– Я не могу заставлять тебя ждать, Эвностий.
– Мне это не трудно. – Он подумал об уступчивых, окутанных запахом листвы дриадах, мягких, как их похожие на гнездышки постели. Они шли к нему в объятия, вскрикивая от предвкушения, и покидали их со вздохами благодарности: «Эвностий, когда ты успел так много узнать? Мосху четыре ста лет, а он мог бы поучиться у тебя!» Податливые дриады. Благодарные дриады. Сможет ли он отказаться от всех этих удовольствий на целый год? Возможно. В пятнадцать лет все кажется осуществимым (а случайные прегрешения простительными).
– Понимаешь, милый, может быть, скоро я найду то, чего жду. И я буду ждать своего счастья.
Вдруг на землю упала тень – и сразу поблекли все цветы. Взглянув на небо, Кора воскликнула:
– Эвностий, кто эта красивая женщина с крыльями? Это, наверное, одна из тех пчелиных королев, о которых ты нам рассказывал?
– Мне она не кажется красивой – слишком тощая, – сказал он. – И вообще, она не имеет права шпионить за нами, даже если она и королева!
– Мне кажется, она шпионила за тобой, – сказала Кора после того, как королева, спикировав над ними, исчезла за краем ствола. – Она как будто оценивала тебя.
Уж не появился ли оттенок ревности в ее голосе? Во всяком случае, когда они вышли из ствола и направились к ее дереву, она держала Эвностия за руку. Такую вольность она не позволяла себе ни с одним мужчиной, кроме покойного отца. «Конечно, – думал Эвностий, – не исключено, что она относится ко мне, как к своему младшему брату. Но с другой стороны…»
Лес с удивлением наблюдал за ними, строя догадки. Девчонка-медведица вылезла из своего укрытия в корнях дерева, забыв про свирепого медведя, и с таким любопытством смотрела им вслед, что просыпала из ведра всю ежевику. Флебий, прятавшийся за платаном, понимающе ухмыльнулся: «Ну что, сорвали виноград?» Партридж и Бион все еще болтались около дерева Коры. Ее мать приглашала их зайти и выпить чаю из котовника, или, как его еще называли, кошачьего хмеля, но она вываривала листья так долго, что хмеля-то в них и не оставалось, а без хмельного Партридж не согласен был выслушивать ее нескончаемые монологи. Он отклонил приглашение под «неоспоримым» предлогом, что не одет соответствующим образом.
– Ну, как? – закричал он, когда Кора была уже в своем дереве, а слегка ошалевший минотавр стоял рядом с ним. – Судя по тому, что она держала тебя за руку, вы нашли общий язык.
– Я буду ждать, – сказал Эвностий.
– Ждать! Сколько?
– Не знаю. Может быть, год. – Партридж с такой злостью топнул ногой, что на дерне остался глубокий след:
– Эти мне девственницы! Да я в любое время найду себе покладистую дриаду (Бедный Партридж. Когда дело касалось его, все дриады сразу становились непокладистыми.)
– Я с этим покончил, – сказал Эвностий, но в его голосе прозвучали грустные нотки.
Глава III
Кора проснулась, когда косой солнечный луч, нежный, как побег виноградника, погладил ее по лицу. Она спустила ноги на пол, покрытый мхом, нащупала сандалии и, подойдя к шкафу из кедрового дерева, вынула оттуда зеленое полотняное платье и накидку, будто сотканную из лепестков красных и белых роз. Затем она умылась дождевой водой, собранной с веток дерева в чашу. Ей не нужно было смотреться в зеркало, она знала, что волосы в порядке и можно не причесываться. Спала она всегда очень спокойно, даже когда видела сны.
Кора вышла на балкон и взглянула на ветви дерева, укрывавшие листвой ее комнату, как заботливые руки киклопа.
– Отец-дерево, – прошептала она. – Я хочу купить Эвностию подарок.
Она всегда разговаривала с деревом, прежде чем отправиться по своим делам. В этот раз дерево задрожало от удовольствия, как животное, которое погладили. Она получила одобрение. Дереву нравился Эвностий. Кора вернулась в комнату и спустилась по лестнице, расположенной внутри ствола, вниз. Остановившись у постели спящей матери, она посмотрела на ее хрупкую фигурку. Мирра всю ночь развлекала кентавра и наверняка не проснется раньше полудня. Бедная мама. Она ни о ком не мечтала и довольствовалась весьма простым обществом.
Кора раскрыла объятия утру, своему единственному любовнику, его солнечным лучам, ароматам, траве, на которой, как кусочки слюды, поблескивала роса. Мечтания прервал стук над головой. Дятлы начали долбить ветви ее дерева. Пришлось запустить в нахальных птиц желудем. Она всегда радовалась, когда прилетали ласточки и соловьи, но дятлы своими грубыми клювами наносили раны дереву-отцу.
Ее очень растрогало то, что Эвностий сделал ей вчера предложение. Она не собиралась давать согласие или заставлять Эвностия и дальше ухаживать за собой. Но вместе с тем ей не хотелось его терять. Трудно было представить себе лучшего мужа, чем он. Нежный и сильный, в меру верный, столяр и в то же время поэт. Но хотела ли она стать женой минотавра, она, которая мечтала о городах, дворцах, о храбрых и ловких критянах, состязающихся с быками?.. Ей надо было подобрать Эвностию подарок, красивый, но не слишком интимный. Подарок сестры, а не любовницы. Но что?
Медведицы Артемиды славились своими ожерельями из черных ягод гибискуса, кроме того, они собирали на продажу малину; но как только она представила себе Эвностия с ожерельем, ей сразу стало смешно, а ягоды он мог набрать и сам. Беспутные паниски вообще ничего не изготовляли. Тельхины занимались чеканкой по металлу и делали украшения с драгоценными камнями как для мужчин, так и для женщин, но она не могла вообразить себе кольцо на толстом пальце Эвностия. Если бы он хотел иметь такое кольцо или серебряные наконечники для рогов, которые были очень модными во времена его отца, Бион давно бы их ему сделал. Оставались кентавры, практичные земледельцы, которые производили большую часть продуктов в стране: зерно, оливковое масло и молоко, а также весь сельскохозяйственный инвентарь – грабли, мотыги и плуги для быков. Раз у Эвностия есть сад, она купит ему мотыгу или тяпку (плуг для быка казался ей не совсем уместным подарком для минотавра и, кроме всего прочего, он был велик для маленького садика).
Но, вспомнив сон, который она видела прошлой ночью, Кора забыла об Эвностий. Сон? Нет. Она слишком ясно все видела и слишком хорошо все помнила. Теперь почти каждую ночь ее душа на время оставляла тело, и ей виделись картины ужасные и восхитительные. То, что предстало перед ней прошлой ночью, было действительно прекрасным, хоть и немного страшным: молодой принц стоял у бассейна с голубыми лотосами и серебристыми рыбками. Рядом с ним была девица с раскрашенными сосками (явно распутница). Они разговаривали. Затем он вышел из дворца, направился к тамарисковой роще и скрылся в ней, а девица пошла за ним следом.
Кора пыталась окликнуть принца, но не знала его имени. И все же, похоже, ее зов был услышан. Он страстно обнял тамарисковое дерево, а ее тело отозвалось сладостной мукой, названия которой она не знала.
– Кора!
Паниск встал на ее пути. Флебий. Он был самым крупным из панисков и выглядел лет на пятнадцать. У него были длинные крутые рога, а ноги обросли грубой рыжей шерстью.
– Куда ты идешь?
– В город кентавров, – ответила она не очень любезно.
Правда, и вопрос был задан не слишком вежливо, но самого Флебия Кора даже жалела – жизнь его была бесцельной и бессмысленной.
– Почему бы тебе не зайти ко мне?
– Мне надо обменять эту полотняную накидку на мотыгу.
Паниски никогда не принимали ванну, не стриглись и не мыли копыт. Они выглядели так, будто только что вывалялись в куче мусора, выметенного из дома после большой уборки. Кора с удовольствием отмыла бы Флебия, но она знала, что паниски боятся воды примерно так же, как рыба суши. «Бедный маленький бродяга, – подумала она, стыдясь своего отношения к нему. – Неудивительно, что он так живет и так выглядит, ведь рядом нет никого из взрослых, кто мог бы им заняться». Она и не думала бояться его. Паниски никогда не делали ей ничего плохого, не считая двусмысленного высказывания Флебия о винограде, превращающемся в изюм. Вдруг Флебий схватил накидку, но Коре удалось выдернуть ее у него из рук. Он ухмыльнулся:
– Я ведь тоже могу обменять. Отдай ее мне.
Кора ускорила шаг. Один паниск не представлял для нее опасности. Несмотря на кажущуюся хрупкость, она была ловкой и подвижной, и ей нетрудно было увильнуть от его острых рогов. А если он приведет своих приятелей? Флебий, не торопясь, сошел с тропинки, и в тот же момент кусты вокруг нее затрещали. Послышались топот копыт, хлопанье хвостов и пошлые шуточки. Кора побежала. Дубовые рощи дриад остались далеко позади, и среди мертвенных конусов кипарисовых деревьев с их красновато-коричневыми листьями ей некому было помочь, не видно было даже ни одного кентавра. Она буквально вылетела на поляну. Слава Зевсу, здесь деревьев нет. Они всегда были ее друзьями, но сейчас за ними могла скрываться засада. При ярком свете утреннего солнца среди маргариток и лютиков она уже ничего не боялась. Волки обычно прятались в темных местах, а летучие мыши-вампиры могли летать лишь в густой тени, и сами были похожи на тени. Однако, несмотря на солнце и яркие цветы вокруг, банда панисков – их было восемь – появилась из-за деревьев. Улыбаясь, медленно, но решительно они стали ее окружать. Да, это были дети, но дети, сбившиеся в банды, страшны. Они взялись за руки, и Кора оказалась в живой тюрьме.
– Что вам надо? – спросила она, пытаясь сдержать дрожь в голосе.
Смешки, блеянье, а затем тишина. Они начали кружиться вокруг нее, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, будто исполняли какой-то ритуальный танец, посвященный Богине-Луне. Движения их все убыстрялись. У Коры закружилась голова.
– Тебе это нужно? – крикнула она и швырнула Флебию полотняную накидку.
– Да, – сказал он, поймав накидку на лету, нацепил ее на свои волосатые плечи и стал скакать по траве, как пьяная менада.
«Может быть, – подумала Кора, – удастся прорваться сквозь цепь в том месте, откуда он вышел».
– И это? – Она бросила ему свое кольцо-инталию, которое ей вырезали тельхины.
– Да.
Вырваться было невозможно. Теперь они расцепили руки, но только для того, чтобы схватить ее, шлепнуть или ткнуть в нее своими волосатыми пальцами.
– Что вам еще нужно, грязные мальчишки?
Флебий откинул голову назад и засмеялся. Казалось, будто одновременно заблеяло с десяток козлов. Дети так не смеются.
Паниски были слишком ленивыми, чтобы сооружать себе дома. Они пользовались тоннелями, норами и другими строениями, оставленными гигантскими бобрами, некогда жившими в этой стране и ставшими первыми жертвами Войны с Волками. А так как паниски были ворами, они тщательно закрывали вход в тоннели кустами и камнями, чтобы скрыться от своих преследователей.
Компания Флебия занимала домик, построенный из грязи и веток в середине небольшого озера, которое некогда перекрыли плотиной бобры. Во времена бобров в доме был сухой этаж и крытый бассейн, но паниски не любили воду и завалили бассейн землей, чтобы попасть в дом, им приходилось карабкаться по тоннелю, прорытому под озером и имеющему выход прямо в круглую комнату с низким потолком. Комната эта была неимоверно грязной. Первоначальные обитатели дома, народ простой, но аккуратный, пришли бы в ужас, увидев кучи гниющих листьев, служащих постелями, побитую молью волчью шкуру, расстеленную на куске дерева, – сооружение, которое с очень большой натяжкой можно было назвать столом, и грубые глиняные горшки, причем некоторые были опрокинуты и валялись в лужах сока, а от других отвратительно пахло давно скисшим молоком или прогорклым оливковым маслом. Все хорошие вещи были ворованными: платье украли прямо с ткацкого станка дриады, секатор пропал у Хирона из виноградника на прошлой неделе, драгоценные камни похитили из мастерской тельхинов. А там – что это за туника, сделанная из незнакомого поблескивающего материала, которую кто-то аккуратно разгладил и повесил на стену? Она явно не из шерсти и не из полотна.
Что касается самих жильцов, то там обитали двенадцать, нет, тринадцать панисков и четыре медведицы Артемиды – потерявшие всякий стыд девчонки, водящие компанию с козлоногими. Мальчики и девочки обычно завершают свое физическое развитие в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет, а половая зрелость наступает у зверей в одиннадцать или двенадцать, и они нередко вступают в связь друг с другом, причем весьма недолговечную. Зачастую на несколько мальчишек приходится одна общая девица.
В результате этой связи появляется на свет потомство. Двое из четырех медведиц флегматично баюкали младенцев – малютку-медвежонка и панисенка.
Племя отказалось от этих девчонок. Они не обладали тонким очарованием своих более культурных сестер, живших в полых бревнах и честно зарабатывавших себе на жизнь, делая из ягод ожерелья. Руки у них были красными и грубыми, а мех длинным и неопрятным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23