьержа в моем отеле, была лучшей в городе. Да к тому же находился отель сразу за углом от нужного мне дома.
29
До Лихтенштейн-штрассе, сердца Девятого округа, я добрался, уже когда дневной свет начал потихоньку меркнуть, а это в Вене лучшее время суток. Разрушения от бомб, не такие страшные, как в Мюнхене, а с Берлином уж и вовсе несравнимые, в сумерках совсем не бросались в глаза, и было очень легко вообразить себе город великой имперской столицей, какой он некогда был. Небо превратилось в лиловато-серое, и снегопад наконец прекратился, что ничуть не уменьшило энтузиазма людей, покупавших лыжные ботинки в магазине, расположенном дверь в дверь с домом, где жила Вера Мессман.
Войдя в дом, я начал подниматься по лестнице, что было бы совсем нетрудно, если б я не перенес пневмонию и так превосходно не пообедал. Квартира ее находилась на верхнем этаже, и мне несколько раз пришлось останавливаться, чтобы отдышаться, наблюдая, как изо рта вырываются облачка пара. Металлические перила кусались от холода. Пока я добрался до квартиры, опять повалил снег, и снежинки бились об окна лестничных пролетов крошечными ледяными пульками, вылетая из винтовки какого-то небесного снайпера. Я прислонился к стене, ожидая, пока смогу хотя бы поздороваться, и через некоторое время постучался в дверь фройляйн Мессман.
– Мое имя – Гюнтер. Берни Гюнтер, – представился я, снимая вежливо шляпу и протягивая ей свою мюнхенскую визитку. – Все в порядке. Я ничего не продаю.
– И отлично, – откликнулась женщина. – Потому что я ничего не покупаю.
– Вы – Вера Мессман?
Она стрельнула взглядом на мою карточку, на меня:
– Ну, это зависит…
– Например, от чего?
– От того, думаете ли вы, что это сделала я, или нет.
– Сделали что? – Я не возражал, пусть она поиграет со мной. Одно из преимуществ моей работы – возможность поддразнивать привлекательных брюнеток.
– О, ну вы знаете. Убила Роджера Экройда.
– Никогда не слыхал про такого.
– Агата Кристи, – подсказала она.
– И про нее тоже.
– Разве вы не читаете книг, герр… – Женщина опустила глаза на карточку, опять поддразнивая меня. – Гюнтер.
– Никогда! Для бизнеса просто губительно создавать впечатление, будто я знаю больше, чем рассказывают мне клиенты. По большей части они желают, чтобы человек, даже если он и не полицейский, вел себя, как полицейский. А полицейский, который цитирует Шиллера, им ни к чему.
– Ну хотя бы о немвы слышали.
– О Шиллере? Само собой. Он тот парень, который заявил, что истина обитает в гуще обмана. Эту цитату мы повесили над входной дверью агентства. Он святой покровитель всех детективов.
– Да вы входите, герр Гюнтер, – пригласила она, отступая. – В конце концов, сверхосторожный достигает малого. Это тоже Шиллер, на случай, если не знаете. Он покровитель не только детективов, но и одиноких женщин.
– Каждый день узнаешь что-то новенькое, – заметил я и вошел в квартиру, с наслаждением вдыхая, проходя мимо Веры Мессман, запах ее духов.
– Нет, совсем не каждый. – Она закрыла за мной дверь. – И даже не каждую неделю. И не в Вене. И уж во всяком случае, не в нынешнее время.
– Может, вам стоит покупать газету?
– Отучилась от этой привычки. В войну.
Я взглянул на Веру еще раз. Мне понравились ее очки. В них у нее был такой вид, будто она прочитала все книги на полках, которые тянулись вдоль прихожей. Очень мне нравится, когда женщина, которая сначала кажется простенькой, все больше хорошеет, чем дольше ты на нее смотришь. Вера Мессман была как раз из таких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Да, люкс двадцать пять.
– Очень разумный выбор, если позволите высказать мое мнение. Администратор, герр Бентхайм, мой друг. Всегда ставьте нас в известность, и меня, и его, если мы можем чем-то помочь, чтобы сделать ваше пребывание в Вене как можно приятнее.
– Спасибо.
– Панихида состоится завтра в одиннадцать, в Карлскирхе. Это всего в нескольких кварталах от вашего отеля. На другом конце Гасхаус-штрассе. Похороны в семейном склепе на Центральном кладбище – это во французском секторе.
– Я знаю, где Центральное кладбище, герр Бекемайер, – кивнул я. – И кстати, пока не забыл, спасибо вам за то, что все организовали. Как вы знаете, мы с матерью не особо ладили.
– Для меня это большая честь, – произнес он. – Я двадцать лет был адвокатом вашей матери.
– Наверно, всех других она умудрилась оттолкнуть от себя, – холодно заметил я.
– Она была старой женщиной, – заметил он, как будто это служило исчерпывающим объяснением всему, что происходило между Эриком Грузном и его матерью. – Но все-таки ее смерть оказалась для всех неожиданной. Я считал, она проживет еще несколько лет.
– Значит, она совсем не страдала.
– Совершенно. Я видел ее накануне дня ее смерти в Главном госпитале Вены на Гарнизон-гассе. Она выглядела вполне здоровой. В постели, да, но очень бодрая и жизнерадостная. Так любопытно…
– Что именно?
– Как иногда является смерть. Когда мы совсем не ждем ее. Вы придете, доктор Груэн? На похороны?
– Разумеется.
– Да? – слегка удивился он.
– Что было, то прошло – так я всегда говорю.
– Такие чувства достойны восхищения. – Тон такой, словно он сам себе не вполне верил.
Вытащив трубку, я принялся набивать ее. Трубку я начал курить, стараясь стать еще больше похожим на Эрика Груэна и чувствовать себя им. Трубки и всякие штучки, им сопутствующие, я не особо любил, но не мог придумать ничего лучшего, чтобы убедить себя, что я – Эрик Груэн, разве что купить себе инвалидное кресло.
– На похороны придет кто-нибудь еще, кого я знаю? – небрежно осведомился я.
– Придут несколько старых слуг, – ответил он. – Но знаете вы их или нет, точно не скажу. Придут и другие люди, конечно. Имя Груэнов еще кое-что значит в Вене. Что вполне понятно. Я полагаю, вы не пожелаете возглавить шествие скорбящих, герр доктор.
– Нет, это было бы чересчур. Предпочитаю держаться во время процессии где-нибудь на заднем плане.
– Да, да, так, наверное, будет лучше, – покивал он. – Учитывая все обстоятельства. – Бекемайер откинулся на кресле и, пристроив локти на подлокотниках, свел кончики пальцев вместе. – В телеграмме вы написали, что намереваетесь ликвидировать свои акции в «Груэн Сахар».
– Да, верно.
– Могу я предложить, чтобы объявление об этом вы отложили до, ну скажем, вашего отъезда из города? – осторожно проговорил он. – Дело в том, что подобная продажа привлечет большое внимание. А так как вы человек замкнутый, подобное внимание вам будет, пожалуй, нежелательно. Вена – маленький городок. Люди много болтают. Сам факт вашего присутствия здесь и то может вызвать немало толков. И даже, осмелюсь предположить, некоторое злословие.
– Ладно, – согласился я. – Я не возражаю отложить объявление на несколько дней.
Адвокат нервно постукивал пальцами, словно мое присутствие в его кабинете выводило его из равновесия.
– Могу я также поинтересоваться, в ваши намерения входит оставаться в Вене долго?
– Нет. Мне нужно еще уладить одну личную проблему. Ничего такого, что требовало бы вашего вмешательства. После чего я, скорее всего, вернусь в Гармиш.
Бекемайер улыбнулся, наведя меня на мысль о маленьком каменном Будде.
– Ах, Гармиш! Такой славный старый городок. Мы с женой ездили туда на зимние Олимпийские игры, в тридцать шестом.
– А Гитлера видели? – поинтересовался я, ухитрившись наконец раскурить трубку.
– Гитлера?
– Ну вы же помните такого? На церемонии открытия?…
Улыбка на лице у него еще держалась, но он испустил шумный вздох, будто к его гетрам был прикреплен маленький клапан.
– Политикой мы никогда особо не интересовались, ни моя жена, ни я. Но, наверное, мы видели его, хотя издалека.
– Издалека, оно всегда безопаснее, – покивал я.
– Все это кажется таким нереальным. Точно в другой жизни.
– Доктор Джекил и мистер Хайд, – поддакнул я. – Да, я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду.
Молчание затянулось, и, наконец, улыбка Бекемайера окончательно испарилась, как запотевшее пятно с оконного стекла.
– Ну так что, – нарушил я паузу. – Давайте я подпишу эти бумаги?
– Да, да, конечно. Спасибо, что напомнили. Со всеми этими воспоминаниями, боюсь, я почти забыл о нашем главном деле.
В этом я сильно сомневался. Я не мог себе представить, чтобы Бекемайер что-то забыл, кроме разве что Рождества или дня рождения маленькой дочки – если предположить, конечно, что существо всего с одной парой хромосом способно репродуцировать нечто большее, чем желеобразный экземпляр в юридической акватории.
Бекемайер, выдвинув ящик стола, достал футляр с ручками, извлек из него золотой «Пеликан» и протянул его обеими руками мне, точно презентуя фельдмаршальский жезл. Затем последовали десятка два-три документов, я расписался на всех – не отличишь от завитушек Груэна. Практиковался я в Гармише, чтобы уметь с легкостью изобразить такую же подпись, как в паспорте. С которой, кстати, Бекемайер незамедлительно и сверился. После чего я вернул ручку и, так как дело наше было явно завершено, встал и снял с вешалки свое пальто.
– Приятно было познакомиться, доктор Груэн. – Адвокат снова поклонился. – Всегда буду стараться преданно служить интересам вашей семьи. Можете на это положиться, герр доктор. Так же, как можете положиться на мою полнейшую скромность относительно вашего местопребывания. Несомненно, меня будут расспрашивать, как с вами связаться. Будьте уверены, я стану противостоять со всей моей обычной энергией. – Он в отвращении покачал головой. – Уж эти венцы! Они обитают в двух мирах. Один – это мир фактов. А второй – мир слухов и сплетен. Чем больше богатство, тем большими слухами оно обрастает. Но что тут можно поделать, герр доктор…
– Я благодарен вам за все, – перебил я. – Увидимся завтра на похоронах.
– Так значит, вы там будете?
– Я же сказал, что приду.
– Ну да, верно. Простите. Признаюсь вам честно, память у меня уже не та, что прежде. Ужасно адвокату признаваться в этом клиенту, но что поделать, от фактов не уйдешь. Здесь в Вене нам трудно пришлось после войны. Всем приходилось иметь дело с черным рынком, чтобы выжить. Иногда кажется, я так много забыл. А иногда я думаю, пожалуй, оно и к лучшему. Особенно раз я адвокат. Приходится быть таким осторожным. Моя репутация. Положение фирмы. Живу я, понимаете ли, в русской зоне. Я уверен, вы понимаете.
Я отправился обратно в отель, чувствуя странное беспокойство: было что-то странное в поведении доктора Бекемайера, чего я никак не мог уловить и объяснить. Я чувствовал себя человеком, который пытается удержать в руках угря: всякий раз, когда мне казалось, будто я схватил его, угорь выскальзывал. Я решил, что передам нашу любопытную беседу Эрику Грузну, когда позвоню ему с хорошей новостью, что встреча с адвокатом прошла без сучка без задоринки и его наследство, можно считать, уже получено.
– А как погода в Вене? – спросил Груэн. Деньги как будто его и не интересовали. – У нас тут вчера вечером валил сильный снег. Генрих уже смазывает лыжи.
– Здесь тоже идет снег, – доложил я.
– А какой у тебя отель?
Я с гордостью окинул глазом свой люкс.
– Сижу, жду, пока поисковая партия вернется из ванной и доложит мне, какая она, – сказал я. – В номере все просто прекрасно, только вот эхо гуляет.
– Энгельбертина тут рядом. Говорит, она посылает тебе горячий привет. Скучает по тебе.
Я даже губу изнутри прикусил, содрав кожицу.
– Я тоже по ней скучаю, – соврал я. – Послушай, Эрик, этот звонок обойдется тебе в половину твоего наследства, так что давай я лучше перейду к сути. Как я и сказал, я встретился с Бекемайером, и все прошло гладко. То есть он вполне убежден, я – это ты.
– Отлично, отлично.
– Но было в нем нечто странное. Чего-то он недоговаривал. Чего-то все ползал вокруг да около. Я никак не мог раскусить, в чем все-таки дело. У тебя есть какие-нибудь догадки?
– Думаю, да, могу предположить. – Он рассмеялся иронически, и голос у него стал смущенным, как у человека, позаимствовавшего вашу машину без вашего разрешения. – Был период, несколько лет назад, когда все думали, что старик Бекемайер и моя мать были, ну, хм… любовниками. Если он показался тебе странным, то скорее всего причина в этом. Наверное, он подумал, что тебе про это известно. Вот и смущался. Глупо, что я забыл тебя предупредить.
– Что ж, пожалуй, может быть и так. Сегодня собираюсь навестить твою прежнюю подружку. Ту, которую ты бросил посреди дороги.
– Помни, о чем я просил, Берни. Она не должна знать, что деньги от меня. Иначе, пожалуй, еще откажется взять.
– Да, ты говорил, неизвестный благодетель.
– Спасибо, Берни. Я действительно тебе очень благодарен.
– Забудь, – посоветовал я и опустил трубку на рычаг.
Спустя некоторое время я опять вышел и доехал на автобусе до «Отель де Франс», чтобы съесть ланч. Он был открыт для всех, хотя еще принадлежал французской оккупационной армии. Еда там, по словам консьержа в моем отеле, была лучшей в городе. Да к тому же находился отель сразу за углом от нужного мне дома.
29
До Лихтенштейн-штрассе, сердца Девятого округа, я добрался, уже когда дневной свет начал потихоньку меркнуть, а это в Вене лучшее время суток. Разрушения от бомб, не такие страшные, как в Мюнхене, а с Берлином уж и вовсе несравнимые, в сумерках совсем не бросались в глаза, и было очень легко вообразить себе город великой имперской столицей, какой он некогда был. Небо превратилось в лиловато-серое, и снегопад наконец прекратился, что ничуть не уменьшило энтузиазма людей, покупавших лыжные ботинки в магазине, расположенном дверь в дверь с домом, где жила Вера Мессман.
Войдя в дом, я начал подниматься по лестнице, что было бы совсем нетрудно, если б я не перенес пневмонию и так превосходно не пообедал. Квартира ее находилась на верхнем этаже, и мне несколько раз пришлось останавливаться, чтобы отдышаться, наблюдая, как изо рта вырываются облачка пара. Металлические перила кусались от холода. Пока я добрался до квартиры, опять повалил снег, и снежинки бились об окна лестничных пролетов крошечными ледяными пульками, вылетая из винтовки какого-то небесного снайпера. Я прислонился к стене, ожидая, пока смогу хотя бы поздороваться, и через некоторое время постучался в дверь фройляйн Мессман.
– Мое имя – Гюнтер. Берни Гюнтер, – представился я, снимая вежливо шляпу и протягивая ей свою мюнхенскую визитку. – Все в порядке. Я ничего не продаю.
– И отлично, – откликнулась женщина. – Потому что я ничего не покупаю.
– Вы – Вера Мессман?
Она стрельнула взглядом на мою карточку, на меня:
– Ну, это зависит…
– Например, от чего?
– От того, думаете ли вы, что это сделала я, или нет.
– Сделали что? – Я не возражал, пусть она поиграет со мной. Одно из преимуществ моей работы – возможность поддразнивать привлекательных брюнеток.
– О, ну вы знаете. Убила Роджера Экройда.
– Никогда не слыхал про такого.
– Агата Кристи, – подсказала она.
– И про нее тоже.
– Разве вы не читаете книг, герр… – Женщина опустила глаза на карточку, опять поддразнивая меня. – Гюнтер.
– Никогда! Для бизнеса просто губительно создавать впечатление, будто я знаю больше, чем рассказывают мне клиенты. По большей части они желают, чтобы человек, даже если он и не полицейский, вел себя, как полицейский. А полицейский, который цитирует Шиллера, им ни к чему.
– Ну хотя бы о немвы слышали.
– О Шиллере? Само собой. Он тот парень, который заявил, что истина обитает в гуще обмана. Эту цитату мы повесили над входной дверью агентства. Он святой покровитель всех детективов.
– Да вы входите, герр Гюнтер, – пригласила она, отступая. – В конце концов, сверхосторожный достигает малого. Это тоже Шиллер, на случай, если не знаете. Он покровитель не только детективов, но и одиноких женщин.
– Каждый день узнаешь что-то новенькое, – заметил я и вошел в квартиру, с наслаждением вдыхая, проходя мимо Веры Мессман, запах ее духов.
– Нет, совсем не каждый. – Она закрыла за мной дверь. – И даже не каждую неделю. И не в Вене. И уж во всяком случае, не в нынешнее время.
– Может, вам стоит покупать газету?
– Отучилась от этой привычки. В войну.
Я взглянул на Веру еще раз. Мне понравились ее очки. В них у нее был такой вид, будто она прочитала все книги на полках, которые тянулись вдоль прихожей. Очень мне нравится, когда женщина, которая сначала кажется простенькой, все больше хорошеет, чем дольше ты на нее смотришь. Вера Мессман была как раз из таких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51