Но у него ничего не вышло.
В самом деле, посмотрим хотя бы начало последнего абзаца. Вот эти семь букв:
С – Д Т – Л У – К Ч – Щ П – С В – Т Э – А
На первой же букве судья Жаррикес вынужден был остановиться, ибо между буквами С и Д в алфавите находятся тринадцать букв, что дает двузначное число, а в подобных криптограммах каждую букву можно заменить только одной цифрой.
То же случилось и с последними семью буквами этого абзаца: ПТУФКДГ, где буква П никак не могла заменить букву Д в слове «Дакоста», ибо их отделяет одиннадцать букв.
Значит, это имя тут не стояло.
То же произошло и со словами «алмазы» и «Тижока», которые также не соответствовали буквам криптограммы.
Проделав эту работу, судья Жаррикес, у которого трещала голова, встал, походил по кабинету, подышал воздухом у открытого окна и вдруг взревел так, что спугнул стайку колибри, щебетавшую в листве ближней мимозы. Потом снова сел и взялся за документ.
Он принялся вертеть его в руках.
– Мерзавец! – бормотал он. – Прощелыга! Он скоро сведет меня с ума! Однако – стоп! Спокойно! Нельзя терять рассудка! Сейчас не время!
Он вышел и облил голову холодной водой.
– Попробуем другой способ, – проговорил он. – Если я не могу вывести числа из этих проклятых букв, подумаем, какое число мог выбрать автор документа, которого мы считаем виновником преступления в Тижоке.
Судья решил применить новый метод анализа и, возможно, был прав, потому что в нем тоже была своя логика.
– Прежде всего, – сказал он, – возьмем какой-нибудь год. Почему бы этому негодяю не выбрать, например, год рождения невинно осужденного Жоама Дакосты, хотя бы для того, чтобы не забыть такой важной даты? Жоам Дакоста родился в 1804 году. Посмотрим, что нам даст число 1804 в качестве ключа к криптограмме!
И судья Жаррикес написал первые буквы того же абзаца, над ними поставил число 1804. Он повторил это три раза и получил следующую таблицу:
1804 1804 1804
СГУЧ ПВЭЛ ЛЗИР
Затем, отсчитав в алфавите назад указанное цифрами число букв, он получил следующую строчку:
Р.УУ О.ЭЗ К.ИМ
Она ничего не значила! Да к тому же в ней не хватало трех букв, которые он заменил точками, потому что цифра 8, стоявшая над буквами Г, В и З, если отсчитывать обратно по алфавиту, не находила соответствующих букв.
– Опять ничего не вышло! – вскричал судья Жаррикес. – Попробуем другое число.
Он рассудил, что автор документа мог выбрать и другой год – например, тот, когда было совершено преступление.
Оно произошло в 1826 году.
Итак, действуя как и в прошлый раз, судья составил следующую таблицу:
1826 1826 1826
СГУЧ ПВЭЛ ЛЗИР
и получил:
Р.СС О.ЫЕ К.ЖК
– такой же набор букв без всякого смысла, в котором тоже не хватало несколько букв, и по той же причине!
– Проклятое число! – вскричал судья. – Придется отказаться и от этого! Возьмем еще одно. А может, этот мошенник выбрал число украденных им конто?
Украденные алмазы были оценены в восемьсот тридцать четыре конто, и судья написал следующую таблицу:
834 834 834 834
СГУ ЧПВ ЭЛЛ ЗИР
которая дала такой же неудовлетворительный результат, как и предыдущие:
ЙФП ПМ. ХИЗ.ЕМ
– К черту документ и того, кто его выдумал! – закричал судья Жаррикес и отшвырнул бумагу так, что она улетела в дальний угол комнаты. – Тут даже святой потерял бы терпение!
Но когда судья немного поостыл, он не захотел признать свое поражение и снова взялся за документ. Опыты, проделанные им с первыми строками абзацев он повторил и с последними, но… тщетно! Потом он перепробовал все, что подсказывало ему разгоряченное воображение. Он подставлял числа, обозначавшие возраст Жоама Дакосты, несомненно известный преступнику, дату его ареста, дату вынесения приговора в суде Вилла-Рики, дату назначенной казни, и т. д. и т. д., кончая числом жертв преступления в Тижоке!
Ничего! Каждый раз – ничего!
Судья Жаррикес пришел в такое исступление, что можно было и впрямь опасаться за его рассудок. Он прыгал, бесновался, размахивал руками, как будто схватился с кем-то врукопашную. Потом вдруг закричал:
– Попробую наудачу, и если логика бессильна – да поможет мне небо!
Рука его схватилась за шнурок звонка, висевшего возле письменного стола. Звонок яростно зазвонил, судья подошел к двери и распахнул ее.
– Бобо! – позвал он.
Прошло несколько секунд.
Бобо, отпущенный на волю негр, любимый слуга Жаррикеса, не показывался. Должно быть, он не решался войти к своему хозяину.
Снова раздался звонок. Снова Жаррикес позвал Бобо, но тот, как видно, решил, что на этот раз в его интересах прикинуться глухим.
Наконец, когда звонок затрезвонил в третий раз и шнурок лопнул, в дверях появился Бобо.
– Что вам угодно, хозяин? – спросил он, благоразумно не переступая порога.
– Подойди сюда и не говори ни слова! – приказал судья, и негра бросило в дрожь от его горящего взгляда.
Бобо подошел.
– Бобо, слушай внимательно, что я тебе скажу, и отвечай мне тотчас же, ни капли не раздумывая, не то я…
Ошеломленный Бобо, вытаращив глаза и разинув рот, вытянулся перед хозяином, как солдат, и ждал.
– Ты готов?
– Готов.
– Внимание! Говори сразу, не задумываясь, первое число, которое придет тебе в голову!
– Семьдесят шесть тысяч двести двадцать три! – выпалил Бобо, не переводя дыхания.
Как видно, он думал угодить хозяину, выбрав число побольше.
Судья Жаррикес подбежал к столу и, схватив карандаш, подписал под текстом число, названное негром, который при данных обстоятельствах был слепым орудием случая.
Разумеется, было бы совершенно невероятно, если бы это число – 76223 – оказалось ключом к документу. Новая попытка привела лишь к одному результату: вызвала ярость Жаррикеса, с губ которого сорвалось такое ругательство, что Бобо мигом исчез.
15. Последние попытки
Однако не один судья Жаррикес тратил силы на бесплодные поиски. Бенито, Маноэль и Минья тоже пытались соединенными усилиями вырвать у документа тайну, от которой зависела жизнь их отца. Не отставали от них и Фрагозо с Линой. Но тщетно пускали они в ход всю свою изобретательность: роковое число было по-прежнему неуловимо.
– Найдите же, Фрагозо! – твердила юная мулатка. – Найдите число!
– Найду! – уверял Фрагозо.
Но не находил.
Надо сказать, однако, что у Фрагозо созрел план, о котором он не хотел говорить даже Лине; этот план не давал ему покоя, и он решил его осуществить: отыскать тот отряд полиции, в котором служил бывший лесной стражник, и узнать, кто мог быть автором зашифрованного документа, признавшим себя виновником преступления в Тижоке. Ведь та часть провинции Амазонки, где орудовал этот отряд, и даже место, где несколько лет назад Фрагозо встретил Торреса, находились совсем недалеко от Манауса. Стоило только спуститься на пятьдесят миль вниз по Амазонке до устья ее правого притока Мадейры, и там, наверно, удалось бы встретить начальника лесной стражи, под командой которого служил Торрес. Через два-три дня Фрагозо мог бы уже поговорить и с бывшими товарищами Торреса.
«Да, конечно, это-то я сделаю, – думал он, – а дальше что? Если даже я добьюсь успеха; что мне это даст? Допустим, мы убедимся, что один из товарищей Торреса недавно умер, разве это докажет, что умерший и есть виновник преступления? Разве это подтвердит, что он передал Торресу документ, в котором признается в преступлении и обеляет Жоама Дакосту? И, наконец, разве это Даст нам ключ к документу? Нет! Только два человека знали шифр: преступник и Торрес. И обоих нет в живых!»
Так рассуждал Фрагозо. Было совершенно очевидно, что поездка его ни к чему не может привести. А между тем эта мысль не давала ему покоя. Непреодолимая сила принуждала его ехать, хотя он не был даже уверен, отыщет ли в Мадейре прежний отряд полиции. К тому же отряд мог в это время перейти в другую часть провинции, и, чтобы добраться до него, у Фрагозо не хватит времени. А главное, чего он добьется? Какого результата?
И все же на другой день, 29 августа, еще до восхода солнца, Фрагозо, никого не предупредив, украдкой сошел с жангады, отправился в Манаус и отбыл на одной из многих лодок «эгаритеа», ежедневно спускавшихся вниз по Амазонке.
Когда он не явился ни к обеду, ни к ужину, все были очень удивлены. Никто, даже юная мулатка, не знал, чем объяснить отсутствие этого преданного слуги в такие трудные минуты.
Кое-кто даже спрашивал себя, и не без основания, не сделал ли чего бедняга над собой с отчаяния, что, встретив Торреса на границе, сам пригласил его на жангаду.
Но если Фрагозо и корил себя за это, то что же говорить о Бенито! В первый раз; в Икитосе, именно он пригласил Торреса на фазенду. Во второй раз, в Табатинге, он же привел авантюриста на жангаду и взял с собой в путешествие. В третий раз снова он вызвал Торреса на дуэль и убил, уничтожив единственного свидетеля, чьи показания могли спасти его отца!
Теперь Бенито винил себя во всем: и в аресте отца, и в ужасных последствиях, к которым этот арест может привести!
Будь Торрес жив, Бенито мог бы надеяться так или иначе, угрозами или посулами, заставить его отдать документ. За большие деньги Торрес, который не был замешан в преступлении, наверно, согласился бы заговорить. И так долго разыскиваемое документальное доказательство было бы представлено суду. Да, без сомнения!.. Но единственный человек, который мог представить это доказательство, убит рукою Бенито!
Вот что несчастный юноша твердил матери, Маноэлю и себе самому. Вот какую жестокую ответственность возлагала на него совесть.
Однако стойкая Якита, делившая свое время между мужем, с которым проводила все дозволенные ей часы, и сыном, впавшим в такое отчаяние, что близкие опасались за его рассудок, не теряла твердости и мужества.
Она по-прежнему оставалась отважной дочерью Магальянса, достойной подругой хозяина икитосской фазенды.
Правда, Жоам Дакоста всем своим поведением поддерживал ее в тяжелом испытании. Этот человек доблестной души и строгой нравственности, неутомимый труженик, вся жизнь которого была борьбой, ни на минуту не падал духом.
Самым жестоким ударом для него была смерть судьи Рибейро, который не сомневался в его невиновности. Но и этот удар не сломил Жоама, хотя он и надеялся восстановить свою честь лишь с помощью своего бывшего защитника. Вмешательству Торреса он придавал лишь второстепенное значение. К тому же он и не подозревал о существовании документа, когда решил уехать из Икитоса на родину и отдать себя в руки правосудия. Он мог предъявить лишь доказательства морального порядка. Конечно, если бы в ходе дела неожиданно нашлось какое-либо юридическое доказательство, он не стал бы им пренебрегать; но если из-за ряда прискорбных обстоятельств оно исчезло, значит, он оставался в том же положении, в каком перешел бразильскую границу, – в положении человека, который говорит: «Вот мое прошлое, вот мое настоящее, я принес вам всю свою безупречную трудовую жизнь. Первый ваш приговор был несправедлив. После двадцатитрехлетнего изгнания я сам отдаю себя в ваши руки. Я здесь! Судите меня».
Вот почему смерть Торреса и невозможность прочесть найденный при нем документ не произвели на Жоама Дакосту такого сильного впечатления, как на его семью, друзей и слуг – на всех, кто принимал в нем живое участие.
– Я уповаю на свою невиновность, – твердил он Яките, – как уповаю на господа бога! Если он сочтет, что жизнь моя еще полезна моим близким и нужно чудо, чтобы ее спасти, он сотворит это чудо, а если нет – я умру. Он один мне судья!
Между тем волнение в Манаусе с каждым днем все усиливалось. Дело Дакосты обсуждали с необыкновенной горячностью. Общество, падкое на всякие тайны, было так взбудоражено, что все только и говорили о таинственном документе. К концу четвертого дня никто уже не сомневался, что разгадка криптограммы приведет к оправданию осужденного.
Надо сказать, что каждый мог и сам попытаться разгадать непонятный документ. Местная газета «Диарио до Гран Пара» напечатала его факсимиле, и множество оттисков распространялось в городе по настоянию Маноэля, решившего не пренебрегать ничем из того, что могло бы помочь разгадать тайну, – даже случайностью, за которой порой скрывается перст провидения.
Кроме того, была обещана награда в сто конто тому, кто разгадает непонятный шифр и прочтет документ. Это было целое состояние! Итак, множество людей всех сословий потеряли охоту есть, пить и спать и сидели не отрываясь над загадочной криптограммой.
До сих пор, однако, все это ни к чему не привело и, вероятно, самые искусные отгадчики на свете напрасно проводили бы над ней бессонные ночи.
Публику предупредили, что решение загадки следует немедленно направлять судье Жаррикесу, в его дом на улице Бога-отца, но до вечера 29 августа никто ничего не прислал и, как видно, не сможет прислать.
Из тех, кто мучился над этой головоломкой, больше всех был достоин сожаления судья Жаррикес. В результате естественного хода мысли он теперь тоже разделял общее мнение, что документ связан с делом в Тижоке, написан рукою самого преступника и снимает вину с Жоама Дакосты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37