Большое движение было на Кети.
— Встречать будешь в два часа! — сказал Прончатов.
Под яром стоял катер с цифрой "2" на борту. Он имел один мотор, одна красная труба маячила над палубой, в новой части стояла только одна скамейка, и только один трап соединял «Двойку» с твердой землей. В два раза меньше и в два раза слабее была «Двойка» по сравнению с «Единицей» — директорским катером, который стоял тут же, на причале.
Прекрасна была «Единица»! Если «Двойку» покрасили в желтое и темное, если у «Двойки» только труба была яркой, то «Единица» стояла под солнцем павлином: сама белая-белая, две трубы — голубые, корпус — кроваво-красный. В трюме у «Единички» два мотора по сто пятьдесят сил, в носовой надстройке две каюты — приемная и кабинет, в кормовой — коричневая спальная, зеленый линкрустовый туалет, желтая кухонька на четыре керосиновые конфорки. А как бежит «Единичка»! Как она бежит! Птица…
На этом месте повествования в судьбу Олега Прончатова активно вмешивается автор. Оставив главного инженера Тагарской сплавной конторы на берегу, он, автор, заглядывает в будущее товарища Прончатова. зная, что шестнадцатого июля 1965 года…
СКАЗ О БУДУЩЕМ
Шестнадцатого июля 1965 года в районной газете «Труженик Нарыма» появился фельетон Евг. Кетского (псевдоним Ивана Мурзина) «Кушать подано!».
Как полагается, в Тагарской сплавной конторе первой фельетон прочла секретарша Людмила Яковлевна. Так как дело происходило в половине девятого утра и директора Олега Олеговича Прончатова в конторе еще не было, она позволила тебе громко вскрикнуть от возмущения:
— Какая черная, нечеловеческая несправедливость! А мы всегда так радушно принимали этого Евг. Кетского! Боже, боже!
Потом Людмила Яковлевна представила, как газета с фельетоном попадет на стол к Олегу Олеговичу, и ей стало страшно. «Он такой неожиданный! — подумала ока о директоре и зажмурилась. — Он такой вспыльчивый!» — хотя вспыльчивым Олег Олегович никогда не был.
Без пятнадцати девять Людмила Яковлевна торопливо напудрила носик и начала с содроганием глядеть на дверь приемной, так как именно в это время по коридору протукали твердые шаги, потом дверь во всю ширь распахнулась, и в ней, как в рамке картины, появился Олег Олегович в сером костюме. Прончатов весело поздоровался с Людмилой Яковлевной, блеснув запонками белоснежной сорочки, направился к ней и спросил чистым, утренним голосом:
— Что случилось, товарищ Людмила Яковлевна?
— Ах, ничего не случилось! — берясь пальцами за бледные виски, сказала Людмила Яковлевна. — Абсолютно ничего, ничего не случилось!
Однако Олег Олегович ей не поверил. Он пожал плечами, улыбнулся насмешливо и поглядел на Людмилу Яковлевну с укором, точно хотел сказать: «Нехорошо вы себя ведете, дорогая! Имеете тайны, и от кого?» После этого директор чеканным шагом проследовал в кабинет, сказав на прощанье:
— Ну, ладно-с!
Двери между приемной и кабинетом были двойные, толстые, дерматин на войлоке хорошо поглощал звуки, но Людмила Яковлевна была тем единственным человеком на свете, который слышал все, что происходит в кабинете, и ей казалось, что целая вечность прошла с той минуты, когда Олег Олегович начал читать фельетон «Кушать подано!», до той роковой секунды, когда в кабинете раздались непонятные звуки, что-то с шумом обрушилось на пол, зазвенело, задвигалось, заходило. Потом опять на мгновение установилась тишина — зловещая, опасная, — и уж затем Людмиле Яковлевне показалось, что в кабинете случилось нечто страшное… «Будь что будет!» — подумала секретарша и, схватив первую попавшуюся телеграмму, бросилась на выручку.
Вбежав в кабинет, она обомлела на пороге от негодования и неожиданности: Прончатов смеялся. Он просто помирал от хохота, и Людмила Яковлевна взяла со стола графин, чтобы налить воду, но не успела — Олег Олегович вдруг перестал смеяться.
— Вы и представить себе не можете, Людмила Яковлевна, что будет! — неожиданно трезвым голосом сказал Прончатов и сел в кресло прямо. — Спрячьте глупую телеграмму да срочно соедините меня с редактором районной газеты…
Когда секретарша ушла, Олег Олегович сладостно потер руку об руку, прешироко улыбнувшись, достал из ящика стола карандаш и, подчеркивая нужные места, перечитал фельетон «Кушать подано!».
Как Кетской писал: «Единица — вздор, единица — ноль!» — говорил Владимир Маяковский, но мы скажем: «Единица не вздор, единица не ноль, если эта „Единица“ — личный катер директора Тагарской сплавной конторы Олега Олеговича Прончатова!» Однако следует рассказать все по порядку.
…В один из весенних дней, когда природа и отдел рабочего снабжения радовались солнцу и открывшейся навигации, Олег Олегович ехал в служебную командировку. У него было прекрасное настроение. Еще бы: штурвальный «Единички», он же личный повар директора, хорошо побеспокоился о том помещении на катере, которое раньше называлось каютой, а теперь стало называться камбузом. Да, не удивляйтесь, читатель! В личном катере Олега Олеговича есть не только кухня. Но об этом ниже…
Итак, пели птицы, журчала за кормой катера вода, оба стопятидесятисильных мотора пели веселую, бодрую песню. Зачем нужны личному катеру два мощных мотора, которые можно было бы использовать на катерах-буксирах, Олег Олегович, понятно, не знал сам, но у него, повторяем, было прекрасное настроение, так как в кухне уже жарилась молодая утка весеннего отстрела (заметьте, что охота еще запрещена!), томилась на противнях картошечка и аппетитно лежали на тарелках разные закуски.
— Кушать подано! — наконец возвестил повар-штурвальный.
Улыбаясь от предвкушения сытного завтрака, Олег Олегович направился в… столовую. Да, да, не удивляйтесь, читатель, но на личном катере директора Тагарской сплавной конторы, кроме кухни, есть и прекраснейшая столовая.
Пообедав, Олег Олегович решил отдохнуть в своей спальне.
Да, да, читатель, на катере имеется и спальная!
После сладкого сна Олег Олегович проснулся только тогда, когда его личный катер подходил к плотбищу Ула-Юл. «Ну что же, — подумал Олег Олегович, — можно и поработать!» И он отправился в… свой личный кабинет.
— Связь установлена! — доложили Олегу Олеговичу.
Вы ничего не поняли, читатель, так как, конечно, ждете, что Олег Олегович пойдет на плотбище, чтобы лично встретиться с коллективом сплавучастка, разобраться в нуждах и претензиях. Увы! Олег Олегович, сидя за столом, кладет руку на что-то черное, подносит это черное к уху и… разговаривает по телефону.
Не удивляйтесь, читатель, а знайте, что катер директора уже соединен… телефонной линией с конторой сплав-участка.
— Ну, как работа, как делишки? — бодро спрашивает в трубку Олег Олегович и довольно улыбается, что ему не надо выходить на берег, где проливной дождь.
— Плохо идет работа, товарищ директор! — вдруг отвечают руководители Ула-Юльского сплавного участка. — Имеется ряд важных вопросов.
Да, у Олега Олеговича возникает потребность сойти на берег. А как же проливной дождь? А как же непролазная сибирская грязь?
— Машину! — бодрым голосом кричит Олег Олегович… и происходит чудо! С верхней палубы «Единички» на берег опускаются два железных трапа, а по ним, читатель, на землю опускается личная машина Олега Олеговича марки ГАЗ-63. Довольно улыбаясь, директор садится в машину и, прекрасно чувствуя себя, катит на сплавной участок, до которого всего… шесть километров.
Кончая фельетон, дорогой читатель, мы задаем простой вопрос: так ли, нужен Тагарской сплавной конторе катер с излишествами, как это кажется Олегу Олеговичу Прончатову? Так ли?!"
Вот что писал в фельетоне «Кушать подано!» Евг. Кетской, и, перечитав его вторично, Олег Олегович еще немного похохотал, потер еще раз руку об руку и вырезал фельетон из газеты. Затем он небрежно нажал кнопку звонка, а когда появилась Людмила Яковлевна и сообщила, что редактор районной газеты готов говорить, спросил деловито:
— Прогноз погоды слышали? Что будет завтра?
— Переменная облачность, Олег Олегович. Периодически сильные дожди с грозами.
— Отлично! — прорычал Прончатов. — Колоссально! Соединяйте с редактором…
Услышав в трубке голос редактора районной газеты, Прончатов приватно развалился в кресле.
— Борис Андреевич, — закричал он, — здравствуй, дорогой! Как я себя чувствую? Плохо, очень плохо! Допек меня твой Евг. Кетской, допек!.. Как я считаю фельетон по фактам?.. Подловил ты меня, подловил! Что говоришь? Надо признать критику, отреагировать. Вот это ты правильно говоришь. Спасибо, Борис Андреевич! От души… Теперь вот что, дорогой, ты подошли ко мне Евг. Кетского, пускай сам посмотрит, какие меры приняты по критике. Что? Ты это дело одобряешь? Тебе это пришлось по нраву? Ну, еще раз спасибо, дорогой!.. Теперь ты вот что… Чтобы твой Евг. Кетской зря время не тратил, возьму-ка я его на Ула-Юл. Там производится эксперимент с новым плотом. Да, дорогой, не хотел я этот материал отдавать районным газетчикам, но теперь вижу: надо! Ну, добре. Привет жене! Детям привет!
Положив телефонную трубку, Олег Олегович, словно от холода, пожал плечами, потом, вызвав Людмилу Яковлевну, приказал ей немедленно доставить в кабинет старшину катера «Единички» Яна Падеревского. А когда старшина пришел, Прончатов посмотрел на него прищуренными глазами и показал пальцем на стул:
— Садись, Янус! И не вздумай пропустить ни одного слова из того, что скажу. — Он помолчал. — Мы, братец мой, начинаем операцию, которая в целях конспирации будет называться «Сатурн-12». Почему ты вытаращил глаза, когда надо развешивать уши?
— Я слушаю! — ответил Ян Падеревский и показал несколько золотых зубов. — Говорите, Олег Олегович, я имею намерение вас слушать дальше.
Во вторник, в четыре часа дня, фельетонист Евг. Кетской и директор сплавной конторы Олег Олегович Прончатов неторопливо подходили к Тагарской пристани. Как и предсказывало бюро погоды, собирался дождь с грозами, небо было низкое, как потолок в бане, и, видимо, поэтому Прончатов оделся забавно: на нем были старые кирзовые сапоги, заношенный до дыр брезентовый плащ, зимняя шапчонка. В правой руке Олег Олегович нес дерматиновый тощий портфель с испорченными замками.
У берега густо стояли катера и разнокалиберные баржи, сигарами воткнулись в деревянный причал лодки и обласки; такой шум и гам висели в воздухе, что человека поневоле охватывал веселый, особенный, пристанский теми жизни. Очень весело было на Тагарской пристани, но наблюдалось и грустное, пессимистическое явление: в самом центре причала, там, где пристают самые почетные гости Тагара, располагалось нечто древнее, полуразвалившееся и грязное. Это стоял у причала катер «Волна», два года назад за маломощность и непослушание рулю изгнанный из буксиров в подвозчики горюче-смазочных материалов.
Возле рубки «Волны» сидел грустный, подавленный старшина Ян Падеревский, курил самокрутку из самосада и жалостливо посматривал на свои штаны из продранной парусины. Когда Прончатов и Евг. Кетской подошли к старшине, то оказалось, что у него во рту наполовину меньше золотых зубов, чем было раньше: то ли снял фиксы, то ли зубы от тоски и подавленности почернели, хотя золото вроде бы и не темнеет.
— Судно подано! — мрачно сказал Ян Падеревский и выплюнул самокрутку. — Одно плохо, Олег Олегович, мотор барахлит. Надо будет большое спасибо говорить, если заведется!
— Проходите, Евг., на судно! — любезно пригласил Прончатов, но и из его груди вырвался тяжелый вздох. — Думаю, что мотор все-таки заведется. Люди ведь у нас золотые!
На палубе валялись окурки и рыбья чешуя, скамеечка возле леера была поломана; все палубные надстройки были черны от мазута и солярки. Да, непригляден был катер «Волна», и Олег Олегович осторожно тронул фельетониста за рукав.
— Дорогой Евг., — сказал он. — Простите, но мне придется навести порядок на судне!
После этого Олег Олегович выпучил глаза, набрав в легкие побольше воздуху, по-базарному пронзительно закричал:
— Старшина Падеревский!
Прончатов закричал так громко, что отчасти заглушил пристанские звуки; горло у Олега Олеговича было такое луженое, что на соседней брандвахте всполошились белые курицы, но на собственном катере директорский вопль отклика не получил: старшина Падеревский как сидел на кнехте, так и остался на нем сидеть. Правда, через полминуты он поднял глаза и проговорил:
— Ну, чего старшина Падеревский! Может быть, я уже тридцать пять лет Падеревский…
— Ох, товарищ Падеревский, товарищ Падеревский, — печально ответил Прончатов, — что с вами происходит? Разве вы так отвечали мне, когда были старшиной злополучной «Единички»? Ох, ох, ох!
Сказав это, Олег Олегович опустил взгляд, понурился, как уставшая лошадь, и начал тяжело, но редко вздыхать. Он был такой жалкий, этот директор Прончатов, что Ян Падеревский поднялся с кнехта, сделай два шага к нему, но остановился, так как под ногами зашуршала рыбья чешуя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Встречать будешь в два часа! — сказал Прончатов.
Под яром стоял катер с цифрой "2" на борту. Он имел один мотор, одна красная труба маячила над палубой, в новой части стояла только одна скамейка, и только один трап соединял «Двойку» с твердой землей. В два раза меньше и в два раза слабее была «Двойка» по сравнению с «Единицей» — директорским катером, который стоял тут же, на причале.
Прекрасна была «Единица»! Если «Двойку» покрасили в желтое и темное, если у «Двойки» только труба была яркой, то «Единица» стояла под солнцем павлином: сама белая-белая, две трубы — голубые, корпус — кроваво-красный. В трюме у «Единички» два мотора по сто пятьдесят сил, в носовой надстройке две каюты — приемная и кабинет, в кормовой — коричневая спальная, зеленый линкрустовый туалет, желтая кухонька на четыре керосиновые конфорки. А как бежит «Единичка»! Как она бежит! Птица…
На этом месте повествования в судьбу Олега Прончатова активно вмешивается автор. Оставив главного инженера Тагарской сплавной конторы на берегу, он, автор, заглядывает в будущее товарища Прончатова. зная, что шестнадцатого июля 1965 года…
СКАЗ О БУДУЩЕМ
Шестнадцатого июля 1965 года в районной газете «Труженик Нарыма» появился фельетон Евг. Кетского (псевдоним Ивана Мурзина) «Кушать подано!».
Как полагается, в Тагарской сплавной конторе первой фельетон прочла секретарша Людмила Яковлевна. Так как дело происходило в половине девятого утра и директора Олега Олеговича Прончатова в конторе еще не было, она позволила тебе громко вскрикнуть от возмущения:
— Какая черная, нечеловеческая несправедливость! А мы всегда так радушно принимали этого Евг. Кетского! Боже, боже!
Потом Людмила Яковлевна представила, как газета с фельетоном попадет на стол к Олегу Олеговичу, и ей стало страшно. «Он такой неожиданный! — подумала ока о директоре и зажмурилась. — Он такой вспыльчивый!» — хотя вспыльчивым Олег Олегович никогда не был.
Без пятнадцати девять Людмила Яковлевна торопливо напудрила носик и начала с содроганием глядеть на дверь приемной, так как именно в это время по коридору протукали твердые шаги, потом дверь во всю ширь распахнулась, и в ней, как в рамке картины, появился Олег Олегович в сером костюме. Прончатов весело поздоровался с Людмилой Яковлевной, блеснув запонками белоснежной сорочки, направился к ней и спросил чистым, утренним голосом:
— Что случилось, товарищ Людмила Яковлевна?
— Ах, ничего не случилось! — берясь пальцами за бледные виски, сказала Людмила Яковлевна. — Абсолютно ничего, ничего не случилось!
Однако Олег Олегович ей не поверил. Он пожал плечами, улыбнулся насмешливо и поглядел на Людмилу Яковлевну с укором, точно хотел сказать: «Нехорошо вы себя ведете, дорогая! Имеете тайны, и от кого?» После этого директор чеканным шагом проследовал в кабинет, сказав на прощанье:
— Ну, ладно-с!
Двери между приемной и кабинетом были двойные, толстые, дерматин на войлоке хорошо поглощал звуки, но Людмила Яковлевна была тем единственным человеком на свете, который слышал все, что происходит в кабинете, и ей казалось, что целая вечность прошла с той минуты, когда Олег Олегович начал читать фельетон «Кушать подано!», до той роковой секунды, когда в кабинете раздались непонятные звуки, что-то с шумом обрушилось на пол, зазвенело, задвигалось, заходило. Потом опять на мгновение установилась тишина — зловещая, опасная, — и уж затем Людмиле Яковлевне показалось, что в кабинете случилось нечто страшное… «Будь что будет!» — подумала секретарша и, схватив первую попавшуюся телеграмму, бросилась на выручку.
Вбежав в кабинет, она обомлела на пороге от негодования и неожиданности: Прончатов смеялся. Он просто помирал от хохота, и Людмила Яковлевна взяла со стола графин, чтобы налить воду, но не успела — Олег Олегович вдруг перестал смеяться.
— Вы и представить себе не можете, Людмила Яковлевна, что будет! — неожиданно трезвым голосом сказал Прончатов и сел в кресло прямо. — Спрячьте глупую телеграмму да срочно соедините меня с редактором районной газеты…
Когда секретарша ушла, Олег Олегович сладостно потер руку об руку, прешироко улыбнувшись, достал из ящика стола карандаш и, подчеркивая нужные места, перечитал фельетон «Кушать подано!».
Как Кетской писал: «Единица — вздор, единица — ноль!» — говорил Владимир Маяковский, но мы скажем: «Единица не вздор, единица не ноль, если эта „Единица“ — личный катер директора Тагарской сплавной конторы Олега Олеговича Прончатова!» Однако следует рассказать все по порядку.
…В один из весенних дней, когда природа и отдел рабочего снабжения радовались солнцу и открывшейся навигации, Олег Олегович ехал в служебную командировку. У него было прекрасное настроение. Еще бы: штурвальный «Единички», он же личный повар директора, хорошо побеспокоился о том помещении на катере, которое раньше называлось каютой, а теперь стало называться камбузом. Да, не удивляйтесь, читатель! В личном катере Олега Олеговича есть не только кухня. Но об этом ниже…
Итак, пели птицы, журчала за кормой катера вода, оба стопятидесятисильных мотора пели веселую, бодрую песню. Зачем нужны личному катеру два мощных мотора, которые можно было бы использовать на катерах-буксирах, Олег Олегович, понятно, не знал сам, но у него, повторяем, было прекрасное настроение, так как в кухне уже жарилась молодая утка весеннего отстрела (заметьте, что охота еще запрещена!), томилась на противнях картошечка и аппетитно лежали на тарелках разные закуски.
— Кушать подано! — наконец возвестил повар-штурвальный.
Улыбаясь от предвкушения сытного завтрака, Олег Олегович направился в… столовую. Да, да, не удивляйтесь, читатель, но на личном катере директора Тагарской сплавной конторы, кроме кухни, есть и прекраснейшая столовая.
Пообедав, Олег Олегович решил отдохнуть в своей спальне.
Да, да, читатель, на катере имеется и спальная!
После сладкого сна Олег Олегович проснулся только тогда, когда его личный катер подходил к плотбищу Ула-Юл. «Ну что же, — подумал Олег Олегович, — можно и поработать!» И он отправился в… свой личный кабинет.
— Связь установлена! — доложили Олегу Олеговичу.
Вы ничего не поняли, читатель, так как, конечно, ждете, что Олег Олегович пойдет на плотбище, чтобы лично встретиться с коллективом сплавучастка, разобраться в нуждах и претензиях. Увы! Олег Олегович, сидя за столом, кладет руку на что-то черное, подносит это черное к уху и… разговаривает по телефону.
Не удивляйтесь, читатель, а знайте, что катер директора уже соединен… телефонной линией с конторой сплав-участка.
— Ну, как работа, как делишки? — бодро спрашивает в трубку Олег Олегович и довольно улыбается, что ему не надо выходить на берег, где проливной дождь.
— Плохо идет работа, товарищ директор! — вдруг отвечают руководители Ула-Юльского сплавного участка. — Имеется ряд важных вопросов.
Да, у Олега Олеговича возникает потребность сойти на берег. А как же проливной дождь? А как же непролазная сибирская грязь?
— Машину! — бодрым голосом кричит Олег Олегович… и происходит чудо! С верхней палубы «Единички» на берег опускаются два железных трапа, а по ним, читатель, на землю опускается личная машина Олега Олеговича марки ГАЗ-63. Довольно улыбаясь, директор садится в машину и, прекрасно чувствуя себя, катит на сплавной участок, до которого всего… шесть километров.
Кончая фельетон, дорогой читатель, мы задаем простой вопрос: так ли, нужен Тагарской сплавной конторе катер с излишествами, как это кажется Олегу Олеговичу Прончатову? Так ли?!"
Вот что писал в фельетоне «Кушать подано!» Евг. Кетской, и, перечитав его вторично, Олег Олегович еще немного похохотал, потер еще раз руку об руку и вырезал фельетон из газеты. Затем он небрежно нажал кнопку звонка, а когда появилась Людмила Яковлевна и сообщила, что редактор районной газеты готов говорить, спросил деловито:
— Прогноз погоды слышали? Что будет завтра?
— Переменная облачность, Олег Олегович. Периодически сильные дожди с грозами.
— Отлично! — прорычал Прончатов. — Колоссально! Соединяйте с редактором…
Услышав в трубке голос редактора районной газеты, Прончатов приватно развалился в кресле.
— Борис Андреевич, — закричал он, — здравствуй, дорогой! Как я себя чувствую? Плохо, очень плохо! Допек меня твой Евг. Кетской, допек!.. Как я считаю фельетон по фактам?.. Подловил ты меня, подловил! Что говоришь? Надо признать критику, отреагировать. Вот это ты правильно говоришь. Спасибо, Борис Андреевич! От души… Теперь вот что, дорогой, ты подошли ко мне Евг. Кетского, пускай сам посмотрит, какие меры приняты по критике. Что? Ты это дело одобряешь? Тебе это пришлось по нраву? Ну, еще раз спасибо, дорогой!.. Теперь ты вот что… Чтобы твой Евг. Кетской зря время не тратил, возьму-ка я его на Ула-Юл. Там производится эксперимент с новым плотом. Да, дорогой, не хотел я этот материал отдавать районным газетчикам, но теперь вижу: надо! Ну, добре. Привет жене! Детям привет!
Положив телефонную трубку, Олег Олегович, словно от холода, пожал плечами, потом, вызвав Людмилу Яковлевну, приказал ей немедленно доставить в кабинет старшину катера «Единички» Яна Падеревского. А когда старшина пришел, Прончатов посмотрел на него прищуренными глазами и показал пальцем на стул:
— Садись, Янус! И не вздумай пропустить ни одного слова из того, что скажу. — Он помолчал. — Мы, братец мой, начинаем операцию, которая в целях конспирации будет называться «Сатурн-12». Почему ты вытаращил глаза, когда надо развешивать уши?
— Я слушаю! — ответил Ян Падеревский и показал несколько золотых зубов. — Говорите, Олег Олегович, я имею намерение вас слушать дальше.
Во вторник, в четыре часа дня, фельетонист Евг. Кетской и директор сплавной конторы Олег Олегович Прончатов неторопливо подходили к Тагарской пристани. Как и предсказывало бюро погоды, собирался дождь с грозами, небо было низкое, как потолок в бане, и, видимо, поэтому Прончатов оделся забавно: на нем были старые кирзовые сапоги, заношенный до дыр брезентовый плащ, зимняя шапчонка. В правой руке Олег Олегович нес дерматиновый тощий портфель с испорченными замками.
У берега густо стояли катера и разнокалиберные баржи, сигарами воткнулись в деревянный причал лодки и обласки; такой шум и гам висели в воздухе, что человека поневоле охватывал веселый, особенный, пристанский теми жизни. Очень весело было на Тагарской пристани, но наблюдалось и грустное, пессимистическое явление: в самом центре причала, там, где пристают самые почетные гости Тагара, располагалось нечто древнее, полуразвалившееся и грязное. Это стоял у причала катер «Волна», два года назад за маломощность и непослушание рулю изгнанный из буксиров в подвозчики горюче-смазочных материалов.
Возле рубки «Волны» сидел грустный, подавленный старшина Ян Падеревский, курил самокрутку из самосада и жалостливо посматривал на свои штаны из продранной парусины. Когда Прончатов и Евг. Кетской подошли к старшине, то оказалось, что у него во рту наполовину меньше золотых зубов, чем было раньше: то ли снял фиксы, то ли зубы от тоски и подавленности почернели, хотя золото вроде бы и не темнеет.
— Судно подано! — мрачно сказал Ян Падеревский и выплюнул самокрутку. — Одно плохо, Олег Олегович, мотор барахлит. Надо будет большое спасибо говорить, если заведется!
— Проходите, Евг., на судно! — любезно пригласил Прончатов, но и из его груди вырвался тяжелый вздох. — Думаю, что мотор все-таки заведется. Люди ведь у нас золотые!
На палубе валялись окурки и рыбья чешуя, скамеечка возле леера была поломана; все палубные надстройки были черны от мазута и солярки. Да, непригляден был катер «Волна», и Олег Олегович осторожно тронул фельетониста за рукав.
— Дорогой Евг., — сказал он. — Простите, но мне придется навести порядок на судне!
После этого Олег Олегович выпучил глаза, набрав в легкие побольше воздуху, по-базарному пронзительно закричал:
— Старшина Падеревский!
Прончатов закричал так громко, что отчасти заглушил пристанские звуки; горло у Олега Олеговича было такое луженое, что на соседней брандвахте всполошились белые курицы, но на собственном катере директорский вопль отклика не получил: старшина Падеревский как сидел на кнехте, так и остался на нем сидеть. Правда, через полминуты он поднял глаза и проговорил:
— Ну, чего старшина Падеревский! Может быть, я уже тридцать пять лет Падеревский…
— Ох, товарищ Падеревский, товарищ Падеревский, — печально ответил Прончатов, — что с вами происходит? Разве вы так отвечали мне, когда были старшиной злополучной «Единички»? Ох, ох, ох!
Сказав это, Олег Олегович опустил взгляд, понурился, как уставшая лошадь, и начал тяжело, но редко вздыхать. Он был такой жалкий, этот директор Прончатов, что Ян Падеревский поднялся с кнехта, сделай два шага к нему, но остановился, так как под ногами зашуршала рыбья чешуя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35