Если бы ты обладал достаточным опытом, ты бы не упал. Кончай пререкаться.
Я встал, потирая ушибы, и пнул ногой стул по направлению к Зибелингу. Тот посмотрел на меня тем взглядом, который я уже успел хорошо изучить, взглядом чернее ночи, в глубине которой шевелилось нечто, что невозможно постичь. Как будто он сам спрашивал себя, почему один только мой вид вызывал у него смертельную ненависть. Затем он поглядел на Джули, и его напряжение как рукой сняло. Зибелинг опустил глаза, пожал плечами и произнес:
— На сегодня достаточно. Вернемся к этому завтра.
Жестом он показал на дверь в дальнем конце зала, отвлекая от меня всеобщее внимание.
Когда он обернулся, я услышал, как Кортелью негромко сказал ему:
— Ардан, прекрати придираться к парню. Ему от тебя нужно другое. Ты заставляешь Кота поверить в его неполноценность…
Я поспешил отойти от них, размышляя, было ли зрелище моего падения не тем, что хотел видеть Зибелинг. Едва я достиг двери, меня вдруг настигло головокружительное видение: мысленным зрением я увидел себя, подобно зеркалу отражая образ, запечатленный в сознании другого псиона. Но видение пришло откуда-то извне, не от находившихся в зале людей. Я остановился, обхватив голову руками. Кто-то наблюдал за нами, ожидая в холле. Но холл был пуст. Я вызвал лифт и нажал на кнопку. Никто не следовал за мной.
Я вышел в тихую комнату отдыха в верхнем этаже одной из башен здания института. В изрезанной, как торос, структуре здания были десятки подобных комнат отдыха. Это помещение обычно пустовало, поскольку из него нельзя было увидеть океан. Сегодня покрытое облаками небо плакало дождем, завернув башни Куарро в грязно-серую вуаль. Комната была пуста. Это вполне устроило меня. Я удобно устроился на бесформенном мягком сиденье посреди комнаты, развернул камфорную таблетку и, откинувшись в кресле, стал смотреть на ливень, хлеставший по прозрачной стеклянной крыше башни. До этого я видел дождь всего один раз — на площади Божественного Дома. Дождь был теплым и бурым. Мне показалось, что Куарро мочится на меня, и мне это не понравилось. Я вспомнил, что всю жизнь не знал, что такое небо.
Поднявшись в эту пустую комнату, я рассчитывал дать волю своему гневу, но силы мои иссякли. Я очень устал. Мое сознание было полностью открытым, серым и пустым, как небо. Я закрыл глаза, слушая шум дождя и стук капель, но пустоту сразу заполнили картины Старого города. Они подступили как слезы, и я вновь открыл глаза.
— Черт побери. — Я ущипнул себя вновь, чтобы убедиться в том, что все происходящее не сон.
— (Кот, выходи из дождя.)
Это была Джули, я знал ее голос и быстрый смущенный шепот ее телепатической речи. Я не слышал, как приехал лифт, но она могла обойтись и без лифта. Она стояла передо мной с полуулыбкой, в одежде, напоминающей темный саван, с черной тяжелой косой до поясницы. В комнате сразу стало теплее и светлее, когда появилась она.
— Ты все еще здесь?
Она пожала плечами, опустив взгляд:
— Мир — это тюрьма, и каждый из нас — камера для самого себя. Я уже была здесь, когда в последний раз посмотрела на тебя.
Джули обладала поэтической душой, а поэзия — сродни псионике, как она объяснила, сродни передающейся мысли, она придает образам материальное воплощение. Иногда Джули прибегала к поэтической речи как к особому виду иронии, и к этому все привыкли. Я не обращал на это внимания. Джули подошла и села рядом, но на некотором расстоянии. Иногда она напоминала тень, что-то слишком невесомое для того, чтобы вторгаться в чужое сознание. Ей всегда удавалось с точностью определять, что происходит в моей душе, зачастую лучше, чем мне самому; она всегда знала также, уйти ей или побыть со мной.
Однажды я задал Джули вопрос, что чувствует человек, обладающий способностью телепортироваться. Не глядя на меня, она ответила:
— Это удобно, когда хочется убежать от всего этого…
Образ, который возник затем в ее голове, так поразил меня, что я не мог в него поверить. Но я знал, что это правда, и через некоторое время задал Джули единственный вопрос:
— Джули, что заставило тебя прийти сюда?
Понимая, что частичным ответом стал образ, который она мне показала, Джули произнесла:
— Ты знаешь, что однажды ночью я пыталась утопиться?
Она как будто рассказывала о ком-то другом. Службист, который тоже был телепатом, в последний момент вытащил ее из пруда в парке. Затем он часами расспрашивал ее, пытаясь понять, почему ей была так ненавистна жизнь, и в заключение поведал о программе исследований, которые должны помочь псионам приспособиться к обстоятельствам. Она пообещала попробовать принять участие в этой программе, чтобы вновь обрести смысл жизни, и сдержала слово.
Я поведал Джули свою историю. Версия Службы Безопасности уже была всем известна, акценты расставлены, и то, что мы обсуждали, уже не имело решающего значения, как будто стало понятно, что наше общее мнение ничего не изменит. Но Джули ничего не сообщила о причине попытки самоубийства. Единственное, что она сказала, — это происходит, когда исчезают причины не делать этого. Я знал некоторые из этих причин.
Она сидела рядом, глядя на дождь. Я смотрел на ее тонкий профиль и вновь пытался найти ответы на свои вопросы. Но я не пытался прочитать их в ее сознании не из-за боязни быть пойманным, а потому что знал ее отношение к подобного рода вторжениям. Я знал это и по собственному опыту. Даже теперь она стеснялась настолько, что почти не разговаривала ни с кем, кроме Зибелинга. Я не понимал, почему она все-таки проводила время со мной, но это меня радовало, и я старался оттянуть тот момент, когда наше общение закончится.
— У тебя сумрачно на душе, — произнесла она. — Где ты сейчас?
Джули продолжала смотреть на дождь. Она призналась как-то, что ей тяжело долго смотреть на кого-либо, так как глаза — это окна нашей души.
— В Старом городе. — Я пожал плечами, сцепив руки и глядя на дождь.
— Старый город. — Она закрыла глаза. — Здесь, в Куарро, его называют резервуаром. Не знаешь почему?
— Нет. — Я оглянулся. — Может быть, потому, что, раз оказавшись там, ты уже не выберешься.
— Рыбный резервуар, — вздохнула она, — питательный резервуар. — Джули посмотрела на свои руки; ее ногти были обкусаны. — Когда я была маленькой, отец однажды повел меня в зоомагазин. Там были сотни всяких созданий, кричащих и стремящихся ко мне всей душой; я не могла выбрать. Затем я увидела рыб — две стеклянные стены, полные рыб, прекрасных живых драгоценных камушков, и другой резервуар, заполненный наполовину. Его стены были зелеными от ила, и рыбешки на поверхности отчаянно работали жабрами или, задыхаясь, неподвижно застывали в воде, ожидая смерти. Я спросила, что происходит, и мне объяснили, что это питательный резервуар, что рыбок разводят на корм и никого не волнует, как они живут. Я подумала об их страданиях, до которых никому нет дела, и заплакала.
«Давай купим их, папа, им плохо и больно». И все животные в магазине и посетители принялись причитать и плакать, потому что я завела их. Мой отец чувствовал себя униженным. — Ее голос стал жестким, она крепко сжала пальцы. — Трудная дочка опять на публике заставила краснеть своего добропорядочного отца. Он оставил меня без покупок, и у меня никогда не было домашних питомцев. — Наконец Джули посмотрела на меня. — Вот что я знаю о резервуарах… Мне всегда казалось, что если бы они знали, что я чувствую, если бы они чувствовали, они никогда бы не…
Она замолчала в отчаянии, глядя куда-то в сторону. Я еще больше вжался в мягкое кресло, сгорбив плечи, и молчал. Острый край камфорной таблетки резанул меня по языку. Мы оба вздрогнули от звонка прибывшего лифта и обернулись, чтобы посмотреть, кто это. Из лифта вышел высокий мужчина средних лет; хорошо одетый, брюнет, с модной прической, удачно гармонировавшей с дорогой заколкой из золота ручной работы на застежке воротника. На нем был летний костюм, драпированный шелком пастельного тона, сидевший безупречно и явно сшитый на него. Он был почти таким же худым, как я, но обладал тем типом красоты, которая у таких мужчин сохраняется на всю жизнь.
Однако от его внешности веяло холодным дыханием смерти. Джули вздрогнула, ощутив то же, что и я: незнакомец не был мертвецом, он нес смерть.
— Надеюсь, не помешал, — заговорил он и, приближаясь к нам, улыбнулся. — Меня зовут Рубай.
Он изящно поклонился в сторону Джули, продемонстрировав владение светскими манерами. На меня, правда, он даже не взглянул, чему я был рад.
— Вы тоже псион, — тихо произнесла Джули, больше обращаясь к себе, чем к нему. Ее руки неподвижно лежали на коленях.
Незнакомец кивнул:
— О да! У нас имеется нечто общее.
Неожиданно мне стало ясно, откуда пугающее ощущение опасности, возникшее у меня: незнакомец был недосягаем для прочтения. Но это не было похоже на ту слабую защиту, которую я обычно пытался построить: он обладал тем редчайшим талантом, о котором говорил Зибелинг, тем уровнем, достичь которого никто из нас не мог даже мечтать.
— Вы участвуете в исследованиях? — В вопросе Джули слышалась смесь страха и благоговения.
— Нет, — учтиво улыбнулся он.
Его мимика и жесты были столь же совершенны, как контроль над сознанием. Я повидал подобных напыщенных петухов в Старом городе и знал достаточно, чтобы держаться от них подальше.
— Что вам нужно от нас? — выпалил я, поскольку было очевидно, что такой человек не пришел бы сюда просто так.
— Ну что ж, прямо к делу. — Незнакомец продолжал улыбаться. Он присел на диванчик у окна, сохраняя дистанцию. — Я знаю, чем в этих стенах занимается доктор Зибелинг, и решил лично в этом убедиться. И предложить вам хорошую работу. Мне повезло, в отличие от большинства псионов…
Он сделал жест рукой; на пальце сверкнуло кольцо-печатка. В его речи было что-то странное — не акцент, а скорее наоборот. Слова произносились настолько правильно, как будто он боялся сделать ошибку.
— Мой уровень владения псионикой позволил мне достичь всего, чего я только мог желать. Однако я никогда не забывал о страданиях псионов в обществе. И я решил предложить вам работать на меня — участвовать в проекте, который даст вам богатство, независимость и могущество — то, о чем вы могли только мечтать.
Я проглотил смешок:
— Не слишком вы уверены в себе, ведь так? Как вы используете вашу пси-энергию — чтобы стянуть что-нибудь с большого расстояния? Или инфаркты по заказу?
Я вспомнил о слухах и ужасных историях — все, из-за чего люди ненавидели псионов.
— Телекинез мы тоже применяем. — Ледяные зеленые глаза незнакомца сузились. Неожиданно я по-настоящему испугался, что моя догадка верна. — Но ни одно из ваших предположений не попадает в точку. Мое предприятие имеет совершенно другие масштабы!
Я взглянул на Джули, и по коже у меня пошли мурашки. Ее глаза подтвердили, что страшная догадка родилась у нее намного раньше. Я остановил дальнейшие размышления, пока они не приняли форму осознанных мыслей о том, что мы, кажется, дождались того, к чему стремились. Посланник от Квиксилвера, человека, настолько овладевшего псионикой, что даже его тень приводила Федерацию в трепет. Я попытался перевести охвативший меня азарт в воодушевление от того, что только что сказал Рубай, не зная, читает ли он нас в этот момент и можем ли мы это определить.
— Не слишком ли поспешное предложение? — Джули подалась вперед, удивив меня своим вопросом. — Вы ведь совсем не знаете нас.
— Напротив, — Рубай покачал головой. — Я наблюдал за всеми вами, будучи незамеченным, пристально изучал ваши способности, ваш потенциал, сравнивал и выбирал, кто мне наиболее подходит и кого можно перевести в резерв. Я уже сделал отбор нескольких кандидатов.
Я подумал, насколько бы он сузил круг претендентов, если бы начал отбор месяцем раньше и прослушал одну из «специальных лекций», прочитанных нам. Я вновь пресек эту мысль как можно быстрее. Каким образом можно было следить за целой командой псионов? От этой мысли меня бросило в жар. Но если Рубай не мог полностью читать мое или чье-то другое сознание, было бы чрезвычайно сложно наблюдать и делать выводы даже для такого профессионала, как он. Ложные образы, которые мы в целях защиты заложили в нашу память, должны выполнить свою функцию, и, кроме того, всегда трудно проникнуть в сознание другого псиона. Я всегда чувствую, когда кто-то пытается это проделать со мной. Мне стало немного легче.
— Вы владеете телепатией и телекинезом? — спросила Джули.
Рубай кивнул:
— А также телепортацией. Я потомственный медиум и выделяюсь даже среди коллег.
Мне казалось, что одному человеку не под силу обладать всеми этими чудесами. Рубай стал задавать Джули вопросы и отвечать ей. Ее голос был очень тихим, почти неслышным. Я не мог понять, почему он выбрал ее, такую хрупкую, которую так легко было сломать.
— А вы, конечно, принадлежите к знаменитой фамилии Та Минг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Я встал, потирая ушибы, и пнул ногой стул по направлению к Зибелингу. Тот посмотрел на меня тем взглядом, который я уже успел хорошо изучить, взглядом чернее ночи, в глубине которой шевелилось нечто, что невозможно постичь. Как будто он сам спрашивал себя, почему один только мой вид вызывал у него смертельную ненависть. Затем он поглядел на Джули, и его напряжение как рукой сняло. Зибелинг опустил глаза, пожал плечами и произнес:
— На сегодня достаточно. Вернемся к этому завтра.
Жестом он показал на дверь в дальнем конце зала, отвлекая от меня всеобщее внимание.
Когда он обернулся, я услышал, как Кортелью негромко сказал ему:
— Ардан, прекрати придираться к парню. Ему от тебя нужно другое. Ты заставляешь Кота поверить в его неполноценность…
Я поспешил отойти от них, размышляя, было ли зрелище моего падения не тем, что хотел видеть Зибелинг. Едва я достиг двери, меня вдруг настигло головокружительное видение: мысленным зрением я увидел себя, подобно зеркалу отражая образ, запечатленный в сознании другого псиона. Но видение пришло откуда-то извне, не от находившихся в зале людей. Я остановился, обхватив голову руками. Кто-то наблюдал за нами, ожидая в холле. Но холл был пуст. Я вызвал лифт и нажал на кнопку. Никто не следовал за мной.
Я вышел в тихую комнату отдыха в верхнем этаже одной из башен здания института. В изрезанной, как торос, структуре здания были десятки подобных комнат отдыха. Это помещение обычно пустовало, поскольку из него нельзя было увидеть океан. Сегодня покрытое облаками небо плакало дождем, завернув башни Куарро в грязно-серую вуаль. Комната была пуста. Это вполне устроило меня. Я удобно устроился на бесформенном мягком сиденье посреди комнаты, развернул камфорную таблетку и, откинувшись в кресле, стал смотреть на ливень, хлеставший по прозрачной стеклянной крыше башни. До этого я видел дождь всего один раз — на площади Божественного Дома. Дождь был теплым и бурым. Мне показалось, что Куарро мочится на меня, и мне это не понравилось. Я вспомнил, что всю жизнь не знал, что такое небо.
Поднявшись в эту пустую комнату, я рассчитывал дать волю своему гневу, но силы мои иссякли. Я очень устал. Мое сознание было полностью открытым, серым и пустым, как небо. Я закрыл глаза, слушая шум дождя и стук капель, но пустоту сразу заполнили картины Старого города. Они подступили как слезы, и я вновь открыл глаза.
— Черт побери. — Я ущипнул себя вновь, чтобы убедиться в том, что все происходящее не сон.
— (Кот, выходи из дождя.)
Это была Джули, я знал ее голос и быстрый смущенный шепот ее телепатической речи. Я не слышал, как приехал лифт, но она могла обойтись и без лифта. Она стояла передо мной с полуулыбкой, в одежде, напоминающей темный саван, с черной тяжелой косой до поясницы. В комнате сразу стало теплее и светлее, когда появилась она.
— Ты все еще здесь?
Она пожала плечами, опустив взгляд:
— Мир — это тюрьма, и каждый из нас — камера для самого себя. Я уже была здесь, когда в последний раз посмотрела на тебя.
Джули обладала поэтической душой, а поэзия — сродни псионике, как она объяснила, сродни передающейся мысли, она придает образам материальное воплощение. Иногда Джули прибегала к поэтической речи как к особому виду иронии, и к этому все привыкли. Я не обращал на это внимания. Джули подошла и села рядом, но на некотором расстоянии. Иногда она напоминала тень, что-то слишком невесомое для того, чтобы вторгаться в чужое сознание. Ей всегда удавалось с точностью определять, что происходит в моей душе, зачастую лучше, чем мне самому; она всегда знала также, уйти ей или побыть со мной.
Однажды я задал Джули вопрос, что чувствует человек, обладающий способностью телепортироваться. Не глядя на меня, она ответила:
— Это удобно, когда хочется убежать от всего этого…
Образ, который возник затем в ее голове, так поразил меня, что я не мог в него поверить. Но я знал, что это правда, и через некоторое время задал Джули единственный вопрос:
— Джули, что заставило тебя прийти сюда?
Понимая, что частичным ответом стал образ, который она мне показала, Джули произнесла:
— Ты знаешь, что однажды ночью я пыталась утопиться?
Она как будто рассказывала о ком-то другом. Службист, который тоже был телепатом, в последний момент вытащил ее из пруда в парке. Затем он часами расспрашивал ее, пытаясь понять, почему ей была так ненавистна жизнь, и в заключение поведал о программе исследований, которые должны помочь псионам приспособиться к обстоятельствам. Она пообещала попробовать принять участие в этой программе, чтобы вновь обрести смысл жизни, и сдержала слово.
Я поведал Джули свою историю. Версия Службы Безопасности уже была всем известна, акценты расставлены, и то, что мы обсуждали, уже не имело решающего значения, как будто стало понятно, что наше общее мнение ничего не изменит. Но Джули ничего не сообщила о причине попытки самоубийства. Единственное, что она сказала, — это происходит, когда исчезают причины не делать этого. Я знал некоторые из этих причин.
Она сидела рядом, глядя на дождь. Я смотрел на ее тонкий профиль и вновь пытался найти ответы на свои вопросы. Но я не пытался прочитать их в ее сознании не из-за боязни быть пойманным, а потому что знал ее отношение к подобного рода вторжениям. Я знал это и по собственному опыту. Даже теперь она стеснялась настолько, что почти не разговаривала ни с кем, кроме Зибелинга. Я не понимал, почему она все-таки проводила время со мной, но это меня радовало, и я старался оттянуть тот момент, когда наше общение закончится.
— У тебя сумрачно на душе, — произнесла она. — Где ты сейчас?
Джули продолжала смотреть на дождь. Она призналась как-то, что ей тяжело долго смотреть на кого-либо, так как глаза — это окна нашей души.
— В Старом городе. — Я пожал плечами, сцепив руки и глядя на дождь.
— Старый город. — Она закрыла глаза. — Здесь, в Куарро, его называют резервуаром. Не знаешь почему?
— Нет. — Я оглянулся. — Может быть, потому, что, раз оказавшись там, ты уже не выберешься.
— Рыбный резервуар, — вздохнула она, — питательный резервуар. — Джули посмотрела на свои руки; ее ногти были обкусаны. — Когда я была маленькой, отец однажды повел меня в зоомагазин. Там были сотни всяких созданий, кричащих и стремящихся ко мне всей душой; я не могла выбрать. Затем я увидела рыб — две стеклянные стены, полные рыб, прекрасных живых драгоценных камушков, и другой резервуар, заполненный наполовину. Его стены были зелеными от ила, и рыбешки на поверхности отчаянно работали жабрами или, задыхаясь, неподвижно застывали в воде, ожидая смерти. Я спросила, что происходит, и мне объяснили, что это питательный резервуар, что рыбок разводят на корм и никого не волнует, как они живут. Я подумала об их страданиях, до которых никому нет дела, и заплакала.
«Давай купим их, папа, им плохо и больно». И все животные в магазине и посетители принялись причитать и плакать, потому что я завела их. Мой отец чувствовал себя униженным. — Ее голос стал жестким, она крепко сжала пальцы. — Трудная дочка опять на публике заставила краснеть своего добропорядочного отца. Он оставил меня без покупок, и у меня никогда не было домашних питомцев. — Наконец Джули посмотрела на меня. — Вот что я знаю о резервуарах… Мне всегда казалось, что если бы они знали, что я чувствую, если бы они чувствовали, они никогда бы не…
Она замолчала в отчаянии, глядя куда-то в сторону. Я еще больше вжался в мягкое кресло, сгорбив плечи, и молчал. Острый край камфорной таблетки резанул меня по языку. Мы оба вздрогнули от звонка прибывшего лифта и обернулись, чтобы посмотреть, кто это. Из лифта вышел высокий мужчина средних лет; хорошо одетый, брюнет, с модной прической, удачно гармонировавшей с дорогой заколкой из золота ручной работы на застежке воротника. На нем был летний костюм, драпированный шелком пастельного тона, сидевший безупречно и явно сшитый на него. Он был почти таким же худым, как я, но обладал тем типом красоты, которая у таких мужчин сохраняется на всю жизнь.
Однако от его внешности веяло холодным дыханием смерти. Джули вздрогнула, ощутив то же, что и я: незнакомец не был мертвецом, он нес смерть.
— Надеюсь, не помешал, — заговорил он и, приближаясь к нам, улыбнулся. — Меня зовут Рубай.
Он изящно поклонился в сторону Джули, продемонстрировав владение светскими манерами. На меня, правда, он даже не взглянул, чему я был рад.
— Вы тоже псион, — тихо произнесла Джули, больше обращаясь к себе, чем к нему. Ее руки неподвижно лежали на коленях.
Незнакомец кивнул:
— О да! У нас имеется нечто общее.
Неожиданно мне стало ясно, откуда пугающее ощущение опасности, возникшее у меня: незнакомец был недосягаем для прочтения. Но это не было похоже на ту слабую защиту, которую я обычно пытался построить: он обладал тем редчайшим талантом, о котором говорил Зибелинг, тем уровнем, достичь которого никто из нас не мог даже мечтать.
— Вы участвуете в исследованиях? — В вопросе Джули слышалась смесь страха и благоговения.
— Нет, — учтиво улыбнулся он.
Его мимика и жесты были столь же совершенны, как контроль над сознанием. Я повидал подобных напыщенных петухов в Старом городе и знал достаточно, чтобы держаться от них подальше.
— Что вам нужно от нас? — выпалил я, поскольку было очевидно, что такой человек не пришел бы сюда просто так.
— Ну что ж, прямо к делу. — Незнакомец продолжал улыбаться. Он присел на диванчик у окна, сохраняя дистанцию. — Я знаю, чем в этих стенах занимается доктор Зибелинг, и решил лично в этом убедиться. И предложить вам хорошую работу. Мне повезло, в отличие от большинства псионов…
Он сделал жест рукой; на пальце сверкнуло кольцо-печатка. В его речи было что-то странное — не акцент, а скорее наоборот. Слова произносились настолько правильно, как будто он боялся сделать ошибку.
— Мой уровень владения псионикой позволил мне достичь всего, чего я только мог желать. Однако я никогда не забывал о страданиях псионов в обществе. И я решил предложить вам работать на меня — участвовать в проекте, который даст вам богатство, независимость и могущество — то, о чем вы могли только мечтать.
Я проглотил смешок:
— Не слишком вы уверены в себе, ведь так? Как вы используете вашу пси-энергию — чтобы стянуть что-нибудь с большого расстояния? Или инфаркты по заказу?
Я вспомнил о слухах и ужасных историях — все, из-за чего люди ненавидели псионов.
— Телекинез мы тоже применяем. — Ледяные зеленые глаза незнакомца сузились. Неожиданно я по-настоящему испугался, что моя догадка верна. — Но ни одно из ваших предположений не попадает в точку. Мое предприятие имеет совершенно другие масштабы!
Я взглянул на Джули, и по коже у меня пошли мурашки. Ее глаза подтвердили, что страшная догадка родилась у нее намного раньше. Я остановил дальнейшие размышления, пока они не приняли форму осознанных мыслей о том, что мы, кажется, дождались того, к чему стремились. Посланник от Квиксилвера, человека, настолько овладевшего псионикой, что даже его тень приводила Федерацию в трепет. Я попытался перевести охвативший меня азарт в воодушевление от того, что только что сказал Рубай, не зная, читает ли он нас в этот момент и можем ли мы это определить.
— Не слишком ли поспешное предложение? — Джули подалась вперед, удивив меня своим вопросом. — Вы ведь совсем не знаете нас.
— Напротив, — Рубай покачал головой. — Я наблюдал за всеми вами, будучи незамеченным, пристально изучал ваши способности, ваш потенциал, сравнивал и выбирал, кто мне наиболее подходит и кого можно перевести в резерв. Я уже сделал отбор нескольких кандидатов.
Я подумал, насколько бы он сузил круг претендентов, если бы начал отбор месяцем раньше и прослушал одну из «специальных лекций», прочитанных нам. Я вновь пресек эту мысль как можно быстрее. Каким образом можно было следить за целой командой псионов? От этой мысли меня бросило в жар. Но если Рубай не мог полностью читать мое или чье-то другое сознание, было бы чрезвычайно сложно наблюдать и делать выводы даже для такого профессионала, как он. Ложные образы, которые мы в целях защиты заложили в нашу память, должны выполнить свою функцию, и, кроме того, всегда трудно проникнуть в сознание другого псиона. Я всегда чувствую, когда кто-то пытается это проделать со мной. Мне стало немного легче.
— Вы владеете телепатией и телекинезом? — спросила Джули.
Рубай кивнул:
— А также телепортацией. Я потомственный медиум и выделяюсь даже среди коллег.
Мне казалось, что одному человеку не под силу обладать всеми этими чудесами. Рубай стал задавать Джули вопросы и отвечать ей. Ее голос был очень тихим, почти неслышным. Я не мог понять, почему он выбрал ее, такую хрупкую, которую так легко было сломать.
— А вы, конечно, принадлежите к знаменитой фамилии Та Минг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40